— Просто дайте мне знать, если она что-нибудь скажет.
Взгляд Эдама, пробежав по длинной комнате, где выстроились в ряд стиральные машины и сушилки и стопками лежит белье, упирается в высокое окно, выходящее на спортивную площадку. В тумане ранней осени мелькают зеленые и желтые пятна — цвета школы. Это девочки гоняют хоккейный мяч.
— Меня уже наверняка с собаками разыскивают. — Эдам резко встает и удаляется, широко шагая длинными ногами.
А я прислушиваюсь к отзвуку его слов и гадаю: действительно он срочно кому-то понадобился или он не тот человек, за которого я его принимала?
Иногда меня просили помочь с ужином. Выбирали из всех и за руку вели на кухню, а другие дети смотрели во все глаза. «Не хочу ходить в любимчиках, — думала я, когда Патрисия в первый раз взяла меня. — Домой хочу!» В большущей кухне громоздились механизмы размером с автомобиль, их покрывала жирная желтая пленка, которая оставалась на пальцах даже после того, как я мыла руки. А запах отбивал всякий аппетит.
Патрисия задержалась со мной на кухне, но сама не готовила, а только смотрела на повара, который тяжело топал и потел в жаркой, вонючей духоте. Она сказала, что я могу помочь ему. Думала, это меня развеселит, я скорее привыкну и буду чувствовать себя как дома. Она подталкивала меня к повару, а я сердито хмурилась, потому что разве можно, нарезая сельдерей на маленькие подковки, почувствовать, что я снова с папой, с моими игрушками, с моей любимой кошкой? И вообще я даже не знала, что эту дурацкую траву можно варить, и когда повар вывалил ее в здоровенную кастрюлю с кипящей водой, очень удивилась: что это мы такое готовим? Он провел пальцами по моей руке, и у меня защипало кожу, как от кипятка.
— Это суп? — тоненько прозвенел мой голос в облаках пара.
Патрисия ласково рассмеялась. Прислонившись к стене, она смотрела на повара в клетчатых штанах и забавном колпаке.
— Тебе дадут пирога и овощей, — громко сказала она, не сводя глаз с повара.
Она стояла выгнувшись, откинув спину назад и выставив бедра. Нигде Патрисия не вела себя так, как в кухне. Как будто забывала, кто она такая, и становилась кем-то совсем другим.
— Пирог? — переспросила я. — Не вижу никакого пирога.
Повар захохотал, и лицо у него побагровело. Он хитро посмотрел на Патрисию, усы у него блестели, будто мокрые.
— Пирог-то в духовке, детка.
Он был низенький и толстый дядька, а пищал как девчонка.
— А можно мне посмотреть?
Я еще никогда не видела, как пекутся пироги. Повар поманил меня к духовке и, подхватив под мышки, поднял к стеклянной дверце. Я увидела отражение собственного лица на фоне румяной корочки. От сдобного духа у меня засосало под ложечкой. Завтрак был сто лет назад, а от пирога так потрясающе пахло.
— Вроде вкусно.
Я выскальзывала из рук повара. Все-таки девять лет, тяжелая уже. Подмышкам стало больно, и я начала крутиться, а повар подставил свою ручищу, чтоб я села верхом, как на велосипед.
— Ну вот, малышка, можешь посмотреть, как печется пирог. А потом я дам тебе мороженого, на закуску. Клубничного или ванильного?
Только он сказал «ванийного», не смог правильно выговорить.
— А почему там сидит птичка?
Мне это очень не понравилось. Не хотелось бы мне стать той птичкой и попасть в пекло, откуда не улетишь.
— Она не настоящая, а фарфоровая. Чтобы пар из пирога выходил. Как в стишке.
Повар подпер меня и второй ладонью, и я услышала стишок про птичек. Сидеть было неудобно, и хотелось, чтоб он поскорее спустил меня на пол. Когда он наконец дал мне сползти, я сообразила, что стишок Патрисия напевает. Прислонилась к стене и улыбается, такая веселая, такая симпатичная, и наблюдает за мной и за поваром. Странно это как-то было. И нехорошо.
— Папа говорит, что мое имя значит «маленькая птичка», — сообщила я повару, одергивая юбку. — Вы ведь не посадите меня в пирог?
Повар захохотал:
— Нет, дуреха! Но ты можешь быть моей маленькой птичкой. Моей секретной помощницей. — Он взял меня за руку и повел к высокой серебристой двери. Когда он ее открыл, клубы тумана окружили меня. — А вот и мороженое, — сказал он таким ласковым голосом, что я покрепче ухватилась за его руку.
— Если вдруг станет грустно, птичка Эва, приходи на кухню за вкусненьким.
