В воскресенье вечером я позвонила Фрэнсис — сообщить, чтобы не ждала меня в понедельник. Я не знала, появлюсь ли вообще когда-нибудь в офисе, но говорить об этом не стала. В понедельник с самого утра я направилась к себе в мастерскую, поставила в плеер первый попавшийся диск с барочной музыкой и занялась креслом-качалкой. Я полировала его старательнее, чем требовалось, но не потому, что хотела довести до совершенства: просто я вновь убедилась, что физический труд прогоняет тягостные мысли. Почти машинально я продолжала работу, а когда вдруг очнулась, обнаружила, что передо мной стоит кресло — готовое, идеально отреставрированное, настолько красивое, что с ним жаль расставаться.
Вернувшись в дом, я позвонила хозяину качалки, объяснила, что нашла время выполнить обещанную ему работу, и предложила забрать кресло, когда ему будет удобно. Затем я неторопливо приняла ванну и лишь после этого вспомнила, что со вчерашнего дня не проверяла сообщения на автоответчике, словно желая хотя бы ненадолго отгородиться от внешнего мира. Фергюс оставил сообщение с просьбой перезвонить ему, что я и сделала.
— Ты будешь дома в ближайшие десять минут? — спросил он.
— Да.
Он повесил трубку. Я едва успела одеться, как в дверь позвонили. Это был Фергюс, но держался он скованно, совсем не так, как утром в субботу, и старался не встречаться со мной взглядом.
Он прошел мимо меня в гостиную и сел на диван. Не говоря ни слова, Фергюс вынул из кармана какой-то предмет. Я увидела нечто похожее на крупную и узкую игральную карту.
— Ты должна это видеть, — с трудом выговорил Фергюс.
Я взяла карту. У меня тряслись руки, но я сумела прочитать текст и поняла, что это меню за 12 сентября. В нем предлагались на выбор салат с козьим сыром и грецкими орехами или суп из водяного кресса в качестве закуски и основное блюдо — сибас с жареным топинамбуром или баранина по-валлийски с пюре из сладкого картофеля и молодыми овощами, приготовленными на пару. Десерт — шоколадный кекс или лесные ягоды. Я успела заметить все это, хотя читала строки, написанные дерзким, размашистым почерком поверх меню: «Милый Г., сегодня вечером ты был бесподобен. Останешься в следующий раз на ночь — покажу еще больше новых фокусов!» Мне не понадобилось разбирать подпись, чтобы понять, чей это почерк: я провела несколько дней, сортируя написанные этим почерком счета, накладные, письма.
— Элли… — начал Фергюс.
— Подожди, — прервала его я, встала и отошла к шкафу, в котором хранила таблицу. Я вынула ее, развернула и нашла столбец, соответствующий 12 сентября. В нем остались незаполненные клетки общей продолжительностью час двенадцать минут.
— Где ты это нашел? — спросила я Фергюса.
— В одной из книг Грега о беге. Мне очень жаль, Элли.
— Спасибо, — вежливо произнесла я и сложила руки на коленях.
— Ты замечательная, ты так верила ему. По крайней мере теперь ты убедилась.
— Верно.
— Принести тебе кофе?
— Нет, спасибо.
Лицо Фергюса так опечалилось, что я сделала над собой усилие:
— Должно быть, тебе было трудно решиться на такой шаг, Фергюс. Но я рада, что ты сказал мне правду. Я тебе благодарна.
— Он был глупцом. Кретином. Но он любил тебя, Элли.
— Спасибо за теплые слова. А теперь, пожалуйста, оставь меня одну.
Он ушел, а я по-прежнему сидела на диване. Не знаю, сколько времени я провела в такой позе и о чем думала. Вероятно, о словах «покажу еще больше новых фокусов». Что это за непристойные намеки в любовной записке?
Несколько раз я слышала, как звонил телефон и кто-то оставлял сообщения на автоответчике. Видимо, слухи уже дошли до друзей. Скоро о находке будут знать все.
Наконец я снова разложила таблицу и уставилась на пробел, в который теперь могла вписать «Грег с Миленой». Потом достала вторую, лишь частично заполненную таблицу. И здесь клетка, соответствующая 12 сентября, была пуста. Итак, она хотела, чтобы в следующий раз он остался у нее на ночь… Сумел ли он? Я не понимала, когда это могло произойти и какое теперь это имеет значение. Я получила доказательство, которое искала.
Я направилась наверх, в нашу спальню — в мою спальню. Открыла шкаф, вытащила охапку элегантных рубашек Грега, в том числе тех, которые сама надарила ему за эти годы, и его пиджаки. Для начала сойдет. Я собиралась отдать их друзьям, но теперь решила, что это будет неправильно. По пути вниз я прихватила с двери ванной его старый махровый халат.
