— Но не исключено?
— Конечно, все возможно, о чем речь! Но, на мой взгляд, это пистолет, есть сейчас хорошие такие пистолеты-дробовики.
— И таким можно убить?
— С близкого расстояния? Запросто! Без проблем! Все, Илья, прощаемся! Будь здоров! Тут ко мне люди пришли, свидетелей пачками приводят... Работы по уши!
Касьянин положил трубку и некоторое время сидел, неподвижно уставившись на стол. Ему предстояло принять несколько решений.
Давать ли заметку в газету?
Другие издания наверняка сообщат о смерти Пахомова. Убийство авторитета, как и убийство банкира, депутата, запутавшегося в торгашестве журналиста, всегда вызывает повышенный интерес. О таких случаях обычно треплются долго и бестолково, сбивая следствие со следа.
Надо давать, от этого не уйти. Приводят свидетелей пачками... Неужели кто-то видел? Хотя чего тут сомневаться — четыре выстрела, почти весь барабан выпустил. Значит, последние два были с дробью. Один заряд достался собаке, другой хозяину... Авторитет... Пахомов...
— Ладно, — сказал наконец Касьянин. — Разберемся.
И тут же быстро, уверенно, без заминок написал заметку строк на сто. Он рассказал об убийстве, назвал Пахомова, описал пустырь, упомянул раненую собаку, характер ранения, несколько раз написал слово «дробовик», употребил такие слова, как «заказное убийство», «бандитские разборки», «местный авторитет»...
Да, Касьянин умышленно пытался создать у читателя впечатление обычного убийства по заказу. Задумавшись на минуту, он так же уверенно, не колеблясь, написал вверху заголовок — «Эти милые бандитские разборки».
Тяжко выдохнув, собрал все заметки в стопку и понес редактору. Знал Касьянин, твердо и спокойно знал, что есть в этом заголовке и вполне допустимая ирония, и легкая улыбка человека, который смотрит на подобные события чуть свысока, и в то же время есть в этих немногих словах не слишком навязчивое сочувствие людям, которые живут жизнью рисковой и отчаянной, жизнью яркой, но недолгой. И самое главное — в этом названии есть версия, которую он попросту навязывает следствию. Да, разборки это, ребята, обычные бандитские разборки.
Редактор все внимательно прочитал и, конечно, сразу выделил заметку об убийстве Пахомова.
— Слушай, — сказал он без улыбки, — ты так подробно все описал, будто сам побывал там прошлой ночью. А?
— Каждую ночь я провожу на этом пустыре. Не до утра, конечно, но часок-полтора... постоянно.
— Это чувствуется, — сказал редактор и, подняв трубку зазвонившего телефона, махнул Касьянину рукой — иди, дескать, больше тебя не задерживаю.
Касьянин вышел.
И тут же отправился домой.
Он вспомнил, что у него есть еще одно важное дело, которое необходимо выполнить. Как можно скорее. Не дожидаясь вечера, не дожидаясь, пока кто-нибудь у него об этом спросит, поинтересуется, полюбопытствует.
В автобусе было жарко, пыльно и пустовато — в середине дня пассажиров было немного. Железный разболтанный корпус грохотал, отовсюду слышался скрежет, из кабины несло горячей бензиновой вонью. Одуревшая от жары кондукторша будто в забытьи передвигалась по проходу между сиденьями и продавала билеты. Пассажиров она не видела, видела только деньги и билеты — на большее у нее попросту не было сил. Яркая губная помада съехала на сторону, поэтому рот у кондукторши казался каким-то увеличенным — чуть ли не от уха до уха. Вручив Касьянину билет, она, хватаясь за горячие никелированные поручни, прошла к своему месту в конец салона и плюхнулась тощеватым задом на пыльное продавленное сиденье.
Касьянин сидел у окна и блуждающим взглядом смотрел в окно, не видя ничего, кроме вчерашней стычки на пустыре. Неужели дробовые патроны шли раньше?
— одна мысль донимала его и не отпускала весь день. Да, он видел четыре пустые гильзы в барабане, последние два патрона остались нетронутыми. Не начал же он с дробовых, это было попросту невозможно. Вчера он вообще не придал этому значения, как не придают значения чему-то совершенно невероятному. Увидит, к примеру, кто-то, что человек по небу летит. «Надо же!» — скажет, удивится и забудет, потому что это невозможно. Войди сейчас в этот автобус президент Клинтон с распахнутой ширинкой, и никто не удивится, потому что это невозможно.
Собственно, с распахнутой ширинкой он бывает частенько, об этом знает все человечество, невозможно другое — появление Клинтона в автобусе.
* * *
— Хлеба купил? — спросила Марина, когда Касьянин еще не успел закрыть за собой дверь.
— Нет.
— Надо купить!
— Куплю.