Не помню, кто это сказал, Патрисия или повар, у них были почти одинаковые голоса. Но мне почему-то стало ужасно приятно, как будто секретничать с поваром было нельзя, а я секретничала и, значит, была совсем особенная. Он взял с меня обещание, что я никому не скажу про нашу с ним тайну.
Нина пробиралась между трейлерами к границам Инглстон-парка, не замечая ни мокрого мусора в переполненных баках, ни оскалившей зубы овчарки на привязи. Скользнули мимо сознания звук пощечины и женский визг, плач ребенка и громовые раскаты музыки.
«Мик. Мик Кеннеди», — твердила она про себя, шагая к главной дороге. Дождь все лил, скоро она промокла насквозь, но мысленно была еще там, в захламленном трейлере.
До автобусной остановки топать и топать, ну и пусть. За тот час, что она провела в обществе Мика, с ней произошли странные изменения. От него исходила внутренняя сила, какой она не встречала ни в одном мужчине. Она забыла о хаосе в его трейлере, а видела лишь ум и душу, которые хотелось узнать ближе.
До четверга целая вечность. Всего-навсего кружка пива в кабаке, но ведь он пригласил ее! А это значит, что она ему понравилась. Получается, в ее жизни все не так уж плохо. И подъем в шесть утра каждый божий день, и пробежки по покатой лестничной площадке в общую ванную в надежде успеть прежде, чем соседи оккупируют ее на часы, — не такое уж тяжкое испытание. И бегать за кофе с булочками для всей съемочной группы, а не делать то, чему ее учили, то есть накладывать грим, на самом деле не означает, что она лишь прислуга. И счет в банке у нее не такой жалкий, как казалось вчера.
На горизонте Нининой жизни вставала заря надежды. Она больше не чувствовала себя совершенно одинокой, всеми покинутой, никому не нужной. Хотя, если честно, знакомиться с новым человеком было так же страшно, как переходить дорогу с завязанными глазами.
В итоге они не попали в пивную. Когда она пришла, Мик расхаживал взад-вперед по тротуару. Вообще-то Нина явилась чуть раньше, но он уже ждал: голова опущена, руки в карманах джинсов, с губ свисает сигарета. «Гляди, какой нетерпеливый», — подумала она и окликнула:
— Привет!
Оделась Нина просто, с легким оттенком богемности, решив, что Мику должна понравиться летящая юбка и кофточка в цветочек. Чистая женственность, ничего кроме, однако не слишком ли по-детски? И перед выходом она накинула на плечи шаль.
— Нина! — Мик затоптал сигарету. — Какая ты красивая! — Он чмокнул ее в обе щеки, и Нина с удовольствием вдохнула запах крепкого табака. — А давай не пойдем туда? — Мик мотнул головой на дверь. — Терпеть не могу кабаков.
Нина рассмеялась:
— И что будем делать?
Мик пожевал губами. Похоже, он не брился, но не беда. Судя по лицу и растрепанной вьющейся шевелюре, он ночь напролет работал. Даже уставший, он был полон жизненных сил, источал энергию, от которой у Нины по коже пробегал холодок.
— Я знаю одно место. Только сначала надо кое-чем запастись.
С лукавой ухмылкой он направился через дорогу к небольшому магазинчику. Нина двинулась за ним.
На кассе к хлебу, сыру, оливкам и вину Мик добавил сигареты и переложил покупки из корзины в огромную холщовую сумку, которая висела у него за спиной.
— Пошли. — Он взял Нину за руку и повел к автобусной остановке. — Машины у меня нет. — И та же озорная усмешка осветила его лицо.
Когда выехали из Бристоля, Мик объявил, что они направляются в Даунс.
— Мое любимое место. Вид на ущелье — просто умереть!
— Никогда не была, — откликнулась Нина. — Я сюда недавно приехала.
— Ты у нас девчурка северная, — сказал Мик с глупейшим акцентом.
Нина покраснела, замялась.
— Я… училась в школе на севере.
— Но родом ты не оттуда?
Мик отклонил голову, и Нине в глаза ударили лучи заходящего солнца. Она никак не находила ответа.
— Оттуда. Почти.
Мик расхохотался.
— Или оттуда, или не оттуда. Ты где родилась?
— Не знаю.
Ей уже приходилось пользоваться этим приемом. Как правило, подобное заявление вызывало смех, после чего можно было поменять тему. Но Мик не засмеялся. Он нахмурился.
— Сирота? Тебя удочерили? — участливо спросил он.
— Мама умерла во время родов, а отца я никогда не знала, — тихо произнесла она и умолкла.
Мик медленно кивал, размышляя о том, какое ей выпало детство.
— Наша остановка. — Он подхватил сумку и повел Нину к выходу. Автобус укатил в клубах бензинового дыма, а они остались посреди бескрайнего лесопарка.
