Моя журналистская карьера напоминает плутание в лабиринте. Я успеваю привыкнуть к ее прихотливым изгибам и подводным камням. К молчащему телефону; внезапным и необъяснимым переменам в настроении; тоскливому ужасу, который я ощущаю, дописав фразу. Скоро я подсознательно перенимаю манеры моего редактора. Становлюсь вызывающе холоден и одновременно несдержан, особенно с родителями. Чем вспыльчивее я, тем сильнее они обо мне беспокоятся. Чем сильнее они беспокоятся, тем невыносимее я себя веду. Иногда отец не дает мне спуску, а мать только беспокойно переспрашивает: «Ничего не случилось, Джеймс? У тебя все в порядке, Джеймс?»
Теперь я днями не вылезаю из-за письменного стола: пишу, читаю, веду бесконечные переговоры по телефону. Мать на цыпочках входит в мою спальню, аккуратно внося поднос с печеньем и чаем, легким завтраком или стаканом апельсинового сока и сэндвичами. Мне не нравится, что она обращается со мной как с беспомощным инвалидом, но я ничего не могу с этим поделать. За столом только и говорят, что о «Джеймсовой работе». Словно в мгновение ока я из маленького мальчика превращаюсь в громадного великана. Весь дом крутится только вокруг моей работы, и я не меньше родителей ощущаю себя рабом этой ситуации.
Читая дневник за 1995 год, я с легкостью перемещаюсь в прошлое и ощущаю, как туман вокруг меня сгущается и я бреду впотьмах; голова забита деньгами, которые я заработал или потратил, идеями будущих статей, информацией о группах и записывающих компаниях и прочими каждодневными мелочами. Работа и надежда, работа и страх, работа и разочарование, и снова работа. Впрочем, эти записи не полностью совпадают с тем, что сохранилось в моей памяти. Память обращает правду в историю. Случай и выбор становятся судьбой, бесконечные ночи — крошечными черными точками на карте. Реши я написать всю правду о моей тогдашней жизни, это заняло бы столько же времени, сколько сама жизнь. Поэтому забудем на время о правде жизни. Вместо нее послушайте мою историю.
Четырнадцатого сентября 1995 года я принимаю решение. Я ем чизбургер в полупустой закусочной, глядя на дождь, моросящий за окном. Принятое решение так вдохновляет меня, что я записываю его на обороте рекламной листовки, лежащей на подносе: «Я уезжаю в Лондон, и будь что будет!» Этот листок, на котором отпечатались следы моей трапезы, я вклеиваю скотчем в дневник.
Через пять дней я живу в съемной комнате около старого стадиона Уэмбли. Комната как комната, дешевая, но недалеко от метро. Из окна открывается вид на парковку и деревья, а ночами я слышу шум Харроу-роуд. Владельца квартиры никогда не бывает дома — он отдал мне ключ и разрешил пользоваться своей кофеваркой.
Первые месяцы приходится несладко, и я совсем падаю духом, когда меня увольняют из одной музыкальной газеты. Я давно уже понимаю, что пришелся не ко двору — нескладный провинциал, вечно говорящий не то и не так, — но все-таки очень расстроен. Со стыдом вспоминаю, как умолял редактора дать мне еще один шанс, а он повесил трубку. Несколько недель не нахожу себе места, но вскоре письма, которые я разослал в разные издания, дают всходы. Я получаю работу в музыкальном ежемесячном журнале и ежедневной лондонской газете. Моя уверенность в себе растет.
Заказы сыплются как из рога изобилия. Я рисую график своего благосостояния, и вид этой кривой, взмывающей круто вверх, успокаивает меня. Сэм Кейн больше не редактор, зато теперь меня знают другие редакторы. Иногда они звонят и заказывают статьи: красотка из глянцевого журнала; музыкальный обозреватель из ежемесячника для футбольных болельщиков; редактор серьезного киноиздания. К весне 1996 года у меня столько работы, что я едва с ней справляюсь. Я ношусь по Лондону как угорелый: из офиса в гостиницу, из кинотеатров в места, где собираются всякие странные личности; слушаю музыку, записываю интервью. У меня нет времени, чтобы задуматься: это и есть та жизнь, к которой я стремился? Или скорость моих передвижений и есть самоцель? Сознаю ли я, что стремлюсь не к определенной цели, а убегаю от того, что оставил позади?
Работа целиком поглощает меня. Я исключаю из своей жизни все, что мешает продвижению к намеченной цели. Постепенно я вырабатываю туннельное зрение. Друзья, книги, сомнения, минуты удовольствий и скуки остаются на заднем плане. Весь этот балласт я недрогнувшей рукой сбрасываю вниз, и мой воздушный шар поднимается все выше и выше. Меня словно что-то ведет. Иногда я и вправду верю, что этот сумасшедший круговорот и есть то, к чему я стремился.