Касьянин давно открыл для себя способ уходить от неприятных разговоров — надо точно отвечать на поставленный вопрос. И не более того. Ни слова лишнего.
И тогда не нужно думать, не нужно объяснять что-то такое, чего объяснить невозможно.
— Вечером будет поздно. Останется только черствяк.
— Да, только черствяк.
— Надо сходить сейчас.
— Схожу.
Марина вышла с кухни и, вытирая передником руки, подозрительно посмотрела на Касьянина — что-то слишком покорен он, что-то слишком безропотен.
— Поддал? — спросила она.
— Нет.
— Ухалов звонил.
— Это хорошо.
— Вечером зайдет.
— Буду ждать.
— Слыхал про убийство?
— Какое? — спросил Касьянин.
— Хлопнули бандюгу из нашего двора. Представляешь?
— Разборки, наверное.
— Собаку выгуливал, — делилась Марина скудными познаниями о ночном убийстве.
— Значит, хороший человек.
— С чего бы это?
— Животных любил.
— Ты вон тоже Яшку вроде любишь! Получается, что и ты хороший человек?
— Получается, — улыбнулся Касьянин своей маленькой победе в этом семейном перебрехе. Марина сама загнала себя в угол и теперь пыталась выкрутиться.
— Всех собачников опрашивали, — сказала она. — К нам тоже приходили. Тобой интересовались.
— А я при чем?
— Составили список всех собачников. И ты тоже в этом списке. Вопросы у них, понял? Вопросы.
— Давай сумку, — сказал Касьянин, все еще не выходя из полутемной прихожей. — Пойду за хлебом.
— Может, перекусишь? — сжалилась Марина.
— Потом.
— Чаю выпей.
— Потом.
Касьянин вошел в туалет и, закрыв за собой Дверь, постоял с минуту. Открыл кран, подставил руки под холодную струю и на некоторое время замер. Пришло приятное ощущение, будто он в эти минуты смывал с себя что-то грязное, неприятное, позорное. Вытерев руки насухо, открыл дверцу шкафа и из-за пачек со стиральным порошком вынул револьвер. Еще раз осмотрел барабан — все гильзы были пусты, кроме двух.
— Все правильно, — пробормотал он, — все так и должно быть.
Обмотав револьвер подвернувшейся газетой, он сунул его в хлебную сумку и вышел из туалета.
Марина стояла в проходе, поджидая его.
— Ты в порядке? — спросила она.
— Да, все нормально.
— В магазин и обратно, да? — уточнила она, уловив какой-то сдвиг в душе, в настроении Касьянина.
— Конечно, куда я в такую жару.
— Ну, смотри, — сказала она, но не уходила, стояла в проходе и наблюдала за Касьяниным, пока тот открывал дверь, выходил на площадку. Она словно ожидала, что вот в эти секунды он сорвется и скажет ей такое, о чем она догадаться не может, но явственно чувствует — с мужем происходит неладное.
Касьянин вышел и закрыл дверь, не оглянувшись. Выйдя из подъезда, некоторое время стоял неподвижно, привыкая к яркому свету и при этом зная, что на него с двенадцатого этажа смотрит в эти минуты Марина.
— Привет, Илья! — Касьянин обернулся — к нему подходил участковый Пияшев.
— А, привет, Саша.
— Слышал?
— Да я уже в своей газете заметку дал... Завтра весь город будет знать про наши события.
— Надо же, хлопнули мужика, — сказал участковый, пожимая руку Касьянину. — Все-таки хлопнули. А уж до чего крут был, до чего крут! — Пияшев чуть ли не восторженно покрутил головой.
— Сейчас в народе говорят, что крутыми бывают только яйца, — заметил Касьянин.
— Хлопнули все-таки... Надо же, — продолжал причитать участковый. — Хлопнуть Пахомова, а?!
— Что-то похожее ожидалось?
— Да ладно, — махнул рукой участковый. — Ты и сам не хуже меня знаешь.
Одно, Илья, смущает... Не похоже это на заказное убийство, ох не похоже! — Пияшев покачал головой, и на его пухловатых губах возникла какая-то слишком уж взрослая кривая усмешечка.
— А на что похоже?
— Анфилогов хотел с тобой поговорить... Следователь.
— Поговорим.
— Вопросы у него к тебе.
— Тоже собаку решил завести?
— Не знаю, заведет ли, но поговорить хотел о собаках.
— Поговорим, — повторил Касьянин. — Так на что смахивает это убийство?
— Да ладно, — опять усмехнулся участковый. — Сам знаешь. Пока.
И, пожав руку Касьянину, он по полной жаре, мимо раскаленного на солнце дома пошел к своей конторе.
— Будут новости — скажи! — крикнул вдогонку Касьянин. — Родина должна знать своих героев!
