— Хорошую работенку вы мне подыскали.
— Васька сам виноват. У каждого отдела свой склад. И он об этом знал. Взял колбасу и сосиски, не лезь в парфюмерию. Надо брать товар только одного отдела. А Васька напихал в корзину колбасы и журналов, сыр и джинсы, селедку и стаканы с тарелками. Пижон! Эстет! Хотел из нашего чердака пятизвездочный отель сделать. Хорошо, что до мебели дело не дошло. И весь товар посыпался под ноги администратора зала. Вот и влип. Бдительность потерял. А если по-умному, то можно полмагазина вывезти, и никто не заметит. Одна тележка жратвы для них не убыток.
Слепцов ничего не ответил. Он смотрел на этих людей с жалостью, еще не осознав, что сам ничем от них не отличается.
К вечеру собрались все. Павел оклемался, ему дали телогрейку, и он сел за «стол». Режим питания в компании был одноразовым, — только ужин. Каждый принес, что мог. Все с любопытством разглядывали новичка, да и он оценивал каждого персонажа по своим меркам. Люди разные. Вряд ли в тихой мирной жизни они сумели бы найти общий язык. Угрюмый толстяк в шинели без погон по кличке Змей. Никто не называл его по имени. Глаза волчьи, взгляд острый, недоверчивый. Лицо строгое с глубокой морщиной на лбу. Часто хмурится. Но простаком его не назовешь. Себе на уме. Человек полжизни провел на зоне с веселой компанией. Она ему жизнь и покалечила. Тот, кого уважительно называли Данила Петрович, был человеком пожилым, высоким, сухопарым, с добрыми помутневшими глазами. Говорил тихо, неторопливо. Профессор. Каких наук неизвестно. Ломал антенны на крышах. Потом ходил по квартирам и предлагал свои услуги. Просил немного, так что никто не отказывал. Поднимался опять на крышу и подсоединял кабель на место. Люди говорили спасибо. Костяха, паренек лет четырнадцати. Шустрый, веселый, говорливый. Они с Максимычем наперебой травили анекдоты. Рыжий паренек, казалось, лучился детским оптимизмом, от которого всем становилось теплее. Вот только глаза его жили сами по себе и в веселье не участвовали. В них где-то в глубине затаилась тяжелая грусть. Но он умел скрывать ее.
Варюха к вечеру преобразилась. Где-то в заначке женщина прятала косметику. Лицо стало благородней и нежнее. Интересная дама. Расчесанные и убранные в пучок волосы пестрели сединой, но это ее не портило. Утром у нее на голове была шерстяная шапка до бровей. Актриса. По-другому не скажешь. Павлу казалось, что она играла роль бомжихи, а потом сбрасывала маску и становилась сама собой.
Максимыч то и дело подмигивал Павлу и кивал на Варю. Вот, мол, гляди, для тебя старается. Приглянулся ты ей, теперь расцвела, как роза.
В намеки Максимыча верилось. Утром Варя не отрывала от него глаз, а к ужину боялась глянуть в его сторону. Разговаривала с закрытым ртом, стеснялась отсутствия зубов. Он видел, как женщина хромает. Ходить ей тяжело. Но теперь она вовсе не вставала с места.
О Максимыче и говорить нечего. Балагур. Он принимает жизнь такой, какая есть. Если провести полжизни в больнице, где кровь, гной, моча и покойники на каждом шагу, то и чердак может показаться раем.
Себе же Слепцов не стал давать оценок. Судьба так распорядилась, что он очутился среди этих людей, и никто не может сказать, как долго он останется среди них. Здесь не санаторий, и никто не давал ему профсоюзную путевку на двадцать четыре дня, которые надо прожить с чужими людьми.
Максимыч выдвинул идею выставить кандидатуру новичка на Васькино вакантное место. Павел своего согласия не давал. Но похоже, большого значения его ответ не имел. Такие вопросы решал коллектив.
— Пусть осмотрится, — строго сказал Змей. — Одежду ему по-любому купить надо. А в гипермаркет пусть сам сходит. Один. Коли мандраж схватит, то делать ему там нечего. Васька был вором. А этот неженка. На музыканта похож. Пусть сам решает. В зону попасть недолго. Из нее выйти трудно.
Со Змеем никто не спорил. Уважали.
Костяха показал фокус. Покрутил руками в воздухе, и в каждой оказалось по бутылке водки.
Народ возбудился. Накрыли стол. Всего хватало. Только горячего к столу не подавали, так как не имелось плиты.
Зажгли свечи и, помолясь, принялись за трапезу.
