Мое воображение уже рисовало самые невероятные картины. Может быть, Тонио запугал Джоула? Амнезия могла быть лишь прикрытием для выполнения жутких поручений Дровосека. Но я вспомнила, в каком состоянии нашла Джоула в тот вечер, когда его увезли в «Бельвю». Нет, тогда он был совершенно беспомощен и, конечно, не выполнял никаких поручений.
Потом мне вспомнилось, как мы стояли с Вероникой у двери Переса. Маленькая темнокожая женщина рылась в своей черной пластиковой сумочке в поисках ключей. И меня снова поразило выражение лица Вероники. Милая приветливая девушка внезапно ожесточилась, ушла в себя. Я даже почувствовала, что она может отказаться быть моим переводчиком.
Тут наконец мои мысли перестали метаться и обрели определенное направление. Испанский Гарлем – это большая пуэрториканская деревня. Как правило, деревни скрывают свои секреты от посторонних. Но в Эль-Баррио жила Вероника. Она, вероятно, знала, какую угрозу для Джоула представляет Тонио Перес.
Я взяла такси и назвала адрес Вероники.
Мы ехали по Лексингтон-авеню, и я разглядывала обитателей переулков, которые пробуждались после долгой зимней спячки у телевизора, чтобы погреться на весеннем солнышке. Тротуары кишели юнцами в кожаных куртках, беременными женщинами с детскими колясками, пьяницами и небритыми рыбаками.
У входа в кафе, рекламирующего свои pasteles,[7] два старика, перевернув вверх дном корзину из-под апельсинов, раскладывали костяшки домино. Подобный ряд carnicerias, farmacias, joyerias[8] можно встретить в Калле Себастьян в Сан-Хуане. Между abogado,[9] который предлагал составить «налоговую ведомость за час», и баром «Flores de Mayo» [10] виднелась вывеска «Botanica».
Церковь, напоминавшая лавку, примостилась по соседству с магазином грампластинок, оглашавшим улицу ревом мамбо.[11] Затем прямо на тротуаре располагались вешалки с тюлевыми и сатиновыми платьями. Мастерские по ремонту телевизоров. Лавки фотографов, украшенные свадебными фотографиями. Даже фрукты и овощи здесь были иными.
Когда мы остановились перед светофором у bodega,[12] я увидела маленькие пальчиковые бананы, которые мне не встречались ни разу со времени моей поездки в Пуэрто-Рико. Рядом лежали ящики с пятнистыми манго, подорожником, корневищами маниоки и перцем. Мы свернули на Сто четвертую улицу, и нам пришлось остановиться у прикрытой красно-зеленым тентом тележки разносчика, продававшего толпе ребятишек мороженое.
Я расплатилась с водителем и вышла. На крыльце собралась группа мальчишек. Один из них играл на гитаре, остальные сидели вокруг него и слушали. Я прошла мимо игроков в домино. Какая-то женщина, высунувшись из окна, кричала по-испански трем другим женщинам, сидевшим на кухонных стульях на тротуаре. Двое мальчишек носились на велосипедах.
Перед входом в красный кирпичный дом, где жила Вероника, стояла пожилая женщина в сморщенных чулках и с волосами на подбородке. Потом она тяжело опустилась на землю, загородив собой почти весь дверной проем. Белый кот наблюдал за ней из подвального окна, закрытого сеткой для курятника.
Я собралась с духом, как прыгун, начинающий разбег, и подошла к двери.
– Извините. Perdoneme, – обратилась я к женщине, остановившись перед ней. Рядом стояла полупустая бутылка вина, и я опасалась, как бы женщина не схватила меня за лодыжку. Но она даже не заметила моего появления.
Холл мало отличался от того, который я видела у Джоула на Второй Восточной улице. Разбитый кафель, запах варящейся трески и шафрана, исписанные стены, ругань, доносящаяся из какой-то квартиры. На втором этаже перегорела лампочка, и я зажгла спичку, чтобы рассмотреть номера квартир. Насколько мне известно, в зданиях такого типа прямо перед входом обычно располагается гостиная, в глубине – ванная, а между ними – спальня без окон. Отыскав нужный номер, я постучала в дверь, которая почти сразу распахнулась. Передо мной стояла маленькая девочка в кружевных панталончиках с розовыми пластмассовыми бигуди на голове и золотыми серьгами в ушах.
Она смотрела на меня большими карими глазами, и я попыталась приветливо улыбнуться.
– Quisiera ver Veronica?[13] – начала я на своем ужасном испанском. Но она повернулась и убежала.
Я стояла в нерешительности у открытой двери, прислушиваясь к потокам непонятной испанской речи. До сих пор все мои мысли занимала лишь Вероника. Теперь я вспомнила о проблеме языка. Нью-Йорк столь же двуязычен, как Квебек.
