Вот и сегодня обычная картина. В передовице прославлялись рекорды производства боеприпасов в стране. Открыты три новых завода, куда направлены тысячи мобилизованных грет и фрид. Радостное сообщение сопровождалось фотографией женщин в косынках и бесформенных рабочих комбинезонах, склонившихся над станками. Роза уже давно перестала задаваться вопросом, для чего стране нужны патроны. Помимо мелких столкновений на Дальнем Востоке, Союз ни с кем не воевал, однако, как с утомительной настойчивостью твердило правительство, оборона — становой хребет сильного и стабильного общества. Для тех, кто еще не успел усвоить, этот девиз красовался в вестибюле каждого министерского здания, даже Министерства культуры.
Много места уделялось коронации с размытыми фотографиями королевских семей Дании и Румынии, прибывающих на аэродром Хестон. Отдельная статья посвящалась Доннеру и Блитцену, двум сивым меринам, которым предстояло тащить двухтонную золотую королевскую карету. Перед коронацией намечался ужин в Кларенс-хаус с участием светских знаменитостей, в том числе сестер Митфорд, Юнити и Дианы, не говоря, конечно, о муже Дианы, Освальде Мосли, бывшем премьер-министре. Ожидались также Лондондерри и прочие аристократические семейства, а также вереница безликих депутатов парламента, вершивших дела Союза в Палате общин. В честь коронации выпущены новые наборы марок с бестелесным профилем Вождя, осеняющим счастливую чету.
Роза перевернула страницу, перелистала гороскопы, мельком проглядела раздел объявлений:
«Посетите Клактон, британский Золотой берег! Море и солнце на совершенно эксклюзивном курорте Союза. (Женщины класса III и выше.)».
Селия в прошлом году съездила в Клактон и вернулась в полном восхищении. Розе она сказала, что ее не волнует запрет на выезд за границу, раз на британском побережье существуют такие роскошные места.
«Филикстоу. Ворота в гламур».
Среди рекламы затерялась колонка объявлений о знакомствах, последнее прибежище отчаявшихся магд и грет, шансы которых найти себе мужа были ниже, чем у вышестоящих каст. Этим женщинам полагались урезанные пайки, с ограничениями на проживание и посещение ряда мест — приличные рестораны и кафе не для них. Одевались они убого и в большинстве быстро дурнели от тяжелой физической работы.
И все же у них кое-что оставалось: способность к деторождению.
«Блондинка (класс IV), энергичная, привлекательная, ищет мужчину любого возраста для продолжения рода».
«Красивая здоровая девушка класса III, глаза голубые, прекрасно готовит, умеет ухаживать за детьми, желает родить детей своему спутнику жизни».
«Респектабельная молодая женщина надеется родить для Союза сына».
Роза читала эту пролетарскую прозу отстраненно, как профессионал. Что бы подумали об этих отчаянных объявлениях Джейн Остин или Эмили Бронте? Как бы посмотрела на эти безыскусные призывы Бекки Шарп?
По соседству с этими объявлениями, почти в издевательской близости, размещалось фото красавицы с безупречным овалом лица, высокими изогнутыми бровями и сияющей под студийными огнями молочно-белой кожей. Подпись под фото гласила, что американская кинозвезда Соня Дилейни приехала в Лондон представить документальный фильм о коронации Уоллис Виндзор — «Королева-американка». Ниже в нескольких абзацах повествовалось о самой мисс Дилейни, где она объясняла, почему королева Уоллис занимает особое место в сердце каждого американца, и шел список последних фильмов с участием Сони: пара шпионских детективов, два триллера и романтическая комедия.
Это привлекло внимание Розы, но вовсе не из-за того, что ее хоть сколько-нибудь интересовала Соня Дилейни или ее фильмы, а потому что Мартин недавно упомянул, что в Министерстве культуры планируется прием для делегации американских кинематографистов и по этому поводу начальство вне себя от восторга.
Это и понятно. Несмотря на то что американский посол Кеннеди с самого начала с большим энтузиазмом поддерживал Союз, отношения с Америкой последние тринадцать лет оставались прохладными. И теперь, узнав о приезде голливудских воротил, готовых обсудить перспективы совместных фильмов, Министерство культуры с радостью принялось готовить торжественный прием. Подобные дружеские жесты обычно ставились в заслугу королеве Уоллис — еще одна причина любить королеву, как говорил Мартин.
