– Нет!
Джесси изогнула правую руку чуть больше, расставила пальцы как можно шире, пока бокал не поместился в захвате ее руки. Кольцо наручника впилось в руку, посылая импульсы острой боли до локтя, но Джесси вся превратилась в терпение. Мышцы левой руки затекли, и рука дрожала, передавая эту дрожь балансирующей полке. Еще один тюбик слетел на пол. Остатки льда слабо звякнули. Над полкой она могла видеть тень бокала на стене.
Еще.., еще немного…
Нет, больше нельзя!
Нужно, нужно еще одно усилие!
Она вытянула правую руку так далеко, как только смогла, и немного сдвинула бокал вправо. Потом она снова попыталась сомкнуть пальцы, чтобы проверить, достаточен ли захват, потому что теперь у нее действительно не оставалось сил. Однако и этого было мало: она чувствовала, как влажная поверхность бокала ускользает… Он превратился в живое существо, какую-то рыбу, которая постоянно выскальзывает из рук, играя, чтобы после этой утомительной игры оставить ее полностью обессилевшей.
«Не отпускай его, Джесси, ты не имеешь права отпускать этот чертов бокал…» И хотя сил уже не оставалось, она вытянула правую руку еще немного по направлению к бокалу. Но и на этот раз, когда пальцы сомкнулись на нем, бокал не сдвинулся.
«По-моему, я схватила его. Не уверена, но, кажется, да… Может быть».
По-видимому, ей это почудилось, она приняла желаемое за действительное, но ей было уже все равно. Джесси не могла далее удерживать полку в этом положении. Она подняла дальний край полки всего на десять – двенадцать сантиметров, а ощущение было такое, словно приходится держать целый дом.
«Как все странно, – подумала она. – Эти голоса, которые, кажется, вытеснили весь мир. Они важны, голоса в моей голове…» Моля небеса, чтобы бокал остался в ее руке, когда она отпустит полку, Джесси отняла левую руку. Полка вернулась в прежнее положение, чуть сместившись. А бокал остался в ее руке, и теперь она видела картонную подкладку. Та прилипла к основанию бокала.
«Господи, не дай мне его теперь уронить, не дай…» Судорога свела левую руку Джесси, заставив ее дернуться назад к изголовью кровати. Ее лицо напряглось так, что губы стали похожи на белый шрам, а глаза – на дрожащие надрезы.
«Подожди… Это пройдет, пройдет…» Конечно, пройдет. У нее достаточно часто бывали судороги, чтобы быть уверенной в этом, но, Господи, как это больно! Если бы она могла помассажировать левый бицепс правой рукой… Это было уже не ощущение предельного изнеможения, а омертвение мышцы.
«Нет, Джесси, это все же только усталость, у тебя такое уже бывало не раз. Просто подожди, и все пройдет. Жди и держись, не разлей этот бокал…» Она подождала, и, после того как прошла целая вечность, мышца левой руки стала отходить и боль начала утихать. Джесси испустила глубокий вздох облегчения и приготовилась пить.
«Пей, конечно, – сказала Хорошая Жена, – но, думаю, ты заслужила немного больше, чем просто несколько глотков холодной воды, моя дорогая. Наслаждайся своим призом.., но наслаждайся с достоинством. И ни в коем случае не пей залпом!» «Ты неисправима, милая», – подумала Джесси, но когда поднесла бокал к губам, то сделала это с достоинством и спокойствием гостя на придворном приеме, совершенно игнорируя высохшее небо и пульсирующую жажду в гортани. Потому что можно было как угодно игнорировать Хорошую Жену – и часто она именно так и поступала, – но вести себя достойно в данной ситуации – это была вовсе не плохая идея. Джесси с таким трудом добыла воду; почему бы не протянуть время, чтобы насладиться этим событием? Этот первый глоток, который смочит сухие губы и одеревенелый язык, будет нести вкус победы.., и вообще, после всех этих передряг, в которые она попала, это будет вкус спасения.
Джесси поднесла бокал ко рту, сосредоточившись на грядущем наслаждении. Ее губы задрожали от предчувствия, пальцы задвигались, и она ощутила, как тик забился в углу рта. Она вдруг почувствовала, как затвердели соски, – обычно это происходило от возбуждения. «Вот секреты женской сексуальности, Джералд, о которых ты даже не подозревал, – подумала она. – Прикуй меня наручниками к кровати, и ничего не произойдет. Но покажи мне при этом бокал воды, и я превращаюсь в страждущую нимфу».
Эта мысль заставила ее улыбнуться, и, когда рука с бокалом внезапно остановилась в футе от ее лица, пролив воду на бедро, которое тотчас покрылось гусиной кожей, улыбка продолжала оставаться на лице. Она ничего не почувствовала в эти мгновения, кроме тупого изумления.
