– С каким таким чуваком? – Динамит постарался, чтобы слова прозвучали так же равнодушно, как и у Козыря.
Но Пашка, занятый, казалось, исключительно извлечением застрявшей в старой «Весне-205» кассеты (разговор происходил в заброшенном школьном саду, давно ставшим местом вечернего отдыха молодежи) – внешне безразличный Пашка изучал его реакцию незаметно, но очень внимательно. И ему показалось, что обертоны (хотя термина такого Козырь и не знал) в голосе Динамита звучат совсем иначе, чем только что. Но может он просто принял желаемое за действительное.
– С Сашком, что у фабрики живет, за Толькой-Свином. Ты должен его знать, в зеленой строевке сейчас ходит… – ответил Козырь, вынув наконец злокозненную кассету и осторожно расправляя зажеванную пленку.
Динамит наморщил лоб в явно тщетной попытке вспомнить и Пашка стал настойчиво пояснять дальше:
– Ну, помнишь, фанатом был таким, все в солдатики играл в школе…
– А-а-а… – нехорошо протянул вспомнивший в конце концов Динамит, – и что он?
– Да ничего, пацаны говорили, что с Наташкой вместе с дискотеки ушел, довольно рано…
Динамит задумался. Отношения с Наташкой понемногу начинали тяготить его, эта недотрога ничего такого не позволяла, сколько можно целоваться и тискаться сквозь платье? И притом все чаще стала вскользь делать намеки о будущей семейной жизни, переводить которые в шутку становилось все труднее… А кроме того, у Динамита недавно появилась пока скрываемая подружка в Павловске, на четыре года старше, с которой можно было всё… У нее он и был тогда, в ту ночь на субботу, не пойдя на дискотеку – а Наташка, похоже, не совсем поверила в ночную рыбалку на Ижоре с незнакомыми ей парнями… И, надо понимать, решила отомстить, произведя эту демонстрацию… Динамит ни на секунду не усомнился – новость идеально укладывалась в сложившуюся между ними ситуацию и полностью соответствовала характеру Наташки…
Отчасти Динамит был благодарен этому малознакомому Сашку, повод для назревающего развыва подворачивался подходящий. Но вот какая закавыка – у Первого Парня девушка никак не должна уходить не пойми с кем, разбивать сердца – его прерогатива. И уж всяко не должны об этом «говорить пацаны»…
– Ноги поломаю – не будет на дискотеки ходить. – Динамит сообщил это совершенно будничным тоном, и Козырь удовлетворенно кивнул; знал, как сказал – так и сделает…
– И ее поучу для порядка…
– Может, не стоит? Женщина все-таки… – осторожно усомнился Пашка. Он сказал «женщина», а не «баба», как обычно, но Динамит не обратил внимания…
– Легонько – стоит. А то дальше хуже будет, – Динамит почти уверил себя, что никакого «дальше» у них с Наташкой не будет, но в любом случае все решения должен принимать он…
Козырь не стал спорить.
* * *
Сашок, и не подозревавший о касавшемся его разговоре, совсем не был, вопреки мнению многих, инфантильным оболтусом, до сих пор играющимся в солдатики.
Просто четыре года назад двоюродный брат, живший в городе, предложил легко и просто подзаработать надомной работой – раскрашивать оловянных солдатиков. Кустари в полуподпольной конторе на Васильевском острове, с сомнением посмотрев на двух пареньков (предпочитали они девушек, как более аккуратных и обязательных), все-таки выдали краски и оловянные фигурки – самые простые, так называемые сувенирные, не требовавшие особой исторической точности и слишком тщательной прорисовки деталей.
Кузен очень скоро отказался от внешне несложной работы – времени она отнимала гораздо больше, чем казалось поначалу, а расценки на «сувенирку» были достаточно мизерные. А Сашок втянулся, у Сашка обнаружился талант. Довольно скоро он перешел к коллекционным солдатикам, выпускаемым на наш рынок очень маленькими партиями (большая часть шла за границу). Это уже весьма сложная работа – каждая деталь амуниции и старинной формы, порой весьма причудливой и пестрой, прорисовывалась очень тщательно и в полном соответствии с исторической правдой. Крохотные воины не были, как в сувенирке, некими усредненными «русскими гусарами» или «французскими гренадерами» – мундиры на коллекционных фигурках точнейшим образом соответствовали своему времени и своему полку, вплоть до самого внимательного подбора оттенка изображавших ткань красок…
Но и оплачивалась коллекционка соответствующе. Мать (Сашок рос без отца) поначалу относилась к занятию сына крайне негативно – вонь от выдаваемых красок шла изрядная. Однако, когда вдруг обнаружилось, что плоды двухнедельных трудов Сашка оценены примерно в размере ее месячной зарплаты, получаемой в совхозе – мнение матери о «баловстве» сына изменилось мгновенно. Она расчистила заваленный всякой ерундой рабочий стол покойного отца, повесила сверху яркую лампу и уже не норовила, как прежде, отправить сына принести воды или окучить картошку, застав его за раскрашиванием…
Спустя полтора года он перешел на новую ступень – стал рисовать образцы коллекционных фигурок, по которым работали художники, готовившие модели для отливок. Теперь приходилось самому рыться в исторических книжках и проводить долгие часы у музейных витрин, делая эскизы мундиров, амуниции и оружия. Именно оружие привлекало больше всего, и в пятнадцать лет Сашок сделал свою первую копию гусарской сабли. Оружие являлось чистейшей воды бутафорией, годной лишь украшать ковер – тщательно выполненная рукоять крепилась к пустым ножнам.
