Чтобы это ни было, оно выкинуло меня за тёмные облака, которые группировались вокруг моей головы на протяжении предыдущих нескольких недель. Верно, у меня были кое-какие незаконченный дела, но я занимался ими немного дольше обычного. Очевидно, однако, одна порция Китайской еды вылечила меня. Я на самом деле поймал себя напевающим песню, когда выбрасывал пустые коробки в мусор, очень неожиданное открытие для меня. Было ли это на самом деле человеческое счастье? Из-за клёцок? Возможно, я должен рассказать об этом в какой-нибудь государственной организации психического здоровья: цыплёнок Гунбао действует лучше, чем Золофт. Я даже мог бы получить Нобелевскую Премию, ожидающую меня за это открытие. Или, по крайней мере, благодарственное письмо из Китая.
Независимо от того, чем именно было вызвано моё беззаботное настроение, оно продлилось почти до самого моего ухода. Я спустился в комнату вещдоков, что вернуть несколько образцов, над которыми я работал, и когда я вернулся в свою каморку, я обнаружил большой и неприятный сюрприз, ждущий меня.
Мой сюрприз был приблизительно пяти футов, десять дюймов, и двести футов афроамериканского гнева, и он походил больше на исключительно злое насекомое, чем на человека. Он стоял на двух высоких блестящих протезах, и одним из металлических когтей, которые были у него вместо рук, делал что-то в моём компьютере, когда я вошёл.
“Что случилось, Сержант Доукс”, - сказал я, с как можно большей приятностью, которую я мог бы подделать. “Тебе помочь залогиниться в Фейсбуке?”
Он повернулся ко мне лицом, очевидно не ожидая, что я поймаю его на шпионаже. “Хогошо ыглдиш”, - сказал он вполне понятно; тот же самый хирург-любитель, что удалил ему руки и ноги, также и отрезал язык, и при этом приятная беседа стала почти не доступна ему.
Конечно, это никогда не было легко; он всегда ненавидел меня, всегда подозревал, кто я есть на самом деле. Я никогда не давал поводов, чтобы он начал сомневаться в моей тщательно подделанной невиновности, но сомневаться после того, что я сделал, спасши его от неудачливого хирурга. Я пробовал, я действительно пытался; просто мне не совсем удалось. Он должен благодарить меня, так как это была важная вещь, то, что я вынес большую часть его благополучно. Но теперь он обвинял меня в ампутации также хорошо, как и в других невыясненных актах. И он стоял здесь, копаясь в моём компьютере, и по правде сказать, это он “Хогошо Ыглядел”.
“Хогошо? - повторил я живо. Действительно? Ты и в самом деле фанат “Трёх Балбесов”, Сержант? Я никогда не знал. Хогошо хогошо хогошо!”
Он впился в меня взглядом с еще большим количеством яда, теперь его взгляд просто исходил ядом, и он начал что-то нажимать на своем портативном устройстве искусственной речи, которое он носил с собой. Он кулаком ударил по кнопке в устройстве, вызван из неё весёлый баритон:
“Хорошо! Выглядишь!”
“Ну конечно ты хорошо выглядишь”, - сказал я, с реальным синтетическим хорошим настроем, пытаясь соответствовать причудливому тону его машины. “И без сомнения, ты стал лучше выглядеть! Но, к сожалению, ты случайно завладел моим компьютером и моим личным пространством, и с технической точки зрения, это отчасти противоречит правилам.
Он смотрел на меня пристально еще недолго; человек действительно стал однотонным. Не отводя взгляда от меня, он ударил по какой-то другой кнопке на своей речевой машине, и прозвучал неправдоподобный и весёлый голос: “Я! Когда-нибудь! Сцапаю! Тебя! Уб! Людок!”
“Я уверен, у тебя получится”, - сказал я успокаивающе.
“Но пытайся делать это на своём компьютере”. Я улыбнулся ему, чтобы показать, что я не в обиде на него, и указал в направлении к двери. “Итак, если у тебя нет возражений, покинешь комнату?”
Он глубоко вздохнул через свои ноздри, и прошипел сквозь свои зубы, не мигая, и затем он спрятал свою речевую машину в руку и утопал из моего офиса, забирая с собой остатки моего хорошего настроения.
И теперь у меня появилась ещё одна причина для беспокойства. Зачем Сержант Доукс копался в моём компьютере? Возможно, он надеялся там найти компромат на меня, но что именно? И почему именно сейчас, именно мой компьютер, из всех вещей? У него не было никаких законных поводов для просмотра содержимого моего компьютера. Я был достаточно уверен, что он не понимал компьютеры и не интересовался ИМИ. После потери своих конечностей из жалости к нему ему дали канцелярскую работу, и таким образом, он только таким образом мог отслужить свои последние рабочие года и в последствие расщитывать на полноценную пенсию. Он занимался какими-то бесполезными вещами в Кадровой Службе; меня действительно не интересовало, чем именно он там занимается.