Розу не волновало, зачем приезжают американцы. Ей хотелось получить шанс познакомиться с ними.
Американцы считались олицетворением всего самого прогрессивного, и, поскольку мало кто их когда-либо встречал, ничто не могло разрушить этот легендарный образ. Британские граждане представляли себе Америку исключительно по фильмам. Америка казалась им мифической Шангри-Ла, страной сказочного изобилия, кока-колы и молочных коктейлей, сверкающих зеркалами и черным мрамором баров, блестящих автомобилей и молодых красавцев. Элвис Пресли, Эдди Фишер, Перри Комо… Режим, конечно, не поощрял таких взглядов, в конце концов, Америка не союзник, а нейтральная страна, да еще и с омерзительным еврейским влиянием на правительство — и все же даже само прилагательное «американский», как ни удивительно, означало теперь все модное и шикарное, как некогда «парижский».
Поезд тем временем миновал предместья и выехал на просторы природы. Вокруг мягкими складками расстилались яркие весенние поля и жужжащие насекомыми луга, в небе парили ястребы. В тени под деревом сгрудилось стадо рыжеватых коров, вдали виднелся подернутый зеленой дымкой лес. В ручьях шевелились зеленые пальцы ив. Железнодорожные пути обрамлялись густыми зарослями таволги с лиловыми цветами, свернувшимся молоком боярышника и блюдцами бузины. После унылого однообразия городов все это представляло совсем другую Англию: прекрасную древнюю землю, никем не тронутую и безмятежно дремлющую.
У Розы в голове мелодично прозвучала строка: «Когда апрель своими теплыми дождями пронзает мартовскую засуху насквозь…»
Откуда взялись эти завораживающие, старомодные слова? Из самых глубин памяти начали всплывать стихи о паломниках. Должно быть, от отца. Он обожал декламировать стихи, мог часами читать их наизусть. Его «кабинет» — на самом деле бывший гараж, пристроенный сбоку к дому, — ломился от книг, газет, банок, набитых ручками, перьями, точилками для карандашей, пропитанных запахом трубочного табака и слабым застарелым духом машинного масла. Здесь он любил сидеть, потирая рукой подбородок, время от времени наклоняясь к дочери, и тогда в глазах его вспыхивали искорки: «Видишь, Рози? Чувствуешь, что хотел тут сказать поэт?!»
Даже не понимая слов, казавшихся тогда лишь бессмысленным набором звуков, она чувствовала их магию, проникающую в самую душу и заставляющую воздух между ними дрожать. Стихи, которые читал отец, звучали опьяняюще, словно их гармония могла повлиять на саму жизнь, даже преобразить ее.
При мысли об отце сразу вспомнилась последняя встреча с Селией, и Розу вновь охватило горестное чувство. Она представила, как Джеффри усаживает ни о чем не подозревающего тестя на заднее сиденье своего «ягуара», с воодушевлением рассказывая о предстоящей поездке на природу или другую заранее заготовленную историю, и машина несется в безликий казенный дом, где папу оставляют сидеть одного, среди незнакомых людей, отрезанного от всех, кто ему дорог.
Что бы папа сказал о ее сегодняшнем задании? Как же ей хотелось поговорить с ним сейчас!
Роза не посмела рассказать Мартину об угрозах комиссара.
Ей удалось ненадолго повидаться с ним на выходных. Мартин снимал квартиру на Долфин-сквер — в фешенебельном кирпичном особняке в Пимлико на берегу Темзы, где жили в основном одинокие холостяки, офицеры СС и сотрудники министерств со своими подругами. Он дал Розе ключ, но она никогда им не пользовалась, опасаясь вторгнуться к Мартину не вовремя: это нарушило бы их молчаливый договор, гласивший, что его личная территория неприкосновенна и она может приходить только по приглашению, в то время как он имеет право нанести ей визит в любое время. Однако сейчас Розой двигало состояние отчаянной тревоги, в которое ее поверг приказ комиссара.
