— Все время. Не оглядывайся, давай двигай.
Кармин прибавил скорость.
— И пристегнись! — приказал Соломон громким шепотом, отчетливо и напряженно.
Кармин пристегнулся. Он чувствовал на себе взгляд босса. Посмотрел в зеркальце заднего обзора, но там не только глаз, даже лица не было видно.
— Смотри на дорогу. Внимательно.
— Куда ехать?
— Куда ехал, туда и поезжай.
— Я по работе. Может, удастся заполучить Карту Червей.
— Черви? Это хорошо. — Соломон едва слышно хмыкнул. — Нам нужно больше высококлассных и поменьше отребья.
— Я делаю все возможное, — пробормотал Кармин.
— Что значит — все возможное?
— Ну, в том, что я делаю, Соломон, — ответил Кармин подрагивающим голосом. У него пересохло во рту. Он надеялся, что босс не знает об их с Сэмом побочном бизнесе. Они были так осторожны.
— Как поживает мама?
— Хорошо.
Кармин опять посмотрел в зеркальце заднего обзора. Там виднелся лишь силуэт. При свете они не встречались, наверное, лет пять-шесть. Соломон появлялся всегда только так, скрытый темнотой, когда Кармин меньше всего ожидал. И подобное случалось не часто. Кармин слышал, что он изменил внешность, волосы у него теперь длинные и прямые. Можно пройти мимо на улице и не узнать его. Якобы использует двойников с таким же голосом. Кармин даже не был уверен, что и сейчас беседует с настоящим Соломоном.
— Передавай ей привет.
— Спасибо, передам.
— Теперь сверни налево.
Кармин повернул на Десятую улицу, проехал метров сто.
— Останови у «крайслера».
Кармин остановил машину позади черного автомобиля. Улица была пуста.
— Я слышал о копе, который избил тебя. Мы этим занимаемся.
— Да ничего особенного не случилось, — произнес Кармин, глядя в зеркальце заднего вида. Серебристый рассеянный свет от уличного фонаря упал на губы Соломона, и Кармин понял, что все разговоры, будто он осветлил кожу, вранье. Похоже, сам Соломон и пустил слух. Дезинформация — его конек.
— Нет, случилось, — усмехнулся Соломон.
Он облизнул нижнюю губу, и перед Кармином предстало ошеломляющее зрелище. Увидеть такое Соломон позволял не каждому, и на счастливцев это производило глубочайшее впечатление. Люди болтали о нем многое. О его глазах, как они светятся по-особому, как видят насквозь, но редко кому доводилось увидеть язык Соломона Букмана. Раздвоенный, разрезанный посередине, с заостренными концами, слегка загнутыми книзу, как два розовых когтя. Это ему сделала Эва Десамур. Кармин при этом присутствовал, когда она разрезала язык Соломона на доске для разделки мяса. Тот даже не поморщился.
— Кармин, тебе сейчас надо быть особенно осторожным.
— Ты тоже береги себя, Соломон.
Соломон бесшумно открыл дверцу и выскользнул из машины. Направился к «крайслеру». Темнота поглотила его.
Макс сунул в рот сигарету, четвертую за утро. Джо строго на него взглянул:
— Слушай, давай договоримся: с сегодняшнего дня в машине не курить.
Было начало девятого. Они ехали на работу в новом автомобиле Джо, шоколадно-коричневом «линкольне» семьдесят девятого года с восьмицилиндровым двигателем, хромированными колесными дисками, замечательными бежевыми сиденьями, деревянными аппликациями и двумя хвойными освежителями воздуха, подвешенными у зеркала заднего вида. Он выиграл машину неделю назад на аукционе «В помощь семьям погибших и инвалидов». Там продавали вещи, конфискованные у преступников, которых посадили на сроки свыше двадцати лет. По заведенной с момента открытия аукциона традиции символические сто долларов обязательно отчислялись семье двадцатичетырехлетнего Дэвида Сесила Бирдена, первого копа в Майами-Бич, застреленного угонщиками автомобилей 20 марта 1928 года. Автомобиль прошел всего сто шестьдесят миль. Им совсем недолго попользовался среднего уровня наркокурьер, который недавно начал отсидку срока в семьдесят восемь лет в тюрьме Северной Каролины.
— Дым впитывается в обивку и остается, — объяснил Джо. — Это снижает продажную цену.
Он стояли в «хвосте» пробки, возникшей из-за аварии. Грузовик с цементом столкнулся с трейлером. Грузовик пострадал сильнее.
— Я открою окно, — произнес Макс.
— Не надо, Мингус. Ты едешь в моей машине, так что будь добр, уважай мои правила. No fumar en auto.[15]
Иногда Джо вставлял в разговор испанские слова и фразы. Он выучил их с помощью магнитофонного курса, которым занимался уже полгода. Ходил слух, будто в верхах приняли решение быстрее продвигать по службе копов, говорящих по-испански, и Джо надумал заблаговременно подготовиться. Испанский сейчас действительно очень нужен. Задержишь латиноса — их в Майами полно, — а он делает вид, что не понимает по-английски. Вот и выкручивайся. Макс последовал примеру друга, купил самоучитель издательства «Берлин», но до сих пор не удосужился распаковать. Злился. «Какого черта я должен изучать иностранный язык, чтобы общаться с людьми в своей стране? А основы я и так подхвачу, тоже мне премудрость! Не труднее уличного сленга».
— Но выхлопные газы плюс общее загрязнение атмосферы плюс еще сверху гадят птицы — все это обесценит твой автомобиль скорее, чем мои дурацкие сигареты. — Макс сердито убрал курево обратно в пачку.
