– Совершенно верно. Полагаю, вы сейчас заняты. Кто это снял трубку?
– Мой сын.
– А он с характером, – усмехнулась Барбара.
– Мне очень жаль, что я не позвонил вам вчера…
– Ничего, я понимаю. – Макэвой живо представил, как небрежным взмахом немолодой наманикюренной руки она отметает возможные протесты. – Та бедная девочка. Как идет следствие? По радио ничего толком не говорят.
Он обдумал, можно ли рассказать. Обошелся банальным:
– Мы отрабатываем сразу несколько версий.
– Отлично, отлично…
– У вас есть какие-то новые сведения? – спросил Макэвой.
– Ну, в этом-то и дело, – оживилась миссис Стейн-Коллинсон и перешла на заговорщицкий тон: – Вчера, примерно к вечернему чаю, мне позвонила дама, которая снимала тот документальный фильм с участием нашего Фреда. По возвращении в страну она посчитала нужным связаться с кем-то из нас.
– Вы запомнили ее фамилию?
Барбара молчала, словно не зная, стоит ли продолжать. Макэвой тоже не спешил, давая ей время собраться с мыслями.
– Спасательная шлюпка! – вдруг выпалила миссис Стейн-Коллинсон. – Шлюпка, в которой его нашли. Ее не должно было там быть. Эта журналистка поговорила с капитаном, когда они причалили, и тот не представляет, откуда шлюпка взялась. Кто-то специально захватил ее с собой! И уж точно не Фред. Телевизионщики не отходили от него ни на шаг. Должно найтись простое объяснение, но мне…
– Это показалось странным, – закончил за нее Макэвой и услышал облегчение в выдохе собеседницы.
– А вам разве не кажется, что здесь что-то не так? – В голосе Барбары жадное любопытство мешалось с печалью. – Ведь никто не желал Фреду зла, с чего бы? Он сам едва выжил, и уже столько лет прошло. Сама не знаю, но…
Макэвой уже не слушал. Он смотрел на свое отражение в зеркале. За белесой пленкой конденсата он отчетливо видел шрам на предплечье. Шрам, оставленный лезвием ножа.
Он думал о церкви. Об окровавленных телах и плачущей малышке, сжавшейся между убитыми родителями.
От осознания несправедливости ему становится жарко.
Воспоминания приходят помимо его воли. Он так старался похоронить эту картину, но вот она тут, всполохом пробивает сознание. Макэвой видит, как, поскользнувшись в грязи и опавших листьях, он отшатнулся, когда Тони Холтуэйт, убийца, в существование которого никто не верил, сделал выпад ножом, целя в горло.
И содрогнулся, переживая заново. Стальное лезвие рассекло воздух, с неумолимой, обретенной с частыми повторениями точностью опускаясь на беззащитную шею.
Он вспомнил, что в тот момент увидел лицо Ройзин. Лицо Фина. Это они в последний миг придали ему сил.
Чтобы вскинуться, уклониться от ножа.
И почувствовать, как металл вспарывает плоть, как брызжет кровь и как отчаянно он сам дергает ногой, чтобы ударить Холтуэйта.
Макэвой выжил. Успел отшатнуться от лезвия, но другие погибли…
– Ты и выпил-то всего три пинты, Гектор, – упрекнула Фарао с порога оперативного штаба, где она стояла, словно бдительный завуч, высматривающая прогульщиков. Рассмеялась, когда Макэвой рванул вверх по лестнице, а ремень сумки зацепился за перила и петлей лассо дернул его назад. – Хотела б я как-нибудь после стаканчика затащить тебя в гости. Недели две отсыпался бы, не меньше.
На Фарао красная кожаная юбка до колен и тесный черный кардиган, подчеркивающий и без того внушительную грудь. Основательный слой макияжа и идеальная прическа. Вчера начальница перепила Макэвоя в соотношении три к одному, но если бы не тени под глазами, могло показаться, что она вернулась из отпуска, который провела на роскошной яхте.
– Мэм, мне так жаль, на улицах пробки, да еще Фин, и…
– Не парься, – с улыбкой посоветовала она. – Мы и без тебя кое-как справляемся.
– По радио, – выдохнул он. – Пожар в доме? Орчард-парк.
Она кивнула:
– Поручили ребяткам в Гринвуде. Мы не можем распылять людские ресурсы, так что пожаром занялся сержант Кнеггс. И кажется, мой звонок капельку его огорчил. В деле Дафны у нас для него по-прежнему нет места.
Дафны, отметил Макэвой. Не «в деле Коттон». Значит, Фарао действительно приняла это убийство близко к сердцу.
– Значит, там все ясно?
