Эмбер прекратил экзекуцию.
— Наденьте на него венец, — крикнул он.
Де Моле поднял голову и попытался сфокусировать зрение. Он увидел нечто вроде короны из черного железа, к ее краям были прикреплены гвозди, концы которых загибались в разные стороны.
Инквизитор подошел ближе и злобно прошипел:
— Сейчас ты узнаешь, что испытал наш Господь. Господь наш Иисус Христос, которого ты и твои братья отрицаете.
По знаку Эмбера голову магистра увенчали тесным венцом, причиняя ему невыносимую боль. Гвозди вонзились в кожу. Кровь пропитала копну грязных волос.
Эмбер указал плетью в сторону:
— Туда его.
Изнемогающего от боли де Моле потащили через часовню к высокой деревянной двери, которая некогда вела в его личные апартаменты. Перед дверью поставили стул и водрузили на него магистра. Один из стражников держал его, а второй был наготове, чтобы прийти на помощь в случае сопротивления, но магистр был слишком слаб, чтобы бросить вызов мучителям.
Кандалы сняли.
Эмбер вручил второму стражнику три гвоздя.
— Правую руку вверх, — приказал он.
Руку магистра вытянули у него над головой. Стражник подошел ближе, и де Моле увидел в его руках молоток.
Господи боже мой…
Словно сквозь сон, он почувствовал, как его хватают за запястье и прижимают острие гвоздя к влажной плоти. Увидел, как молоток взлетает в воздух, и услышал стук металла о металл.
Гвоздь проткнул его запястье, и он завопил, корчась в агонии. Это было несравнимо даже с той болью, когда в тело вонзается меч.
— Ты не попал в вену? — спросил Эмбер у стражника.
— Нет.
— Хорошо. Он не должен истечь кровью.
Левую руку магистра изогнули под неудобным углом, и в запястье вонзился еще один гвоздь. Де Моле закусил язык, стараясь удержать вопль, и дикая боль заставила его лязгнуть зубами. Его рот наполнился кровью, он сглотнул.
Эмбер выбил стул у него из-под ног. Теперь вся тяжесть шестифутового тела де Моле приходилась на запястья, особенно на правое, из-за неудобного положения левой руки. В плече что-то щелкнуло, и его пронзил очередной приступ мучительной боли.
Один из стражников ухватил его правую ногу и начал внимательно рассматривать. Эмбер беспокоился, чтобы не проткнуть вены. Затем левую и правую ноги скрестили и прибили к двери последним гвоздем.
Де Моле уже не мог кричать.
Эмбер внимательно изучил дело своих рук.
— Крови мало. Хорошая работа. — Он отступил на шаг. — Как страдал наш Господь и Спаситель, так будешь страдать и ты. Но с одним отличием.
Наконец де Моле понял, почему его распяли на двери. Эмбер медленно вытащил засов, открыл дверь, затем резко захлопнул.
Тело де Моле дернулось в одну сторону, потом в другую, качаясь на вывихнутых плечах, гвозди терзали искалеченную плоть. Он и представить не мог, что на свете существует такая мука.
— Это как дыба. — Эмбер решил прочитать ему лекцию о пытках. — Боль может быть разной силы. Я могу позволить тебе просто висеть. Могу качать дверь взад-вперед. Или могу сделать так, как сейчас, это хуже всего.
Божий свет то и дело пропадал из поля зрения, магистр еле дышал. Каждая мышца была сведена судорогой. Сердце дико колотилось. По коже струился пот, лихорадка сжигала его, словно он был на костре.
— Будешь ли ты теперь смеяться над инквизицией? — спросил Эмбер.
Де Моле хотел сказать Эмберу, что ненавидит Церковь за ее деяния. Слабый Папа, марионетка в руках разорившегося французского монарха, ухитрился каким-то образом уничтожить величайшую религиозную организацию на земле. Пятнадцать тысяч братьев, проживавших по всей Европе. Девять тысяч командорств. Рыцарский орден, некогда рожденный в Святой земле и правивший ею… Двести лет во славу Господа… Бедные братья — рыцари Христа и Храма Соломона были воплощением добра. Но их слава и богатство вызывали зависть… Ему следовало более серьезно отнестись к интригам, бушевавшим вокруг них. Быть более гибким, менее упрямым, не таким прямолинейным. Слава небесам, он предчувствовал неладное и принял меры предосторожности. Филипп IV не увидит ни унции из золота и серебра тамплиеров.
И тем более никогда не узрит величайшее из всех сокровищ…
Де Моле собрал жалкие крохи сил, еще остававшиеся у него, и поднял голову. Эмбер понял, что магистр хочет что-то сказать, и приблизился.
— Будь ты проклят, — прошептал магистр. — Ты и все, кто помогает твоим дьявольским умыслам.
