опасен, чем роды в той же самой больнице. А это значит, что безопаснее прервать беременность, чем выносить ребенка и родить его.
* * *
Шестой из приводимых аргументов появился совсем недавно, и именно он может быть назван самым искусным. Впервые он был выдвинут Гареттом Хардином, и он затрагивает один из основных вопросов, а именно: является ли аборт убийством? Хардин утверждает, что нет. Он отстаивает ту точку зрения, что эмбрион становится человеком лишь после рождения и после длительной подготовки. Для него эмбрион это ничто иное, как заготовку, шаблон, созданный из ДНК — вещества, несущего в себе генетическую информацию. Гаррет говорит о том, что информация сама по себе еще ничего не значит. Это как чертеж. Чертеж здания не имеет практически никакой ценности; подлинную ценность и значение имеет только здание, выстроенное по этому чертежу. Чертеж может быть запросто уничтожен, потому что вместо него можно сделать другой; но никто не станет ломать уже выстроенный дом без веских на то оснований.
Таково краткое и сильно упрощенное изложение его точки зрения. Хардин получил образование антрополога и биолога, и его точка зрения поистине уникальна. Она интересна еще и потому, что он рассматривает вопрос о том, когда человек становится существом разумным, исходя из того, что вообще есть человек? Снова обращаясь к аналогии с чертежом и домом: чертеж определяет размеры, устройство и общую архитектуру здания, но он еще не предопределяет того, будет ли дом выстроен в Нью-Йорке или Токио, в трущобах или же в престижном районе, будут ли его использовать заботливо и разумно, или же ему так и суждено будет простоять весь свой век без ремонта. Гардин косвенно рассматривает человека как животное, ходящее на задних ногах, обладающее большим мозгом и выступающий большой палец кисти; он также включает в свое определение упоминание о материнской заботе и образовании, призванных помочь человеку стать приспособленной и активной единицей в обществе себе подобных.
Оппоненты Хардина возражают против того, что, рассматривая ДНК, он лишает ее «уникальности», считая просто «копированной» информацией, в то время как молекула ДНК уникальна сама по себе. Ведь дети одних и тех же родителей не рождаются абсолютно одинаковыми, и выходит, что ДНК поистине уникальна.
На это Хардин отвечает, что все рожденные люди есть ничто иное, как лишь некоторые, произвольно, волею случая выбранные из ряда потенциально возможных ДНК-комбинаций спермы и яйцеклетки, которым было суждено полностью пройти внутриутробное развитие и увидеть свет. При этом он замечает, что в яичниках женщины содержится в среднем 30.000 яйцеклеток, и лишь нескольким из них суждено оказаться оплодотворенными. Остальные же будут уничтожены, как если бы женщине был сделан аборт. И как знать, может быть одна из них могла бы дать жизнь «супер-Бетховену».
Доводы Хардина новы и оригинальны, и очень многие находят их трудными для понимания. Но несомненно он стал первым из тех кто до него выдвигал аргументы за и против абортов, кто постарался более или менее научно обосновать свою точку зрения. Это рассуждения по поводу современного человека, о том, что при рассуждениях на темы морали, он все-таки должен основываться и на тех молекулярных механизмах, что действуют в одной клетке его тела.
* * *
Существует еще множество других аргументов, но все они по большей части малозначимы и носят характер отговорок. Так, например, некоторые из этих доводов с экономической точки зрения рассматривают проблему, во что обойдется переоборудование больниц в фабрики, где выполнение абортов будет поставлено на поток; то и дело раздаются истерические крики о всеобщей распущенности, как это было перед тем, как контрацептивные таблетки были введены в повседневную практику. Существует и либеральная точка зрения, типа «больше свободы хорошей и разной», а также мнение о том, что необходимо ограничить рождаемость среди низших слоев общества. Подробно останавливаться на этих точках зрения не имеет смысла, так как выдвигаются они по большей части людишками не наделенными большим умом, ограниченными и мелочными.
МЕДИЦИНСКАЯ МОРАЛЬ
В современной медицине существует четыре основных нравственных вопроса, связанных с занятием медицинской практикой.
Аборт является лишь одной из них. Другой спорной проблемой считается эвтаназия, намеренное ускорение смерти или умервщление неизлечимого больного. Третьим спорным вопросом является социальная обязанность врача оказывать помощь как можно большему числу людей. И четвертый вопрос затрагивает определение смерти.
Примечательным является и то, что все эти вопросы возникли совсем недавно. Все они стали следствием наших, заявивших о себе в последнее десятилетие, проблем в области законодательства и нравственности.
Например, аборт, произведенный в больничных условиях, должен считаться теперь не требующей особых затрат и безопасной процедурой, уровень смертности при которой приблизительно такой же как при удалении зубов. Так было не всегда, но в данных условиях дело обстоит именно так, и поэтому мы должны считаться с этим.
В свое время эвтаназия считалась куда меньшей проблемой. Это было в те времена, когда в распоряжении врачей имелось меньше «вспомогательных» средств, аппаратов для искусственной вентиляции легких, когда они не обладали знаниями об электролитных балансах, неизлечимо больные пациенты обычно умирали довольно быстро. Теперь же медицина сталкивается с тем фактом, что стало возможно чисто технически на протяжении довольно долгого времени поддерживать в человеке жизнь, не давая ему умереть, хотя выздороветь ему все рано не суждено никогда. В связи с этим врачу приходится принимать решение, есть ли необходимость в проведении подобной поддерживающей терапии, и как долго ее следует продолжать. Это действительно весьма серьезная проблема, потому что традиционно врачи считают, что они должны во чтобы то ни стало, любыми доступными средствами сохранять жизнь своему пациенту. И вот теперь настало время, когда нравственность — и даже человечность — подобного подхода оказалась под большим вопросом.
Само собой напрашивается вполне логичный в данном случае вопрос: обладает ли неизлечимо больной человек правом отказаться от поддерживающей терапии; может ли пациент, вынужденный неделями или даже месяцами страдать от боли потребовать для себя легкой и безболезненной смерти; и имеет ли пациент, вверивший себя заботам врача, право самостоятельно решать вопрос о собственном существовании.
Вопрос об ответственности в ее современном понимании — ответственность перед обществом, а не перед отдельно взятым человеком — возник в медицине относительно недавно. В прежние времена за лечение небогатых пациентов в лучшем случае из жалости брались совестливые врачи, в худшем же случае, такие больные вовсе не получали никакой помощи; в наши дни общество упрочняется во мнении, что медицинская помощь есть право, а не привилегия.
