– Албанец Авенир Галани явился неизвестно откуда и стал раскатывать по Риму на шикарных машинах, посещать аристократические салоны, вращаться в артистических кругах, представляясь музыкальным и киношным продюсером. Его поведение, его деньги сразу бросились всем в глаза. Сверху нам спустили приказ присмотреть за ним. Были подозрения, что он связан с албанской мафией и занимается транспортировкой наркотиков. Мы установили, что на родине за ним тянется длинный уголовный шлейф. Почти год мы следили за ним и в конце концов пришли к выводу, что этот Авенир Галани – попросту шалопай. Очень богатый, с непонятными источниками доходов, но тем не менее шалопай. А он оказался прожженным хитрецом. Всякой хитрости и ловкости рук, как тебе известно, есть предел: рано или поздно никакой хитрец не удержится, чтоб не похвастаться своей хитростью. Вот и Авенир попался в эту западню. Он завязал роман с восходящей телезвездой, из тех, что ради карьеры мать родную продадут. Влюбился в нее без памяти и всячески распускал перед ней хвост. Мы понаставили жучков в его квартире, и как-то ночью он похвастался своей старлетке, что собирается провернуть дельце на много миллионов евро. А потом якобы запустит в производство фильм, где она будет сниматься. Мы ужесточили наблюдение – круглые сутки глаз с него не спускали. И наконец нам стало известно, что в лесу Манциана должна состояться передача крупной партии наркотиков, которые Авенир потом сбудет по своим каналам. Операция проводилась совместно с полицией Витербо. Мы устроили засаду и накрыли их с поличным. Все были арестованы на месте, кроме Галани. Он засек нас раньше и умудрился проскочить через полицейские кордоны. Я и еще несколько человек пустились в погоню и в лесу набрели на незаметную поляну, где был запаркован «БМВ». Галани добежал до машины, открыл дверцу, нагнулся и взял оттуда что-то. А когда выпрямился, в руке у него был пистолет, и он выстрелил в меня.
– Сколько раз?
– Один.
– И что ты?
– Я тоже выстрелила.
Слова Морин эхом раскатились по комнате, как сухой щелчок ее пистолета.
– И убила.
В вопросе Франко полностью отсутствовала вопросительная интонация.
Морин ответила кратко и односложно, словно поставила росчерк пера на признательных показаниях.
– Да.
– И что было потом?
– Я услышала шум в кустах справа. Укрылась за деревом, потом обшарила окрестности, но ничего больше не нашла. Я решила, что в кустах прошуршал потревоженный ночной зверь.
– А дальше?
– Вернулась на поляну, к машине.
– И что обнаружила?
– Труп Авенира Галани в том же положении.
Тот миг Морин никогда не забудет. Впервые ей пришлось убить человека. Окаменев, она смотрела на неподвижную фигуру, на широко раскрытый рот, как будто жизнь покинула тело именно через него, а не через опаленное порохом отверстие в левой стороне груди, из которого на мокрую траву натекла лужица крови. Вокруг сверкали огни мигалок, слышались отрывистые приказы и шорох шин по гравию, а Морин все стояла, придавленная страшным бременем, тяжкой ответственностью за то, что решилась отнять у человека жизнь. Можно было оправдаться тем, что Авенир Галани заслужил свою пулю, – это и высказал в философском комментарии полицейский из ее группы, подойдя сзади:
– Не пытайся прищемить хвост всему миру, иначе рано или поздно он прищемит хвост тебе.
Слова до сих пор звучали у нее в ушах, но она так и не вспомнила, кто их произнес.
В нахлынувшие на нее воспоминания резко вклинился деловой голос адвоката Франко Роберто.
– А пистолет?
Морин вернулась с той поляны в его кабинет.
– Пистолета не было.
– В тот момент или вообще не было?
Морин резко вскочила на ноги.
– Что за странные вопросы ты задаешь?
Франко тряхнул головой, и Морин поняла, что провалила экзамен.
– Не я их задаю. Тебе их зададут на суде. И отвечать на них надо будет не так, как ты отвечаешь.
Морин вновь упала в кресло.
– Прости, Франко, нервы на пределе.
– Понимаю. Но сейчас ты больше, чем когда-либо, должна держать себя в руках.
Ее покоробил покровительственный тон друга.
– Франко, у Галани был пистолет, и он стрелял в меня. Я пока не выжила из ума и не умею врать. Кому-кому, а тебе этого доказывать не надо. Или надо?
В комнате повисло неловкое молчание.
– Ты мне не веришь?
