Пол Кристофер - Тень Микеланджело

— Эти документы выписаны на имя Фредерико Ботте, — сказала мать настоятельница.

— Это имя ребенка.

— Нет, это не так, и вы это знаете, майор.

— Теперь это так. Приведите его.

— А если я скажу вам, что никакого Фредерико Ботте в нашем монастыре нет?

— Мать настоятельница, этот вопрос я предпочел бы оставить без ответа, но поверьте, что это не принесет ничего хорошего ни вам, ни мне. Попытка спрятать ребенка или отказ предъявить его повлекут за собой самые серьезные последствия. — Он сделал паузу и добавил: — Мать настоятельница, я только исполняю приказ. Могу вас заверить, это не доставляет мне ни малейшего удовольствия.

— Хорошо.

Взяв с каминной полки маленький колокольчик, сестра Бенедетта позвонила в него. Помещение наполнилось резким звуком. Спустя несколько мгновений в комнате появилась очень молодая женщина, которой явно было не слишком удобно в мирской юбке, блузке и вязаной кофте. За руку она вела мальчугана лет трех в коротких штанишках, белой рубашонке и узеньком галстучке, со смоченными водой и зачесанными назад темными волосами. Вид у него был очень испуганный.

— Вот мальчик. А это сестра Филомена. Она позаботится о его нуждах. Она говорит и по-немецки, и по-итальянски, так что с пониманием того, что потребуется для нее самой и для ребенка, проблем не возникнет.

Шагнув вперед, сестра Бенедетта расцеловала молодую женщину в обе щеки, после чего вручила ей дорожные документы и свидетельство о рождении. Сестра Филомена засунула документы в глубокий карман своего простого кардигана. Вид у нее был такой же испуганный, как у ребенка, и Бертолио прекрасно понимал ее страх. Направляясь туда, куда предстояло ехать ей, он робел бы и сам.

— Лодочник, доставивший меня сюда, не стал дожидаться и уплыл. Как нам вернуться на материк? — спросил майор.

— У нас есть собственный транспорт, — ответила сестра Бенедетта. — Ступайте с сестрой Филоменой. Она вам покажет.

Бертолио кивнул, потом щелкнул каблуками. Его рука начала было напряженно подниматься вверх в фашистском салюте, но он передумал и вместо этого еще раз резко кивнул.

— Спасибо за сотрудничество, преподобная мать.

— Я делаю это только ради ребенка. Он невинен и не имеет никакого отношения ко всему этому безумию… в отличие от всех нас. До свидания.

Не промолвив больше ни слова, Бертолио повернулся на каблуках и направился прочь из комнаты. Сестра Филомена и ребенок послушно последовали за ним. Уже в дверях мальчик остановился и молча оглянулся через плечо.

— До свиданья, Эудженио, — прошептала сестра Бенедетта.

И он ушел.

Она подошла к окну и стала наблюдать сквозь жалюзи, как три фигуры спускаются к причалу. Доминик, паренек из деревни, подрабатывавший в обители поденщиком, ждал у причала. Он помог забраться в плоскодонку и устроиться там сначала ребенку, потом сестре Филомене. Майор уселся на носу, словно какой-то смехотворно вырядившийся Вашингтон, переправляющийся через озеро Делавэр. Затем Доминик вскочил на борт, вставил весла в уключины, и лодка заскользила через узкий пролив, направляясь к материку.

Сестра Бенедетта провожала ее взглядом, пока могла различать фигурку ребенка. Потом она вышла из приемной, прошла по длинному коридору между отдельными кельями и добралась до черного выхода в хозяйственной части здания, позади умывален и туалетов. Выйдя наружу, под слабеющие лучи вечернего солнца, монахиня поднялась по узенькой, усыпанной шлаком тропке к кладбищу. Обогнув его, она продолжила путь в тени деревьев и наконец достигла маленькой лощины, наполненной цветами и густым ароматом обступивших ее сосен.

