– Виктор Андреевич, тут такое дело, можно я к вам зайду, все объясню.
– Можно, только захватите с собой заявление об уходе.
– Виктор Андреевич, но ведь эта фирма…
– Знаю, сынка Саперова, министра путей сообщения. К сожалению, папашу уволить я не могу. А вот вас с превеликим удовольствием.
– Я сейчас же принесу вам все данные, – заторопился экономист. – Мы уже подготовили иск… – Юрист просмотрел наши договора. По закону, если они не платят нам аренду…
– Фирма переходит во владение вокзала, – закончил Ларин. – Так в чем же дело?!
– Сегодня все документы поступят…
Ларин отключил связь.
Откинулся в кресле.
"Совки, – подумал он о своих подчиненных. – Рабами были, рабами умрут. А с другой стороны… Сколько сотен лет из них выбивали всякую ответственность даже за собственные жизни – откуда же ей взяться за каких-то неполных десять лет?!
Холуи мы все и сволочи, – завершил он свою злую мысль. – Обреченная страна".
Словом, Ларин разогнал тишь и гладь, навешал оплеух и всех погнал работать.
Ларин злился не только потому, что день обещал стать тяжелым, не только из-за того, что скоро он встретит гроб матери, не только потому, что ФСБ лезет со своими делами, что с утра погыркался с семьей, что не смог съездить на кладбище…
Сегодняшний день для вокзала должен был стать в какой-то степени историческим. Ларин ждал доклада своего заместителя Брунева о полуденном запуске в строй новых турникетов, через которые можно будет проходить теперь в здание вокзала, только предъявив билет или оплатив за проход. Это должно было разом решить много проблем – вокзал перестанет быть проходным двором, на электричках не будет зайцев, попрошайки и воры исчезнут, грязь не нужно будет выгребать каждые два часа… Словом, вокзал станет цивилизованным местом.
– Оленька, что там Брунев не подает голос? – вызвал по селектору Ларин секретаршу. – Пошевели-ка его!
– Виктор Андреевич, на месте его нет, – последовал ответ секретарши.
– Разыщи его, пусть немедленно свяжется со мной!
Искать заместителя начальника вокзала не пришлось, потому что в следующую минуту он появился на пороге ларинского кабинета. Несмотря на помятый вид Брунева, его доклад о полной готовности турникетов к работе отличался точностью и лаконичностью. С удовлетворением выслушав его, Ларин вдруг спросил:
– Ты сколько вчера выпил?
Брунев не сразу понял, к чему клонит начальник.
– Да грамм сто, не больше, – настороженно ответил он.
– А почему твоя жена в кассе с утра разоряется так, как будто ты выпил вчера ведро водки, не закусывая.
– Нюх уже потеряла с годами. Ведро от ста грамм отличить не может.
– Так разбирайся с ней дома, а на вокзал свои семейные свары не тащи!
Брунев неслышно удалился. А Ларин вызвал по селектору старшего кассира.
– Так, Елена Леонидовна. Ну-ка давайте мне на ковер самых сонных и болтливых. Хотя бы парочку для начала.
– Выбирайте сами, – устало ответила Елена Леонидовна.
– И выберу – тоже мне солидарность, – язвительно ответил Ларин. – Локтеву и Бруневу.
– Хорошо.
– Хотя вот еще. Пришлите и Панчук. Ей тоже не мешало бы шевелиться на рабочем месте. А то самая молодая, а еле-еле…
Виктор Андреевич не закончил фразу. Он услышал, как многозначительно хмыкнула при фамилии «Панчук» старшая кассирша.
– Хорошо, пришлю и самую молодую, – слишком серьезно сказала Елена Леонидовна.
«Старая ведьма», – зло усмехнулся Ларин и отключил селекторную связь.
«Сегодня на вокзале, уважаемые дамы и господа состоится знаменательное событие – откроются турникеты, которые не пропустят ни одного безбилетника, даже легендарный пограничник-контролер Бурыкин может отдыхать».
Он шел куда глаза глядят. Вернее, он почти ничего перед собой не видел.
Боцман брел по рельсам в направлении вокзала. Он не помнил, как пролез в пролом в стене. Там за стеной была автобаза. Возможно, поливочных машин. Точно, поливочных. Забрался в кабину ЗИЛа и свернулся калачиком на сиденье. Боцман ни о чем не мог думать. Даже о Фоме. Сплошная пустая башка. И он уснул. Приснился ему странный сон… Будто идет он по улице, а навстречу ему похоронная процессия. Впереди несут подушки с наградами: на первой свежемороженый хек, на второй – собачий ошейник, на третьей – пачка презервативов. Следом гроб с виновником. Дальше, как и полагается, вдова и нанятые плакальщицы-старушки.
