В его осанке и манере поведения сквозило некое отчужденное, царственное спокойствие, граничившее с надменностью. А когда он отвернулся от охранницы Беллы — которая продолжала таращиться на него с открытым ртом, как рыба, — и направился ко мне, я заметила потрясающие темно-бирюзовые, удивительно глубокие глаза, окаймленные черными ресницами. Его взгляд скользнул по мне, помедлил мгновение, и я поняла, что сейчас в этом наряде обладаю сексуальной привлекательностью белого медведя.
Он направился в мою сторону. Он шел к выходу из здания! Я лихорадочно соображала, что должна что-то сделать — хлопнуться в обморок или растянуться у дверей. Но на самом деле, когда он проходил мимо, я лишь закрыла глаза и вдохнула его запах — смесь сосны, кожи и лимона, слегка одурманившую меня.
Возможно, у меня разыгралось воображение, но мне послышалось, что, проходя мимо, он прошептал что-то вроде «очаровательно» или «потрясающе». А возможно, просто пробормотал «простите», поскольку я, видимо, слегка загораживала ему выход. Когда я открыла глаза, его уже не было.
Я направилась к проходной, собираясь заглянуть в вахтенный журнал, но, когда подошла к стойке регистрации, Белла, успевшая восстановить спокойствие, заложила бумагой открытую страницу. Удивленно взглянув на нее, я заметила, что она обожгла меня взглядом, совершенно не свойственным для служащих охраны. Скорее он напоминал тигрицу во время течки.
— Вам следует пользоваться служебным входом, мисс Бен, — сообщила она мне, указывая на выход. — А этот журнал только для персонала охраны.
— Любые посетители, расписываясь в вашем журнале, могут просмотреть его и увидеть, кто здесь был, — заметила я. — Почему же нельзя остальным служащим? Что-то мне неизвестны подобные ограничения.
— Вы следите за атомной безопасностью, а не за безопасностью помещений, потому вам многое неизвестно, — ухмыльнувшись, возразила она таким тоном, словно моя сфера деятельности по сравнению с ее была примитивной и атавистической.
Совершенно неожиданно для нее я выдернула листок бумаги из-под наманикюренных розовато-лиловых ногтей. Она ухватилась за него, но слишком поздно. Я успела прочесть последнюю строчку в журнале:
«Профессор, доктор Вольфганг К. Хаузер; МАГАТЭ; Креме, Австрия».
Я смутно представляла, где в Австрии находится Креме. Но МАГАТЭ, или Международное агентство по атомной энергии, контролирующее атомную промышленность во всем мире, до недавнего времени не особо проявляло свою активность. Сама Австрия была безъядерной страной. Тем не менее она выпускала самых классных специалистов-ядерщиков в мире. Как же мне хотелось более серьезно познакомиться с curriculum vitae[12] профессора Вольфганга К. Хаузера! Хотя бы для начала.
Улыбнувшись Белле, я нацарапала свою фамилию в журнале.
— У меня срочное задание от нашего шефа, Пастора Дарта. Он попросил меня срочно зайти в это крыло, — заявила я и, сняв куртку, повесила ее на настенную вешалку в вестибюле.
— Неправда, — возразила Белла, ехидно прищурившись. — Доктор Дарт ушел на обед с какими-то деятелями из Вашингтона. Он сам расписался здесь с ними около часа назад. Вот, убедитесь сами.
— Ага, значит, как я и подозревала, в ваш журнал может заглядывать не только персонал охраны, — с усмешкой бросила я и удалилась по коридору.
Оливер сидел в кабинете, который мы делили с ним в этом здании, и играл на компьютере. Мы были руководителями проекта, связанного с обнаружением, переработкой и захоронением «сильно радиоактивных отходов» типа тепловыделяющих и прочих трансурановых материалов, то есть тех материалов, атомный вес которых выше урана. Они отслеживались с помощью программ, спроектированных в соответствии с нашими требованиями и разработанных нашими программистами.
— Кто такой профессор Вольфганг К. Хаузер из австрийского МАГАТЭ? — спросила я, когда Оливер оторвал взгляд от экрана.
— О господи, невероятно, и ты туда же? — сказал он, откатываясь назад на своем вращающемся стуле и протирая глаза. — Ты ведь вернулась на работу всего пару минут назад. Как же тебе удалось так быстро подхватить общую болезнь? Все тут посходили с ума из-за этого парня. До настоящего момента ни одной женщине не удалось устоять. А я-то надеялся, что ты окажешься более стойкой. Видишь ли, я поставил на тебя большие деньги. Мы уже заключили несколько пари.