Уходя из дома, он проглотил горсть пептобисмола, чтобы унять жжение в желудке, но внутри по-прежнему что-то тлело. Доктор объяснил, что язвы у него нет, только гастрит, развившийся от стрессов на работе, выпивки, неумеренного потребления кофе, а также нерегулярного и неправильного питания. Сейчас Максу очень хотелось выпить. И закурить.
— Ты еще скажи, что это вредно для моего здоровья.
— Это действительно так, — кивнул Джо.
— Но ты сам куришь сигары.
— Больше не курю.
— Бросил?
— Ага, — улыбнулся Джо.
— Неудивительно, что ты сделал мне замечание.
Джо рассмеялся.
— Тебе тоже надо об этом подумать, Макс. Серьезно.
— Да я думаю об этом, — уныло пробурчал Макс.
Так оно и было. После первой сигареты желание курить пропадало. Все последующие — от пятнадцати до тридцати — выкуривались машинально, по привычке. Считалось, что это приглушает стрессы, помогает думать, но на самом деле это было курение ради курения. Зависимость от пагубной привычки. Все это так, однако без самой первой сигареты обойтись невозможно. У него радостей в жизни раз-два и обчелся.
Погода давала надежду, что сегодня будет очередной прекрасный весенний день. Ярко-голубое, прозрачное небо, солнце теплое, но ненавязчивое, а сквозь строй окаймляющих улицу пальм пробивался приятный ветерок. С января по май в Майами стояла чудесная погода. Тепло, но не жарко, влажность низкая, проливные дожди длились несколько часов, а не дней, как летом.
Они продвигались очень медленно. Машины впереди ползли еле-еле, бампер к бамперу. Водители гудели клаксонами, высовывались из окон, ругались, кричали, вопили. Хорошо еще, что не начали стрелять друг в друга, как случилось в Лос-Анджелесе. Но такое тоже вероятно.
— Рене звонила? — спросил Джо.
— Что, полный разрыв?
— Да, похоже, — кивнул Макс. — Полный разрыв. А как ты? В смысле личной жизни.
— Получше, чем у тебя.
Джо был крупный мужчина — два с лишним метра роста и свыше ста двадцати килограммов веса, причем только кости и мускулы. Стоя неподвижно, он был похож на монумент. Сиденье в автомобиле у него было отодвинуто назад до отказа, а руль в его руках выглядел тонкой тесемочкой. Кисти у Джо массивные и плотные, как бейсбольные перчатки.
В отличие от Макса он редко давал волю кулакам. Ему это было не нужно. Один его вид внушал такой страх, что никому не приходило в голову связываться. Макс несколько раз был свидетелем, как Джо выходил из себя. Достаточно одного-двух ударов, чтобы переломать негодяю кости, как спички. Не в полную силу, конечно, удары. Потому что ударом в полную силу Джо мог запросто убить. Со своими, на досуге, он походил на доброго мультяшного медведя, а на службе надевал серьезную маску и выглядел как игрок перед ответственным матчем.
— Ты с кем-то познакомился? — поинтересовался Макс.
— Да, — ответил Джо.
— Поэтому бросил курить?
— С каждой новой любовью начинаешь новую жизнь.
— Похоже, она времени с тобой не теряла. У нее есть имя?
— Лина.
За десять лет знакомства у него было два серьезных романа, оба длились примерно по три года. В период патрульной службы он встречался с Ла-Саванной Харрис, радиодиспетчером, голос которой был много приятнее, чем внешность. Отношения закончились в семьдесят третьем, когда они с Максом стали детективами. Потом Джо увлекся Марисоль, медсестрой из Доминиканской Республики. Даже помолвились и назначили день свадьбы, но неожиданно выяснилось, что у нее уже есть муж и двое детей, которым она посылает деньги. Об этом провале Джо предпочитал не вспоминать. Только в самом начале сказал, что в жизни случается всякое и нет причин, чтобы ее не продолжать. В общем, ничего нового. Люди так обычно говорят, когда им плохо, а они не хотят подавать виду. Но Макс знал, что его другу по-настоящему больно. Это читалось во взгляде, унылом и безучастном, отсутствии энтузиазма и склонности к цинизму. До краха с Марисоль Джо верил, будто люди в своей основе хорошие, и если ты им поможешь, они будут тебе благодарны. Теперь он был ближе ко взглядам Макса, считавшего, что, предлагая кому-нибудь руку помощи, сначала лучше сделай прививку от бешенства, поскольку могут укусить. И обязанности копа Джо стал выполнять лучше. В период встреч с Марисоль он никогда первым не врывался во взломанную дверь и к окну подозрительного автомобиля тоже всегда приближался вторым. А потом наплевал на все. Первым врывался, последним уходил. Все колебания остались в прошлом. Сейчас, наблюдая друга в его прежней счастливой ипостаси, видя, что его опять потянуло к семейному очагу, Макс обеспокоился. В последние три года они являлись образцовой командой, супергероями. Раскрыли немало серьезных преступлений, отправили за решетку нескольких очень крупных гангстеров, к которым долгое время никто не мог подобраться, обеспечили девяносто семь процентов обвинительных приговоров — самый высокий показатель во Флориде. Получили много поощрений. Их обоих в перспективе ждало повышение. Конечно, в этом имелась и отрицательная сторона. Когда работаешь просто хорошо, это смотрится замечательно, но если однажды ты сработал превосходно, лучше многих, то, начав опять трудиться просто хорошо, будешь уже смотреться не очень.