– Не совсем. Кто бы там ни поджарился, это был не владелец дома. Тот и так уже в больнице. Один из немногих приличных жителей во всей округе. Милый старичок. Жена гостила у дочери, в стране непуганых тори – в Кирк-Элле, кажется. Обрадовалась как дитя, услыхав, что от дома остались одни головешки. И утихла, только когда полисмены заметили, что нашли на диване готовое барбекю. Не имеет ни малейшего представления, кто бы это, черт возьми, мог быть. А я что-то сильно сомневаюсь, что мы когда-нибудь сможем потрепаться с этим типом. Ожоги девяносто процентов. От лица ничего не осталось. Внутренние органы запечены с корочкой. Его явно облили чем-то горючим, но эксперты только руками разводят. Пока его держат в новом корпусе Королевской больницы, но собираются перевести в Уэйкфилд. Не представляю зачем. Если там не сошьют ему новый кожаный костюм, он все равно не жилец.
Макэвой кивнул. Пожар в Орчард-парке не сильно его заинтересовал, но, если быть до конца честным, он сразу определил в жертве наркомана или грабителя, едва услышав новость по радио. Несчастный случай, но не трагедия. Заслуживает того, чтобы кто-то уделил ей время, попробовал разобраться. Не обязательно он сам.
– Значит, я пропустил отчет медэксперта?
– Благодари судьбу, – сказала она. – Даже Колин Рэй держал рот на замке.
– Вывод?
Фарао не пришлось заглядывать в блокнот. Она просто перечислила все важное, глядя прямо в глаза Макэвоя, но на самом деле не видя его.
– Восемь отдельных рубящих ранений, каждое до кости. Первое же разнесло ключицу надвое. Все нанесены правой рукой, с размаху. Еще шесть ударов в ту же область разбили кость на мелкие осколки. Один из костных фрагментов пронзил грудной отдел. Последний удар, когда она лежала на полу, пришелся прямо в сердце. Дафна была мертва к тому времени, как он выдернул лезвие.
Макэвой прикрыл глаза. Выровнял дыхание.
– То есть он намеревался убить? Этот последний удар, он настолько…
– Да, он хотел поставить точку, – кивнула Фарао. – Он желал ей смерти. Мы не знаем, кто этот тип, почему он решил убить Дафну или зачем выбрал для этого долбаную набитую народом церковь, но ясно одно: он, черт побери, был настроен решительно.
Макэвой смотрел, как она с силой прижала костяшки пальцев ко лбу. Подвигала взад-вперед челюстью. Зажмурилась, уже начиная злиться.
– Еще что-нибудь?
– Подтвердился рассказ твоей вчерашней подружки. Следы заживления на ключице, с той же стороны. Патолог едва сумел различить их под нагромождением новых ран, но следы есть. С Дафной такое произошло не впервые.
– И что же нам делать с этой информацией, мэм? Вы сообщили группе?
Она кивнула.
– Неизвестно, будет ли толк, но потянуть за эту ниточку все же стоит. О детстве Дафны мало кто знал, и все это может оказаться кошмарным совпадением, но мне в такое верится с трудом. Колин Рэй проглотил всю историю, не разжевывая. Стоило мне заговорить, и он тут же выдумал свою версию: убийство совершил какой-то беженец из Африки, решивший закончить однажды начатое. Уходя, бормотал что-то насчет иностранцев, занятых грязными делишками в нашем чудесном Йоркшире. Сомневаюсь, чтобы он верно ухватил суть.
Макэвой не ответил. Та же мысль посещала и его самого.
– По заключению токсикологов, уровень алкоголя в ее организме соответствует глоточку вина причастия. Еще у нее была легкая простуда. И она была девственницей.
Фарао отвернулась, не в силах продолжать.
– На тебе телефонные звонки, – бросила она через плечо, направляясь к лестнице. – Считай себя офисной крысой, если хочешь. Просто убедись, что констебли и службы поддержки не ляпнут ничего лишнего. Мне нужно еще раз встретиться с семьей Дафны, потом придется поболтать с местной «Дейли мейл». Главный констебль ждет доклада в три часа. Будто есть чем его обрадовать. А если выкроишь пяток минут, нам еще нужно просмотреть уйму материала с камер слежения.
Уже на лестнице Фарао оглянулась и произнесла тоном скорее дружеским, чем начальственным:
– Тебя поздравляли с удачной зацепкой. Думаю, тебе стоит знать.
Все это было два часа тому назад, и остаток утра радости не принес. Те несколько звонков, что он принял, настроения тоже не подняли.
Мысли Макэвоя вновь и вновь обращались к Фреду Стейну. Было в истории с его гибелью нечто не просто странное, а почти зловещее. Чувство вины Макэвой еще мог бы понять. Сам знал, каково это – выжить в ситуации, когда остальным повезло куда меньше. Но чтобы восстанавливать нарушенный баланс таким драматичным, почти театральным способом? Увязаться за съемочной группой? Прятать в багаже спасательную шлюпку? Он слишком мало знал о Фреде Стейне, чтобы разбираться в мотивах, но опыт подсказывал: бывшие моряки-рыболовы не часто доходят в своих эскападах до подобных крайностей.