Вдова в мини-юбке, но все чинно. Все в черном. Алексей Иванович остановился посмотреть и тут же увидел себя со стороны. Задал во сне сам себе вопрос.
– Ну что ты остановился? Ты его не знаешь. Интересно?
И сам себе ответил, что интересно.
Вот ведь оказия какая. В одних случаях мы мертвяков боимся, в других интересуемся, но еще ни один покойник, даже совершенно чужой, не оставлял нас абсолютно равнодушным. И хотя не знали при жизни, лицо завораживает. Какое оно?
И Алексей Иванович привстал на цыпочки, пытаясь заглянуть в лицо смерти…
Надо же было такому случиться – мимо проскочила иномарка и брызнула тугой струей грязной воды из-под колес. Процессия ничуть не обиделась, а покойник сел в гробу и утерся. Потом оглянулся, все ли в порядке у сопровождающих лиц, и снова улегся на подушку.
Алексея Ивановича, как магнитом потянуло пристать к скорбящим. И он пристроился. Рядом оказался единственный человек, одетый не по форме. Он был весь в белом и, о чудо, на нем не было ни одной брызги из той злополучной лужи.
– Кто усопший? – осмелился спросить Алексей Иванович.
– Да так… – неопределенно отозвался в белом.
– То есть как это… так? – возмутился Алексей Иванович.
– Вам-то что с того?
– А вы не отвечайте вопросом на вопрос. Знаете, какие люди так делают? – И сам же ответил:
– Плохие. Милиционеры и гэбэшники.
– Я ангел, – признался в белом.
– Я в ангелов не верю, – сказал бывший судоводитель во сне, а Алексей Иванович вне сна подумал, что все это одна сплошная чушь.
– Любезный, еще в 787 году Второй Никейский собор разрешил изображать ангелов на иконах, а они-то больше вас понимали.
– И что же вы тут делаете? Он в рай попадет? Тогда почему ошейник и треска?
– Вряд ли. Мазохист. Любил сексом заниматься и собаку изображал. И не треска, а хек. Им его кормили после побоев. Презервативы на работе надувал.
Смущал молоденьких секретарш.
– Если не в рай, что ты здесь делаешь?
– Для равновесия. У каждого человека два ангела. Вон тот, в черном, что вдову утешает. Черный ангел, а я, как видите. Белый.
Неизвестно, что произошло бы во сне дальше, но Боцмана бесцеремонно разбудили.
– Э, мужик, ты чего разлегся? А ну, подъем!
Пришел хозяин ЗИЛа, и сон слетел с Боцмана, как скорлупа с яйца.
Некоторое время он ничего не соображал при виде шофера в черном комбинезоне, и ему показалось жутко знакомым лицо водилы. А похож тот был на Черного ангела, только что утешавшего вдову.
И еще он ощутил голод. Вспомнил, что так и не поел хлебова, а вместе с памятью мелькнула в голове картина драки. Воспринял он ее как некий кошмарный сон. Не может быть. Вот он сейчас пойдет на вокзал, и все счастливо рассеется.
Но внутренний червяк снова начал свою поганую работу.
Боцман шел на вокзал еще и потому, что там, в укромном уголке за батареей, у него была спрятана маленькая заначка, о которой никто не знал. Совсем маленькая. Всего сто рублей. Они ему сейчас были нужны больше, чем глоток свежего воздуха водолазу.
Интуитивно принял решение обойти здание не слева, где рынок и могли быть цыгане, а справа. Для этого пришлось сделать большой крюк. Но вот и главный подъезд. У подъезда, как ни странно, случилось людское завихрение, и он не сразу понял, что происходит. Конечно, людские завихрения бывали здесь и раньше, когда отходили сразу несколько поездов, и люди опаздывали, а двери частично были закрыты.
Но теперь случилась другая напасть – установили турникеты. С помпой, с разрезанием ленточки, даже с речами и музыкой. Вокзал пожелал брать с провожающих за проход в свое чрево.
«С праздником, дорогие друзья, безбилетников мы не поздравляем, не с чем, собственно, поздравлять», – издевался динамик мальчишеским голосом.
Вокзалу, естественно, стало несколько полегче. Администрация вообще находилась в эйфории. Особенно те службы, которые отвечали за порядок и чистоту. Теперь праздношатающийся уже не мог просто так зайти в его помещения, съесть чего-нибудь, бросить обертку мимо урны или, выпив в неположенном месте, обматерить кого следует.
Боцман протиснулся в толпе провожающих к самим автоматам. Их сохранность зависела от двух милиционеров вокзального отделения.
Одного из них он немного знал. Ничего паренек. Из Липецка. Наверное, слишком громко высказал свою просьбу проникнуть внутрь, так как возмущенные непусканием провожающие, не желающие расставаться ни с родственниками ни с деньгами, выразили протест.