Вспоминаю сон, который приснился мне примерно в это время. Я на стадионе с родителями и школьными приятелями. Солнечный день. Самый обычный стадион: с беговыми дорожками и протертыми сиденьями с трех сторон арены. С четвертой стороны — странный прозрачный склон. Я не могу понять, из чего он сделан: изо льда, стекла или пластмассы. Во сне это скорее смесь всех трех компонентов. Я зачем-то решаю взобраться по склону. Друзья меня отговаривают. Я смеюсь над их страхами. И вот я разбегаюсь. Поначалу авантюра и впрямь кажется легкой, но чем выше я взбираюсь, тем труднее дается подъем, но я упрямо ползу вверх. Затылком я ощущаю взгляды друзей. Все затаили дыхание. Я начинаю понимать, в какую нелепую ситуацию попал. Склон становится почти вертикальным, и мне приходится тратить все силы, чтобы не сорваться. Желание покорить вершину внезапно проходит, остается только страх сверзиться вниз. И тут я просыпаюсь: парализованный ужасом, пальцы вот-вот соскользнут с гладкой поверхности. Я помню этот сон очень четко. Наверняка в нем содержалось какое-то предостережение, а я не придал ему значения. Это всего лишь сон, подумал я тогда, нечего забивать голову глупостями.
Комната обходится мне довольно дешево, к тому же я почти ничего не трачу на одежду и еду, и вскоре оказывается, что я скопил изрядную сумму. Она без движения лежит на банковском счете, символизируя мой успех. Каждый раз, нажимая клавишу и получая распечатку счета, я гордо изучаю колонки цифр. Я вложил в эти цифры всю душу. Это и есть я, с гордостью говорю я себе, а я дорогого стою! И каждый нолик словно еще одна запертая дверь между мной и той комнатой, где началась эта глава.
Я и сам не замечаю, как оказываюсь в некоей сюрреалистической петле: каждый раз, как я запираю еще одну дверь, передо мной неизбежно оказывается следующая, не отличимая от предыдущей.
Однажды вечером мне звонит подружка, с которой я расстался больше года назад. Она рассказывает о своем новом парне, работе, друзьях, родителях, страхах и надеждах, затем спрашивает, как жизнь. Я перечисляю журналы, для которых пишу, суммы гонораров, которые зарабатываю, и, не зная, что еще сказать, отключаюсь на полуслове, имитируя обрыв связи.
Я задумываюсь, чем заполнить пустоту, что образовалась в моей жизни. Ответ очевиден: людьми и вещами. Первое требует времени, тогда как второе — всего лишь денег, а их у меня предостаточно. Я отправляюсь в ближайший магазин электрических товаров и покупаю телевизор, спутниковую антенну, видеомагнитофон, стереосистему и портативный компьютер. Затем еду в центр Лондона и покупаю одежду на Ковент-Гарден. Оказывается, это приятно — за столь короткое время потратить так много и знать, что у тебя осталось еще. Тысячу фунтов за костюм! Двести пятьдесят за ботинки! Пятьдесят за галстук, который я никогда не надену. Я с ног до головы обвешиваюсь пакетами и вызываю такси, которое отвозит меня в мою дешевую одинокую конуру.
На следующий день я погружаюсь в изучение газетного раздела «Сдача внаем» и нахожу маленькую, но очень дорогую современную квартиру с белыми стенами, расположенную на четвертом этаже офисного здания у станции «Ливерпуль-стрит». Мне хочется жить в центре города, и географически так оно и есть. Однако на деле оказывается, что местность вокруг почти необитаема, а на выходных просто вымирает. Пабы закрываются в восемь, и только толпы туристов, следуя по пути Джека Потрошителя, крадутся вечерами по улочке под моими окнами.
Теперь я трачу не меньше, чем зарабатываю, и цифры на моем банковском счете медленно, но верно уменьшаются, пока не доходят до трех знаков, но ощущение пустоты не оставляет меня. Я решаю, что мне нужна подружка. Большинство из агентов знаменитостей, с которыми я имею дело, — женщины, и некоторые явно не прочь пообедать или поужинать со мной. Раньше я отговаривался занятостью, теперь соглашаюсь. Однажды вечером одна из подружек — юная амбициозная блондинка по имени Кэти — приглашает меня домой. Когда в три, после кокаина и секса, я выбираюсь из ее квартиры, мне открывается ночной Лондон, спрятанный внутри того дневного города, который я знаю так хорошо. На дворе июнь 1996-го — начало моего падения.
В моем саморазрушении нет ничего оригинального. То, что со мной происходит, уже случалось с таким количеством молодых людей до меня, что этот процесс вполне можно считать неким родовым признаком. Сначала я опустошаю свой счет. Ищу облегчения от ежедневных нагрузок и внутренней пустоты в вечеринках, алкоголе, наркотиках и сексе с Кэти и другими, и вскоре ночные развлечения начинают серьезно мешать работе, которая позволяет мне оплачивать все эти излишества. Днем я чувствую себя развалиной и мучаюсь сожалениями, а вечером все повторяется снова. Когда я вхожу в клуб, ко мне обращаются дюжины любопытных взглядов. Я слышу, как они шепчут мое имя. Поначалу это льстит, но вскоре мне становится не до них. Со мной начинают происходить нехорошие вещи. Я одержим паранойей и гневом, незнакомые лица криво ухмыляются, слышен звон разбитых стаканов, вышибалы выкидывают меня на тротуар.
