Джон Катценбах - Особый склад ума

— Почему тебя не пугает опасность? — спросил он.

Сьюзен улыбнулась, будто желая сказать, что не придает этому значения, хотя оба они знали, что это не так.

— Чему быть, того не миновать, — заключила она. — Иногда мне кажется, что мы тратим так много времени на безопасность, что его не остается на жизнь.

Редактор покачал головой, но усмехнулся:

— Ага, ты у нас не только спец по головоломкам, а еще и философ. Но, по-моему, ты не права. Времена, когда без особого риска можно было положиться на судьбу, ушли безвозвратно. Давно. И уже не вернутся.

— И все-таки я рискну, — ответила Сьюзен. — Я могу за себя постоять.

Редактор пожал плечами.

— Чем же таким особенным ты собираешься заняться? — спросил он, начиная сердиться. — Что может заставить тебя хотеть здесь остаться, когда все уйдут? Чем это место может казаться тебе столь привлекательным, черт побери? Ведь явно же тобой движет не стремление приумножить ценой своей жизни славу журнала «Майами»?

— Ну, если посмотреть на дело с этой стороны, ты, конечно, прав… — согласилась она. — Нет, я хочу придумать кое-что особенное для моей последней головоломки и еще не закончила.

Редактор кивнул:

— Особенное? Послание для нового поклонника?

— Что-то в этом роде.

— И для кого оно?

— Я получила головоломку на домашний адрес, — ответила она, — и решила сыграть в ту же игру.

— Звучит интригующе. Но это слишком опасно. Будь осторожней.

— Я всегда осторожна.

Редактор посмотрел мимо нее, на окно, на дым, который казался где-то далеко-далеко, словно это был натюрморт на фоне заброшенного городского пейзажа.

— Иногда кажется, что нельзя дышать, — признался он.

— Прошу прощения?

— Иногда кажется, что опасно вдыхать этот воздух. Что он слишком горячий. Или грязный. Настолько грязный, что от него задохнешься. Или что в нем вирус какой-нибудь страшной болезни, и если его вдохнуть, то начнешь кашлять кровью.

Сьюзен ему не ответила, но подумала: «Я хорошо понимаю, что ты имеешь в виду».

Редактор продолжал смотреть мимо нее.

— Я спрашиваю себя, сколько людей там сегодня умрет, — сказал он давно забытым спокойным тоном, не ожидая никакого ответа. Потом потряс головой, как зверь, который пытается стряхнуть с себя назойливое насекомое. — Не позволяй статистике убийств расти за твой счет, — ласково попросил он, внезапно переходя на отеческий тон. — Соблюдай правила. Вызывай охрану. Будь начеку, Сьюзен. Береги себя.

— Постараюсь, — ответила она, не уверенная в том, что последует его совету.

— Где мы еще найдем другую такую королеву головоломок? Чем порадуешь нас на этой неделе? Математическая шарада? Или литературная?

— Литературная. Я упрятала в диалог влюбленных с полдюжины ключевых слов из известных цитат Шекспира. Смысл в том, чтобы догадаться, какие выражения из их разговора принадлежат прославленному драматургу, и по ним опознать соответствующие реплики или монологи, из которых те взяты, а потом составить из них некий текст.

— Это типа того, что кто-то как бы невзначай скажет: «Мне просто всегда хочется быть правым», однако ключевым словом, которое нужно найти в этом предложении, является глагол «быть» из фразы «Быть или не быть»?

— Вот именно, — подтвердила она. — Разве что в моем случае разгадка не будет лежать на поверхности, как в вашем.

Редактор улыбнулся:

— «Что благородней духом — покоряться пращам и стрелам яростной судьбы иль…»[23] — что там идет дальше? Никогда не мог этого запомнить.

— Никогда?

— Именно так. — Он продолжал улыбаться. — Слишком глуп. Слишком необразован. Слишком нетерпелив. И еще недостаточный объем внимания. Возможно, с этим следовало бы что-то сделать. Просто не могу заставить себя вот так сидеть и напрягать мозги, как ты. У меня для этого нервы ни к черту.

Она не нашлась что сказать.

— Ну ладно, — пожал он плечами. — Не задерживайся слишком уж допоздна. Вообще-то, в этом году из наших сотрудников еще никого не убили и не изнасиловали, во всяком случае, ни о чем подобном пока не стало известно, и начальству хотелось бы, чтобы дела и дальше шли в том же духе. А когда ты закончишь, не забудь послать наборщикам вместе со своей работой сообщение на их пейджер, чтобы они снова не напортачили. На прошлой неделе они позабыли внести три исправления в присланные им ранее материалы.