Она спустилась в эту чашеобразную впадину, прислушиваясь к доносящимся сверху вздохам ветра и отдаленному рокоту волнующегося моря. Если Катерина и любила что-то, так именно это место, единственный островок мира и покоя в ее искалеченной, покрытой шрамами страха и дурных предчувствий жизни. Священник из Портовенере так и не дал разрешения похоронить ее на освященной земле, и сестра Бенедетта в конце концов решила не возражать. На самом деле она не сомневалась в том, что место сие ближе к Богу, нежели любое другое, и сама Катерина предпочла бы именно его.

Без труда найдя простой мраморный крест, хотя его со всех сторон обвивал плющ, сестра Бенедетта опустилась на колени и принялась неторопливо отдирать оплетающие камень усики, открывая взору надпись.

Катерина Мария Тереза Аннунцио

26.5.1914–22.10.1939

РАСЕМ

Медленно сняв четки, намотанные на правое запястье, сестра Бенедетта зажала их между ладонями, устремила взгляд на могильный камень и шепотом прочла старую молитву, так походившую на последние слова, произнесенные молодой женщиной перед тем, как та бросилась в море:

Ветер, проносящийся сквозь деревья, шумел все сильнее, словно отвечая ей, и на какое-то блаженное мгновение к сестре Бенедетте вернулась чистая вера ее детства и она снова испытала радость постижения Бога. Но следующий бурный порыв ветра развеял это ощущение, и по щекам ее заструились слезы. Она подумала о Бертолио, Филомене и ребенке, а потом вспомнила Катерину и того мужчину, порочного, обуянного гордыней мужчину, который так обошелся с Катериной и привел ее к такому концу. Он не заслуживал молитвы, для него подходило лишь проклятие, слышанное ею много лет назад из уст матери.

— Да сгниешь ты в своей могиле, да будет твое мертвое тело изъедено червями, имя предано поруганию и забвению семьей и близкими, а проклятая душа да будет ввергнута в вековечную тьму, где и пребудет до скончания времен, не ведая иной милости, кроме ледяного пламени ада.

Волосы у нее были цвета меди, отполированной и блестящей. Прямые на протяжении нескольких дюймов от корней, они потом обращались в буйную массу естественных кудрей, ниспадавших на белые плечи и достаточно длинных, чтобы частично прикрыть грудь. Сама грудь имела идеальную форму: не слишком большая, округлая, с гладкой кожей, отмеченной лишь маленькой россыпью веснушек на верхней поверхности каждого холмика, и сосками того редкостного бледно-розового оттенка, какой обычно можно увидеть лишь в скрытых, внутренних поверхностях экзотических морских раковин. Ее руки были длинными и по виду более сильными, чем можно было ожидать от девушки, чей рост едва достигал пяти футов шести дюймов. Кисти рук с тонкими, почти детскими пальцами и короткими, аккуратно подстриженными ногтями отличались изяществом.

На плоском животе выделялся аккуратный пупок в форме слезы. Волосы, деликатно прикрывавшие лобок, имели еще более яркий оттенок раскаленной меди и, что нередко бывает у рыжеволосых женщин, росли как бы естественно подстриженными, образуя шелковистый золотой треугольник, под которым пряталась сокровенная плоть.

От длинной шеи, скрытой струящимися волосами, начиналась гибкая гладкая спина. У основания позвоночника, как раз над щелью между маленькими мускулистыми ягодицами, находилась единственная бледно-коричневая родинка величиной с монетку, напоминающая очертаниями рог. Ноги были длинными, икры крепкими; точеные округлые лодыжки плавно переходили в изящные ступни.

Лицо, окаймленное каскадом медных волос, было почти столь же безукоризненным, как и тело: широкий и чистый лоб, высокие скулы, губы полные, но без искусственной припухлости. Решительный изгиб подбородка придавал исходившему от девушки ощущению невинности еще и оттенок силы. Только вот нос ее, тонкий, длинноватый и увенчанный на переносице россыпью веснушек, не вполне соответствовал канонам классической красоты. Изумительные глаза, большие и почти пугающе умные, имели темно-зеленый, жадеитовый оттенок.

— Заканчиваем, леди и джентльмены. Время вышло, — объявил, хлопнув в ладоши, Деннис, преподаватель рисования с натуры Нью-Йоркской школы-студии. — Спасибо, Финн, на сегодня все.

Он улыбнулся натурщице, стоявшей на помосте, и она улыбнулась ему в ответ.