— Он великолепен, — заявила я Оливеру. — И это еще слабо сказано. От него исходит… даже не знаю, как сказать… какой-то странный животный магнетизм.
— Ох, нет! — простонал Оливер, порывисто кладя руки мне на плечи. — Это гораздо хуже, чем я представлял! Наверное, я уже проиграл свои бакалейные деньги.
— Неужели ты рискнул своим бюджетом на покупку экзотического гурманского чая? — с усмешкой спросила я.
Он опустился на стул и застонал, обхватив голову руками. Я вдруг осознала, что этот профессор Вольфганг К. Хаузер впервые за неделю заставил меня улыбнуться и на целых десять минут забыть о Сэме. Что обернулось для Оливера проигрышем в споре и потерей нескольких фунтов чудесного чая.
Оливер вскочил на ноги, услышав завывания системы аварийной безопасности, в промежутках между которыми громкоговоритель выдал нам следующую информацию:
— Начинается внеочередная проверка системы аварийной безопасности. Объявляется пожарная тревога. Эта тренировка проводится как для местной пожарной службы, так и для служащих отделов федеральной безопасности. Пожалуйста, быстро пройдите к ближайшим аварийным выходам и, покинув здание, дождитесь на парковочной стоянке сигнал отбоя тревоги.
Святое дерьмо! Во время пожарной тревоги разрешалось пользоваться только аварийными выходами. Все остальные выходы и двери центра опечатывались, и сотрудники действительно могли оказаться в ловушке, особенно те, кто оставил куртку в главном вестибюле гостевого крыла. Когда я подъехала к работе, на улице было довольно морозно, и сейчас стало еще холоднее. А пожарная тревога обычно длится минут тридцать.
— Пошли, — сказал Оливер, натягивая свою парку. — Бери вещи, и пойдем!
— Моя куртка в главном вестибюле, — сказала я, быстро следуя за ним по просторным комнатам с уже опустевшими столами.
Море людей вытекало из четырех пожарных выходов на пронизывающий порывистый ветер.
— Ты совершенно ненормальная, — сообщил мне Оливер. — Сколько раз я твердил тебе, чтобы ты не раздевалась в главном вестибюле? Теперь ты превратишься в ледяную скульптуру. Я бы поделился с тобой курткой, но вдвоем мы не влезем в нее, она довольно узкая. Впрочем, можно греться в ней по очереди, меняясь, когда раздетый начнет синеть.
— Я захватила сумочку с ключами от машины, там у меня есть запасная парка, — сказала я. — Надо просто добежать до машины и включить отопление. Если тревога продлится слишком долго, можно зайти в ковбойский салун выпить горячего чая.
— Ладно, я пойду с тобой. Раз уж ты зашла через главный вход, то, наверное, и припарковалась там нелегально?
Я улыбнулась ему в ответ. Толпа вынесла нас на улицу, и мы потрусили вокруг здания.
Когда я подбежала, чтобы открыть дверцу машины, то увидела, что кнопочные блокираторы уже подняты. Странно: я всегда опускаю их, оставляя машину. Может, конечно, и забыла сегодня в расстроенных чувствах. Забравшись внутрь, я нацепила куртку и включила зажигание, а Оливер залез в салон через другую дверь. Мне даже повезло, что пришлось выйти и завести машину, поскольку промерзший двигатель с трудом раскочегаривался. В такую погоду на улице масло в кратере двигателя может превратиться в ледяной конус.
И тут я заметила узел, свисающий с зеркала заднего вида.
Мы с Сэмом увлекались в детстве вязанием разнообразных узлов, и я изрядно поднаторела в таком искусстве. Как заправский моряк, большинство узлов я умудрялась завязывать одной рукой. Сэм говорил, что перуанские инки пользовались узелковым языком: с помощью узлов они производили разные подсчеты и рассказывали истории. В детстве я пробовала посылать узелковые послания разным людям, но в основном самой себе, чтобы выяснить, смогу ли я вспомнить потом, что они означают, — что-то вроде узелка на память.
У меня даже появилась привычка оставлять обрывки ниток или веревок в разных местах, в том числе и на зеркале заднего вида. А если я попадала в сложную ситуацию или раздумывала над какой-то проблемой, то машинально завязывала и развязывала узелки. Иногда у меня получалось довольно сложное макраме. Причем когда образовывался интересный узелковый рисунок, то удивительным образом сразу разрешались и проблемы. Но что-то я не помнила никакой завязки на зеркале, во всяком случае не видела ее ни по пути домой, ни сегодня днем, когда ехала на работу. Может, память начала подводить меня?