И таким образом, он был здесь, на моём месте, шарился в моём компьютере, строго в рамках своего личного проекта по Уничтожению Декстера, но прямо здесь на работе? Зачем? Насколько я знал, он всегда ограничивал свои попытки привлечь меня в тюрьму, и он никогда не шпионил за мной через мои же собственные вещи прежде. Что навлекло этот новое и нежелательное решение? Он, наконец, проскользнув за линию своего рода враждебного безумия, стал с повышенным вниманием наблюдать за мной? Или у него была некая причина думать, у него появилось что-то конкретное, и у него появился шанс доказать, что я виноват?
Это казалось невозможным на первый взгляд. Я имею в виду, конечно, я на самом деле виновен, во многих вещах, и все они смертельные и очень приятные и технически не совсем законные. Но я был чрезвычайно осторожным, и всегда мылся после этих актов, и я не мог вообразить то, о чём Доукс думал, мог думать. Я был абсолютно уверен, что там не было ничего особенного, что можно было счесть за компромат.
Это озадачивало меня, и очень тревожило. По крайней мере, это вытряхнуло меня из моего глупого хорошего настроения во всеобщую мрачность, снова. Китайская еда: через полчаса вы снова угрюмы.
Дебора, однако, была еще сварливее меня, когда она приплелась в мой офис, когда я уже собирался домой.
Ты ушел рано”, - сказала она, “от Факела”. Это прозвучало так, как будто она обвиняет меня в краже канцелярских принадлежностей.
“Мне нужно было возвращаться на работу”, сказал я, и я сделал всё, что мог, чтобы соответствовать её сердитому тону.
Она моргнула. “Какая муха тебя укусила? Ты сам не свой в последнее время”, - сказала она. Я перевёл дыхание, чтобы потянуть время, а не из-за нехватки воздуха. “Что ты имеешь в виду?”
Она поджала губы, и склонила голову в одну сторону. “Ты всё время какой-то нервный. Ты огрызаешься на людей. Возможно, немного сбитый с толку? Я не знаю. Как будто что-то беспокоит тебя.
Это был очень неловкий момент для меня. Она была права, конечно, но как много я мог сказать ей? Что-то беспокоило меня; я был уверен, что-то видел меня, и опознал меня, и теперь я поймал Сержанта Доукса за просмотром моего компьютера. Было почти невозможно сложить эти две вещи вместе, и сама идея соединения моего личного Свидетеля с Сержантом Доуксом была смехотворна, но если это бы осуществилось, то эти два элемента смогли бы подвести меня очень близко к петле. Я был во власти нелогичных эмоций, и я еще не совсем к ним привык.
Но что из этого я мог сказать ей? Дебс и я всегда были очень близки, но это была неразделенная любовь, так как мы не могли поделиться своими чувствами друг с другом. Мы не могли; я вообще не ощущал никаких эмоций, а она слишком стыдилась признать то, что у неё были чувства ко мне.
Тем не менее, я должен был что-нибудь сказать, и, когда я думал об этом, она была, вероятно, единственным человеком в мире, с которым я мог поговорить по душам, конечно, можно выложить сотню долларов за час, чтобы поговорить неполноценно, что казалось очень плохой идеей, потому что в таком случае я должен буду рассказать всю правду о себе, что было неприемлемо, либо сочинить правдоподобную историю, что было пустой тратой времени и хороших денег, которые я мог бы потратить на обучение Лили-Энн в медицинской школе.
“Я не знаю с чего начать”, - сказал я наконец-то.
Дебс фыркнула. “Декстер. Это я. Мы выросли вместе, мы работаем вместе, и я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой в мире. Расскажи мне”. Она подняла бровь ободряюще.
“Так что же тебя беспокоит?”
Она была права, конечно. Она знает меня лучше, чем кто-либо другой, лучше, чем Рита, лучше, чем Брайан, и лучше из всех, кого я знаю, за исключением Гарри, нашего давно умершего отца. Как и Гарри, Дебора даже не знала о Тёмном Декстере и об его счастливых похождениях, и она смирилась с этим. Если когда-либо было время для разговоров, и человек, с которым можно было поговорить, то этот момент был сейчас, с ней. Я закрыл глаза на мгновение, стараясь придумать с чего начать. “Я не знаю”, - сказал я. Просто, гм, несколько недель назад, когда я был…
Радио Деборы пронзительно проскрежетало, громко и грубо электронно рыгнуло, а потом проговорило совершенно ясно: “Сержант Морган, какова ваша двадцатка?” Она покачала мне своей головой и ответила по радио.