6
Несмотря на пасмурную погоду, Париж впечатлял. Метелкин приехал в столицу мира по туристической недельной путевке. От экскурсий пришлось отказаться, но с гидом он договорился. Переводчицами были русские женщины от двадцати пяти до сорока лет. Работали добросовестно. Во Франции они оказались по разным причинам, но в основном через замужество. Получив гражданство, многие развелись и вышли замуж повторно. По любви. Кто-то остался ни с чем. Знание языка, истории страны и музеев, а также коммуникабельность считались основными критериями отбора в группу гидов. Зарабатывали неплохо, но и жизнь тут недешевая.
Метелкину нужен был свой гид. Одна девушка рекомендовала ему хорошую переводчицу, оставшуюся не у дел. Готова работать за двести евро в день. Много это или мало, он не знал. Звали переводчицу Вера. Жила в Париже восемь лет. Они легко нашли общий язык, несмотря на то что работу гида она потеряла по причине некоммуникабельности и частых опозданий. Таких промахов здесь не прощают.
У Веры имелась маленькая, уютная двухместная машина «Смарт». Бензин оплачивал клиент.
— Ты смотришь на этот дом в течение получаса. Что в нем такого особенного? — удивлялась Вера. — Даже на Джоконду не тратят столько времени.
— Скрывать мне нечего, Верунчик. Я веду журналистское расследование. Для этого и приехал в Париж. Надо все увидеть своими глазами, опросить свидетелей и сделать правильные выводы.
— Обожаю детективы. Уже интересно. И что ты высмотрел за полчаса?
— Предлагаешь рассуждать вслух? Изволь. Видишь окна девятого этажа?
— Вижу.
— Чуть больше года назад из окна выбросилась женщина. Русская. Но в Париже жила под именем Лили Бертран. Приехала во Францию и очень удачно вышла замуж. Муж оказался миллионером.
— Повезло соотечественнице. Но в сказки про Золушек я не верю.
— Ты ее не видела. Голливудские звезды в подметки не годятся. Помимо шарма она очень образованна и умна. Женщина-вамп. Из любого мужика может сделать половую тряпку в течение недели.
— И такая телка выбросилась из окна?
— Вот это нам и следует выяснить.
— Ты сказал, что она вышла замуж за миллионера и его зовут Бертран. Год назад в Париже умер Этьен Бертран. Владелец нескольких телекомпаний и газет. Очень богатый дяденька, но старый. Продюсировал «мыльные оперы». Но все можно уточнить. О его семье я ничего не знаю.
— И до него доберемся. Видишь дом напротив через площадь?
— И что?
— С крыши этого дома один ревнивец следил за Лили. Он снимал ее на камеру. В итоге, по случайности, на кадрах пленки запечатлелся момент трагедии.
— Шутишь? Он что, акробат? По этой крыше нельзя ходить. Слишком крутая. Он и секунды не удержался бы. Если только не вынырнул из каминной трубы и не сидел на ней.
— Вот и я о том же. С крыши, держа в руках тяжелую камеру, снимать невозможно. Дрожаний я не заметил. Просматривая пленку, я был уверен в том, что камера стоит на штативе. Хорошо закреплена. Если так, то он мог снимать только из окон квартиры напротив. И потом, появись человек на крыше, его тут же заметили бы. Учитывая ракурс съемки, я могу предположить, из каких окон вели наблюдение. Что скажешь?
— Ты хочешь сказать, что следопыта с камерой не пустят в квартиру?
— Ты умница.
— Могут пустить. Например, полицейского. Или за деньги, если хорошо заплатить хозяевам.
— Согласен. Платить можно, если ты ведешь охоту за принцессой Дианой. Снимать плохо просматриваемую квартиру на другой стороне площади не имеет смысла. Хозяйка может уйти в спальню, окна которой выходят во двор, и не выходить из нее весь день. Деньги на ветер. Зная о происшествии заранее, можно и заплатить. Игра стоит свеч.
— Как ты узнал об окнах в спальне?
— Квартира номер четыреста семьдесят два. У меня есть ее план.
— Чего проще, давай спросим у консьержа, кто в ней живет и кто жил. В окне мелькнула какая-то женщина, пожилая. Может, родственница?
— Вряд ли. По идее квартира принадлежала Лили.
— Сейчас выясним.
— Консьерж такой болтливый?
— Нет, но он не откажется помочь. Я скажу ему, что ты гость из России и ищешь свою подругу по имени Лили Бертран, которая оставила тебе этот адрес. Французы очень приветливы и любезны.
— Попытка не пытка.
Дом имел один общий вход. Огромный холл, старинный лифт с затейливыми решетками, широкие мраморные ступени. За столом у лифта сидел дежурный, похожий на лакея. Красная жилетка, за спиной доска с ключами, на столе телефон и даже маленький компьютер.
Метелкин широко улыбался, а девушка беседовала с портье. То, что он иностранец, догадаться не трудно. Фотокамера на груди, сумка с видеокамерой и кроссовки. В Париже не принято ходить по городу в кроссовках. И не только в Париже. В спортивной обуви даже в захолустный ресторанчик не пустят.