– Не имеет значения, верю я или нет, Морин. Мне платят не за то, чтобы я верил, а за то, чтобы заставлял других верить. В данном случае мне надо заставить присяжных поверить в то, что пистолет был.
Морин вынуждена была признать, что вовсе не ответила на его последний вопрос. Как, интересно, он убедит кого-то в ее невиновности, если сам в ней не убежден.
Адвокат, видимо, прочел ее мысли и попытался снять напряжение:
– Все будет хорошо, вот увидишь. Я в лепешку расшибусь, а положенный мне гонорар от полиции получу.
По закону, представитель сил правопорядка, убивший преступника, подлежит служебному расследованию на предмет установления правомерности своих действий. Если суд выносит ему оправдательный приговор, судебные издержки оплачивает полиция.
Франко дал ей на подпись массу расписок и доверенностей, и это погружение в бюрократическую волокиту еще больше накалило атмосферу в адвокатском офисе. Наконец формальности, ставшие теперь непременным атрибутом ее жизни, были выполнены. Морин встала с кресла и подошла к окну. Внизу по улице сновали машины, предвещая наступление суматошного римского вечера. В глубине улицы мелькнула курчавая шевелюра Коннора, приближавшаяся к зданию в ритме его шагов.
Он подошел и поднял голову, чтобы посмотреть на номер дома. И впервые за все время, что провела в этом кабинете, Морин улыбнулась.
Франко подошел и проследил за направлением ее взгляда.
– Судя по всему, этот молодой человек пришел за тобой.
– Думаю, да.
– Тон, каким ты произнесла это «думаю, да», не поддается определению, но ясно показывает, что пришло время отпустить тебя на свободу.
Морин повернулась к нему и клюнула в щеку.
– Спасибо, Франко. Спасибо за все.
– Ступай. Никто на этом свете не заслужил такой кары, как ждать тебя.
Она с таким облегчением вышла из его кабинета, что лишь потом, уже спускаясь по лестнице, поняла всю деликатность и весь тайный смысл его последней фразы. Но не дала себе труда задуматься об этом. От перемывания мучительных фактов, а также из-за разлуки с Коннором, хотя и краткой, внутри воцарилась щемящая тоска.
С ним можно все забыть. Почувствовать прежнюю уверенность. С недоверчивостью всех влюбленных Морин улыбнулась этому странному ощущению. Он принимает жизнь легко и безоружно, а она чувствует себя с ним такой защищенной. Вновь обретя уверенность оттого, что знала, кого увидит за этой дверью, Морин распахнула ее и вышла на улицу. Дальнейшее запомнилось ей на всю жизнь в ритмической последовательности смены кадров на диапозитиве.
Деревянный стук закрывающейся двери.
Лицо Коннора, который ждал ее, прислонившись к дереву, на другой стороне улицы.
То, как он улыбнулся ей в ответ, шагнув на проезжую часть.
Сияние его глаз – как давно она мечтала, чтобы кто-то так на нее глядел.
Один шаг, разделявший их.
Визг покрышек «вояджера» с затененными стеклами – он на большой скорости подкатил к тротуару и остановился возле них.
Людей, появившихся из машины.
Четыре человека выскочили на улицу в тот вечер, который обещал стать волшебным, молниеносно натянули им обоим на голову черные колпаки, затолкали в автомобиль и увезли в никуда.
Темнота.
Запах пыли и плесени, пропитавший ткань колпака. Тряска машины на мостовых Рима, усилившаяся с переездом в район, мощенный булыжником. Ей туго стянули запястья клейкой лентой, предупредили попытку кричать, заткнув рот скомканным, грубым краем колпака. А затем применили еще более надежное средство сломить ее сопротивление. Голос с легким иностранным акцентом прошептал ей на ухо:
– Не дергайся, иначе он умрет.
В подтверждение угрозы острие ножа кольнуло в чувствительную ямку на горле, и она поняла, что тем же самым пригрозили Коннору. Страх за него сдавил ей виски и бросил в бездну тьмы, еще более мрачной, чем темнота в глазах.
Она не шевельнулась и не проронила ни звука за все время пути. Видимо, успокоенный ее послушанием, человек, сидевший сбоку, немного ослабил нажим острия. Сперва Морин пыталась нащупать в обступавших ее звуках какие-то ориентиры, но ехали они так долго, что она в конце концов оставила это бесплодное занятие.
По увеличению расстояний между остановками на светофорах Морин поняла, что они удаляются от центра. Наконец остановки совсем прекратились – значит, выехали за черту города.