Это было неинтересно, он стал ходить за шесть километров в совхозную кузницу – научиться работать с металлом. Ничего не вышло, сельские кузнецы вымирали как класс, и таланты дяди Андрея лежали в основном в области истребления несметного количества пива. Но углядев кузнечное дело в списке предлагаемых одним питерским техникумом специальностей, Сашок не стал сомневаться, где продолжать среднее образование.
А где-то глубоко росла и крепла мечта, потихоньку переходя в уверенность – мечта об историческом факультете ЛГУ. Ни родня, ни знакомые просто бы не поняли такого выбора – историк в их списке уважаемых или просто приемлемых профессий никак не значился. Но окружающие давно существовали в каком-то параллельном измерении, а Сашок жил в мире, где ревели трубы, и гулко бахали медные бомбарды, и хоругви панцирных гусар на всем скаку врубались в ряды ощетинившейся багинетами пехоты…
Интерес к изготовлению оружия поневоле породил интерес к приемам владения им. Историческим фехтованием в те годы можно было заниматься только единственным людям и в единственном месте – каскадерам на киностудии «Ленфильм»; любители-неформалы пребывали в глубоком подполье, под вечной угрозой статьи об оружии. Попробовав записаться в фехтовальный клуб «Мушкетер», Сашок ушел, едва поглядев на первое занятие – тыканье жалким псевдооружием показалось смешной и постыдной профанацией… Пришлось до всего доходить самоучкой, кое-что придумывая самому, а что-то собирая по крохам в книжках, в том числе в старых, с желтыми ломкими страницами (солдатики не были заброшены, просто ушли на второй план, доходы от них позволяли посещать букинистов).
Их седой и одышливый участковый, явный прототип киношного Анискина, случайно проходил мимо. И увидел Сашка, упражнявшегося с любовно сделанной катаной на подвешенном к старому турнику толстом чурбане. Подошел поближе, задумчиво покачал головой, глядя на лихие удары – половина чурбака уже белела щепками на земле; похвалил отделку эфеса и лезвия.
Потом долго беседовал с матерью, просветив ее в некоторых разделах уголовного кодекса, касающихся изготовления, хранения и ношения… Сам участковый, впрочем, слишком опасным увлечение Сашка не считал, повидав на своем веку немеряно самодеятельных оружейников, он вполне обоснованно куда сильнее опасался тачающих заточки из напильников и финские ножи с наборными пластмассовыми ручками…
Он подошел к Сашку со спины, вот в чем еще дело. Если бы увидел лицо и глаза в момент расправы с безвинным бревном – может, отнесся бы ко всему немного иначе…
Как бы то не было, клинки к этому лету из дома Сашка исчезли (ну, если уж совсем честно, просто не мозолили глаза окружающим); он заканчивал техникум и все размышлял, как же сообщить матери, куда сын собирается подавать документы.
* * *
Динамит не стал подстерегать Сашка у ночной околицы в компании рослых приятелей. Такое никак не укладывалось в его кодекс чести. Он подошел субботним утром к стоявшему на остановке Сашку (тот собирался в город, в Эрмитаже открылась индонезийская выставка, на которой, по слухам, были интересные образцы крисов с волнистыми, извивающимися как змея лезвиями). Подошел и спокойно сказал, кивнув в сторону:
– Пошли, поговорим?
И они пошли, обогнув ограду из поставленных торчком бетонных плит, окружавшую разрушенный в войну дворец графов Строгановых, былых собственников этих мест – печальный остов здания с обрушенными перекрытиями уже пару десятилетий собирались отреставрировать, да все как-то не доходили руки. Когда изгиб забора скрыл их от глаз собравшегося в ожидании автобуса народа, Динамит остановился и повернулся к Сашку. Он не собирался вызывать его на честный поединок или романно предлагать защищаться.