«В чем дело? Что случилось?» «Ты знаешь это сама», – сообщила Рут. Она говорила с сожалением, но спокойно. Да, там, в глубине сознания, Джесси поняла, что случилось, но не хотела признавать это. Некоторые факты были слишком жестоки, чтобы их признать. Слишком несправедливы.
Но к сожалению, они упрямы. Обращенные к бокалу измученные глаза Джесси наполнились ужасным пониманием – цепочка мешает ей дотянуться до воды! Эта цепочка, черт ее дери, слишком коротка. Она совершенно упустила из виду этот очевидный факт.
Джесси вдруг вспомнила ночь, когда Джордж Буш был избран президентом. Они с Джералдом были приглашены на собрание сливок общества в ресторан, который располагался на крыше отеля «Сонеста». Сенатор Уильям Коэн был почетным гостем, а сам избранный президент. Унылый Джордж, ожидался с телеобращением сразу после полуночи. Джералд взял напрокат по этому случаю серый лимузин, который прибыл к их дому в семь вечера, секунда в секунду, но и в десять минут восьмого она все еще сидела в своем лучшем черном платье на кровати и рылась в коробке с драгоценностями, ругаясь на чем свет стоит, потому что никак не могла найти пару золотых серег. Джералд высунулся из двери в нетерпении, желая узнать, почему она задержалась, и, приглядевшись, сказал, что не уверен, но полагает, она ищет те самые серьги, которые сейчас у нее в ушах. Так оно и было. Это заставило ее почувствовать себя маленькой и глупой, что вполне соответствовало его самоуверенной манере держаться.
То чувство было ерундой в сравнении с теперешним.
Она вытянула голову в направлении бокала, выпячивая губы, как страстная красотка в старом черно-белом фильме, и теперь губы были так близко от воды, что она видела крохотные пузырьки воздуха вокруг остатков льдинок, она даже ощущала (или думала, что ощущает) аромат минералки, но не могла приблизить лицо достаточно близко, чтобы сделать глоток. Она почти доставала бокал, однако почти, как говаривал Джералд, на хлеб не намажешь.
«Невыносимо, – услышала она голос Рут. – Это просто издевательство!» Гнев вдруг проснулся в ней и голосом Рут Нери потребовал, чтобы она тотчас швырнула этот бокал через комнату, если уж не в силах отпить воды из него.
«Накажи его, – требовал голос Рут жестко, – и если уж ты не можешь утолить жажду водой из этого бокала, утоли хотя бы свой гнев, глядя, как он разлетается на мелкие осколки, ударившись о стену!» Напряжение ослабло, цепочка провисла, и Джесси отвела руку с бокалом чуть назад, чтобы швырнуть его. Это несправедливо, так несправедливо!
Ее остановил другой голос, участливый голос Хорошей Жены Бюлингейм.
«Может быть, есть другой способ, Джесси? Не сдавайся, погоди, – может быть, можно что-то придумать?» Рут не отвечала, однако была очевидна скрытая насмешка с ее стероны. Рут хотела посмотреть, как будет лететь бокал. Нора Каллигэн наверняка отметила бы, что у Рут избыток мстительности и злорадства.
«Не обращай на нее внимания, – продолжала Хорошая Жена. Ее голос утратил свою обычную безучастность, и теперь в нем было что-то похожее на участие. – Поставь его назад на полку, Джесси».
«И что дальше? – спросила Рут. – Что дальше, Ваша Благопристойность? Что дальше, самая великая и могучая волшебница просторов между Монреалем и Бостоном?» Хорошая Жена Бюлингейм не приняла ее сарказма. Она продолжала говорить, а Джесси и все прочие голоса ее слушали.
Джесси аккуратно поставила бокал на полку, убедившись, что не оставила его на краю. Ее язык теперь напоминал горчичник, а горло воспалилось. Так она чувствовала себя осенью в десятом классе, когда грипп и бронхит навалились на нее разом и она полтора месяца не ходила в школу. Во время этой болезни были бесконечные ночи, когда она просыпалась от странных кошмаров, которые потом не могла вспомнить. Она просыпалась в поту, однако была слишком слаба, чтобы дотянуться до стакана с водой на ночной тумбочке. Она вспомнила, как лежала мокрая от пота, в жару, с сухим горлом и бешено стучащим сердцем. Она лежала и думала, что подлинным мучением был не бронхит, а жажда. Сейчас, годы спустя, она чувствовала примерно то же самое. Ее воображение все время возвращалось к тому моменту, когда она осознала, что не может преодолеть это крошечное расстояние между бокалом и ртом. Перед ее глазами снова появилась картинка пузырьков воздуха вокруг льдинок, и она ощутила слабый запах минералов, таящихся в глубинах озера за окном. Эти образы были мучительны, как зуд в недостижимой точке на спине между лопатками.