— Я так и сделаю, но, знаешь, эти ребята меня любят. Мы с ними никогда не встречались, но все равно, похоже, они меня любят. Все время получаю от них по электронной почте какие-то путаные, бессвязные сообщения.

— Все дело в имени, которым ты пользуешься как псевдонимом. Оно такое загадочное. В нем чувствуется какая-то восточная экзотика. Загадочная и ускользающая. Напоминающая о чем-то неуловимом, тайном, оставшемся в далеком прошлом. Мата Хари. Звучит очень сексуально.

Сьюзен взяла с письменного стола очки для чтения, которыми пользовалась нечасто, но в которых время от времени нуждалась, и надела их, водрузив на самый кончик носа.

— Ну вот, — проворчала она, — теперь я больше похожа на училку, чем на разведчицу.

Редактор засмеялся и, уходя, на прощание махнул ей рукой.

Пару секунд спустя в ее закуток просунул голову охранник.

— Вы собираетесь задержаться? — спросил он с ноткой скептицизма в голосе.

— Да. Ненадолго. Я позвоню, когда мне понадобится сопровождение.

— Мы уйдем в семь, — возразил он. — Потом останется только ночной дежурный. И в его обязанности не входит сопровождение сотрудников до парковки. Он, скорее всего, просто застрелит вас, когда вы спуститесь на лифте, потому что сам насмерть перепугается, обнаружив, что в здании, кроме него, есть кто-то еще.

— Я не стану сильно задерживаться. И дам ему знать, когда соберусь ехать домой.

Охранник пожал плечами.

— Дело ваше, — процедил он и ушел.

«Теперь оставаться одной стало небезопасно», — подумала она.

Больше того, желание уединиться стало казаться подозрительным.

Она снова посмотрела за окно. На улицах уже начинали собираться обычные вечерние пробки — они, как огромные змеи, медленно ползли прочь из центра города. Вечерние толпы напомнили ей сцены из старых вестернов, где показывали стада коров, которые брели по пыльным дорогам в северные штаты, не подозревая о тамошних бойнях. Порой коров вдруг что-то пугало, и тогда это медленное мычащее стадо охватывала паника, коровы неслись куда глаза глядят, а героические ковбои этих идеальных историй их возвращали обратно. Сьюзен смотрела, как полицейские вертолеты кружат над стоявшими бампер к бамперу автомобилями, словно грифы в поисках падали. Позади нее что-то тенькнуло, и она узнала сигнал закрывавшихся дверей лифта. Ей показалось, что тишина вдруг заполнила офис, словно ветер от океана. Сьюзен взяла блокнот и написала на первой странице: Я нашел тебя.

И опять от этих слов стало страшно. Она закусила нижнюю губу и принялась сочинять ответ, придумывая для начала систему шифровки и одновременно рисуя себе своего адресата, потому что если она поймет, кому адресует свое послание, то поймет и кто он такой.

Сьюзен Клейтон, как и ее старший брат, была в хорошей спортивной форме. Она предпочитала прыжки в воду — ощущение отрыва, опасности, — когда стоишь на краю трехметровой вышки, концентрируясь, перед тем как прыгнуть. Она понимала, что многое из того, что она делает — включая решение остаться одной в офисе, — было того же рода. Она не знала, почему ее влечет риск, зато понимала, что эти моменты высокого напряжения всего ее существа помогают прожить день. За рулем она всегда на автострадах перестраивалась в ряд с неограниченной скоростью и выжимала больше ста миль в час. Если она шла на пляж, то заплывала далеко от берега, несмотря на морские течения, снова и снова испытывая себя. У нее не было постоянного друга, и она отвечала отказом почти на все предложения пойти на свидание, потому что чувствовала странную неполноценность своей жизни и боялась, что чужой человек, даже имея самые благие намерения, может привнести в нее осложнения, которых ей совсем не хотелось. Сьюзен понимала, что ее поведение вело не к тому, чтобы в кого-то влюбиться, а скорее умереть преждевременной смертью, но, как ни странно, готова была пойти на сделку с судьбой на таких условиях.

Иногда, глядя в зеркало, она задавалась вопросом: а не является ли та беспокойная тревожность, которая читается в ее страстном, нервном взгляде и в линии рта, следствием свойственного ей подхода к жизни? Она словно парашютистка, вот уже много лет совершающая затяжной прыжок. Единственное, что ее в самом деле пугало, — это смерть матери, подкрадывающаяся, как она понимала, все ближе, причем куда быстрее, чем она успевала к ней подготовиться. Ей иногда казалось, что уход за матерью, который, на взгляд посторонних, ее только изматывал и тяготил, и есть то единственное, что не позволяет ей бросить работу и придает ее существованию хотя бы некоторое подобие нормальной жизни.