Его голова упала на грудь. Он слышал, как Эмбер кричит, приказывая хлопнуть дверью, но боль была такой пронзительной и всеобъемлющей, что Жак де Моле ничего не почувствовал.
Его сняли с двери, но это не принесло ему облегчения, потому что мышцы давно онемели. Де Моле не имел понятия, как долго он висел. Потом его куда-то понесли, он понял, что его возвращают в келью. Мучители опустили магистра на ложе, и, проваливаясь в рыхлый матрас, он вновь ощутил знакомую вонь нечистот. Его голова покоилась на подушке, руки были вытянуты по бокам.
— Мне сказали, — прошипел Эмбер, — что когда в ваш орден принимали нового брата, неофиту накидывали на плечи льняной саван. Это символизировало смерть, а потом воскресение к новой жизни в качестве тамплиера. Ты тоже удостоишься этой чести. Я распорядился обрядить тебя в саван из хранилища в часовне. — Эмбер нагнулся над де Моле и накрыл его тело длинной тканью с ног до головы. — Мне сказали, что это использовалось орденом в Святой земле, потом было привезено сюда и укутывало плечи каждого парижского посвященного. Теперь ты рожден вновь, — хмыкнул Эмбер. — Лежи и размышляй о своих грехах. Я вернусь.
Де Моле был слишком слаб, чтобы отвечать. Он знал, что Эмберу вряд ли приказали убить его, но также понимал, что никто о нем не позаботится. Магистр лежал неподвижно. Онемение проходило, сменяясь приступами мучительной боли. Сердце продолжало колотиться, и пот лил ручьями. Он пытался заставить себя успокоиться и подумать о чем-то утешительном. В его голове то и дело всплывала мысль о тайне, которую его палачи хотели бы узнать больше всего на свете. Он — единственный человек, знавший ее. Таков устав ордена.
Каждый магистр особым способом передавал это знание своему преемнику. К несчастью, из-за его внезапного ареста и уничтожения ордена знания на этот раз предстояло передать по-другому. Он, Жак де Моле, не позволит Филиппу или Церкви одержать победу. Они узнают только то, что он позволит им узнать.
«Твой язык произносит ложь, словно острая бритва, режущая исподтишка…»
Завернутый в саван, истекающий кровью, Жак де Моле вспоминал: «Оставьте меня, и я уничтожу их».
Часть I
ПОСЛАНИЕ ЛАРСА НЕЛЛА
Дания, Копенгаген
Наши дни, 22 июня, четверг
14.50
Коттон Малоун заметил нож в ту же секунду, когда увидел Стефани Нелл. Он сидел в белом кресле с решетчатой спинкой за столиком перед кафе «Николаи». Был ласковый солнечный день, и простиравшаяся перед ним площадь Хойбро Пладс, излюбленное место отдыха датчан, кишела людьми. В кафе, по обыкновению, тоже было полным-полно народу. Вот уже полчаса он ждал Стефани.
Миниатюрная женщина, примерно шестидесяти лет, она тщательно скрывала свой возраст. Даже в ее личном деле, хранившемся в департаменте юстиции, графа «дата рождения» пустовала. Малоун видел это собственными глазами. В белокурых волосах Стефани виднелись седые пряди, а ее голубые глаза могли выражать и подлинное сочувствие, и яростное обвинение. Два президента поочередно хотели назначить ее генеральным прокурором, но оба раза она отвергла предложения. Один генеральный прокурор горячо ратовал за ее увольнение — особенно после того, как ФБР поручило ей расследование его дела, — но Белый дом отклонил эту идею, поскольку, кроме всего прочего, у Стефани Нелл была безупречная репутация.
Человек с ножом в руке, невысокий, плотный, с мелкими чертами лица и коротко стриженными волосами, был одет в джинсы и кроваво-красный пиджак. Судя по наружности — житель Восточной Европы. Но Малоуна обеспокоил не столько нож, сколько выражение лица — на нем читалась какая-то безысходность.
Малоун поднялся, не отрывая глаз от Стефани.
Он хотел закричать и предупредить ее, но она была слишком далеко. Потом скрылась за одной из тех скульптур в стиле модерн, что украшали Хойбро Пладс, — эта изображала невероятно толстую обнаженную женщину, лежащую на животе; ее огромные ягодицы вздымались, словно продуваемые всеми ветрами холмы. Когда Стефани появилась с другой стороны отлитой из бронзы фигуры, человек с ножом подобрался к ней вплотную. Малоун видел, как он вцепился в кожаный ремень сумки, висевшей на плече Стефани, перерезал его и оттолкнул Стефани к памятнику.
При виде карманника, размахивающего ножом, какая-то женщина закричала, поднялась суматоха.