У меня под ногами внезапно проскочил щенок и выбежал из квартиры. Я погналась за ним, и мне удалось поймать его на лестничной площадке. Вернувшись в прихожую со щенком в руках, я окликнула обитателей квартиры. Но никто не отозвался. Голоса по-прежнему доносились из кухни. Я закрыла за собой дверь, чтобы щенок не мог опять убежать, и с опаской прошла в гостиную Вероники.
Здесь я увидела целый склад нью-йоркских сокровищ. В одном углу телевизор, на котором стояла большая кукла, наряженная в тюлевое платье. Напротив – электрокамин с ворохом цветных фотографий на каминной полке. Здесь было много мебели. Оранжевые и голубые кресла, диван, кофейные столики, накрытые вышитыми тамбуром салфеточками. Оставшееся в центре комнаты пустое место занимал пластиковый коврик.
По телевизору показывали какой-то «больничный» сериал. Белокурая медсестра отчитывала интерна. У меня появилась надежда, что кто-нибудь на кухне говорит по-английски.
Наконец они явились целой ватагой, чтобы поглядеть на меня: девочка в панталончиках, которая впустила меня, кудрявый мальчик с книжкой-раскраской и девочка постарше, лет девяти или десяти. Они выстроились неровной шеренгой и смотрели на меня как будто с упреком – вероятно, за мое вторжение.
Я стала искать в памяти слово «собака».
– Еl регго, – вспомнила я, показывая на щенка. Но потом стало ясно, что дальше мне не продвинуться, потому что я не имела понятия, как будет «прихожая».
– Щенок выбежал. Я его принесла обратно. Мне пришлось закрыть дверь. Cerrado la puerta. – Но они едва ли что-нибудь поняли. – Я ищу Веронику Зайяс. Она здесь живет?
Наступила пауза, и я потеряла надежду объясниться с ними по-английски.
– Вероника Зайяс? – повторила я.
Наконец старшая девочка прошептала:
– Да.
– Она скоро придет? – спросила я. – Можно мне подождать?
Это вызвало лишь улыбку. Я попробовала сесть на стул. Дети как будто забеспокоились. Но я продолжала сидеть, пытаясь сочинить еще один вопрос по-испански.
У меня совершенно вылетели из головы окончания будущего времени. Я начала сомневаться, что старшая девочка действительно поняла мой английский.
– Veronica esta aqui pronto?[14] – наконец произнесла я.
Но никто не ответил. Мальчик сел, где стоял, и принялся раскрашивать мелком свою книжку. Девочка в розовых бигуди поползла по полу за щенком. Старшая девочка присела на ручку кресла, и мы вместе посмотрели рекламу моющего средства.
После «больничной» драмы начался другой сериал, прерываемый каждые несколько минут рекламой. Мое беспокойство росло. Реально я пока не услышала ничего, кроме «да». Вероника могла действительно быть в Пуэрто-Рико, как сказала ее тетка. Или работать где-то до позднего вечера. А может, я просто ошиблась номером и зашла не в ту квартиру. Возможно, это были дети тетки Вероники, но я, по крайней мере, не помнила, чтобы Вероника упоминала о них.
Прошел час. Я нашла у себя в сумке ручку и нацарапала записку.
«Вероника, пожалуйста, позвони мне. Нора Бенсон».
Почти никакой надежды у меня уже не оставалось. Я отдала записку старшей девочке и сказала, что сейчас уйду.
Они наблюдали за мной с рассеянным видом. Когда я остановилась у двери, старшая девочка одарила меня ободряющей улыбкой, чтобы ускорить мой уход. Очевидно, после того как за мной закрылась дверь, они стали смотреть следующую телепередачу, словно я промелькнула на экране в одной из серий.
Чтобы найти лестницу, мне опять пришлось зажечь спичку. Семейная ссора закончилась. Запах вареной рыбы стал слабее. Внизу жарили свинину с какой-то приправой, которая пахла бананами.
Когда я выходила из дома, пьяной старухи уже не было. Исчезла и повозка под красно-зеленым тентом. Белый кот спал возле сетки.
Я миновала парней с гитарой и обошла группу детей, которые расчерчивали асфальт, собираясь играть в классы. Свернув на Лексингтон-авеню, я встретила спешившую домой Веронику.
Она несла свою дорожную сумку с рабочей обувью, домашним платьем и пестрой косынкой. Я позавидовала тем счастливцам, которые выиграли от моего несчастья. Но теперь важнее было не упустить ее, и я взмолилась:
– Пожалуйста, подожди, Вероника. Я жду тебя!
Благовоспитанность не позволила ей проскочить мимо. Она остановилась и взглянула на меня с натянутой улыбкой. Но в ее глазах я увидела не то страх, не то отвращение.