В саду я свалила всю одежду в кучу и поднесла к ней зажженную спичку. Я думала, ткань вспыхнет сразу, но, как выяснилось, напрасно. Уже почти стемнело, моросил дождь, огонь не разгорался. Пришлось сходить в сарай за керосином и плеснуть им на мокрую кучу. Второй спички мне не понадобилось: очевидно, огонек еще теплился где-то в складках пиджака, потому что оранжевое пламя вдруг злобно пыхнуло и взвилось на несколько футов вверх. Запахло горелым, я поняла, что опалила себе волосы. Ну и что? Мне все равно. Я кинула в костер кожаные туфли Грега. Загоревшись, они начали испускать омерзительную вонь.
Возбуждение схлынуло, оставив ощущение пустоты, уныния и тоскливого понимания, что я потерпела фиаско. Я невероятно устала злиться, стыдиться, грустить и страдать от одиночества.
Наверное, поэтому на следующее утро я поспешила к Фрэнсис. Потому что там я хотя бы некоторое время могла не быть собой. Я могла оставаться Гвен: невозмутимой, собранной, помогающей другим людям навести порядок в их жизни.
На мгновение мне показалось, что Фрэнсис кинется обнимать меня, но она лишь коснулась ладонью моего плеча и улыбнулась.
— Привет, — произнесла я. — Извините, что вчера не могла прийти.
— Я рада уже тому, что сегодня вы здесь. Пойдемте вниз. Джонни сварил нам кофе.
— Джонни?
— Да. Послушайте, сделайте мне одолжение! Вам самой будет интереснее, чем целыми днями торчать здесь, зарывшись в бумаги.
— Какое? — спросила я. Мне хотелось именно зарыться в бумаги: я еще не закончила заполнять таблицу для Милены Ливингстоун. От потребности знать, как она провела последние недели жизни, меня не исцелило единственное фривольное послание, так небрежно нацарапанное на одном из меню.
— Мне надо бежать. — Она сопроводила свои слова неопределенным взмахом руки. — Очередной кризис. А я пообещала Джонни снять пробу с блюд, которые он предлагает, и сделать окончательный выбор. Вы не могли бы заменить меня?
— Я совсем не разбираюсь в еде.
— Но вы же едите, верно?
— Можно сказать и так.
— Значит, побалуете себя. Вы не голодны?
Я попыталась вспомнить, когда в последний раз ела.
— Отлично. Значит, договорились, — заключила Фрэнсис, словно прочитав мои мысли.
Джонни принес кофе, поцеловал меня в одну щеку, потом в другую и объявил, что я выгляжу бесподобно. Я смутилась и перехватила взгляд Фрэнсис — насмешливое удивление вперемешку с еще каким-то чувством. Нежностью?
Ресторан Джонни находился в одном из переулков Сохо. По-видимому, ресторан считался эксклюзивным, найти его мог лишь тот, кто знал, где искать. В зале помещалось не больше десяти столиков; когда мы пришли, не занят был лишь один. Низкие потолки и бордовые обои придавали ресторану вид столовой в частном доме, а не общественного места. Слышался гул голосов, звон столовых приборов и фарфора.
Джонни провел меня к двери в глубине зала, открыл ее, и я вдруг попала в совершенно иной мир: ярко освещенное пространство сверкающих поверхностей из нержавейки и дочиста отмытых плит. Эта кухня напоминала лабораторию. Джонни выдвинул из-под стола табурет и усадил меня.
— Сейчас принесу вам угощение на пробу.
— Моя задача — выбрать меню для Фрэнсис?
— Нет, решение я уже принял.
— Тогда что я здесь делаю?
— Мне показалось, что вам грустно. Хотелось чем-нибудь порадовать вас. Подождите. — Он исчез за маленькой дверью, свободно вращающейся на петлях, и вскоре вернулся с большим бокалом, на дне которого плескался тонкий слой золотистой жидкости. — Сначала выпейте вот это.
Я послушно глотнула. Жидкость оказалась сладкой, с пикантным абрикосовым привкусом.
— А теперь — суп. Радек, суп для дамы!
Его принесли не в суповой тарелке, а в чашечке размером с чайную, он пенился, как капучино. Я медленно выпила суп и доела остатки чайной ложкой.
— Из чего он?
— Вам понравилось?
— Очень.
— Из артишоков.
Последовал полный обед миниатюрными порциями: ломтик сибаса с лесными грибами, единственный равиоли в лужице зеленого соуса, кусочек баранины величиной в один квадратный дюйм с ложечкой хрустящего картофеля, горстка риса с кардамоном, которая уместилась бы в наперстке. Я ела медленно, задумчиво, а вокруг меня постепенно затихала суета, ресторан пустел, на сушилках ровными рядами выстраивались тарелки и бокалы. Джонни подносил мне новые блюда, ожидая одобрения. Путаница моей жизни постепенно отступала; здесь, в тепле и уюте, я думала, что мне больше незачем превращаться в Элли.
