Потом она дергается, и он быстро возвращается к реальности. Черты ее лица проясняются, словно проектор наконец-то навели на резкость. Но оно серое, одноцветное.
Он касается ее волос, пытаясь сообразить, какого они цвета.
Сейчас узнаем.
Он поднимает длинный узкий нож и легко протыкает ей грудь.
Она выпучивает глаза, задыхаясь под пленкой.
Он смачивает носовой платок хлоралгидратом, прикладывает к ее носу и рту. Зачем ей страдать без всякой необходимости? Веки несчастной тяжелеют, прикрывая глаза. Голубые? Зеленые? Серые?
Он тоже прикрывает глаза и еще сильнее нажимает на нож, зная, что с ней уже все кончено.
Через несколько секунд, открыв глаза, он видит повсюду кровь. Она темно-красная, цвета спелой клюквы, — не багровая, а именно темно-красная, — разлилась по ее белоснежной коже и волосам. Белокурым, скорее даже желтым. На что это похоже? Да, вот именно, на весенний одуванчик.
Голова кружится. Он почти в обмороке.
Стены зеленые. Но какого именно оттенка? «Электрик лайм», «зелень джунглей» или цветки мяты? Да, пожалуй, мята. Перед ним возникает пасторальный пейзаж — пронзительно-голубое небо, ярко-зеленая трава, невероятно розовые цветы.
Он внимательно смотрит на нее. Под густым макияжем на лице отчетливо проступал персиковый оттенок. Только что. А сейчас начинает блекнуть. И веснушки тоже. Они ведь цвета абрикоса? Теперь уже нельзя разобрать.
Неужели все так быстро закончилось? Не может быть.
Он хватает кисть, погружает ее в лужицу крови, образовавшуюся возле ее пупка. Там, где весело посверкивает золотое колечко. Цвет крови темно-бордовый или земляничный? Какая разница? Достаточно того, что он видит его.
Кисть становится малиновой, с нее капают жидкие розы.
Он мгновенно возбуждается, глубоко дышит, полуоткрыв рот. Затем начинает исступленно мастурбировать. Вот… вот… уже близко.
— О… О… О!..
Придя в себя через несколько секунд, дрожащей рукой наносит на чистый холст жирный алый мазок. Следом еще два. Красиво. Очень красиво.
Коротким ножом он срезает локон ее волос цвета одуванчика, прижимает к холсту, к сделанным кровью мазкам.
Берет нож с зазубренным лезвием. С силой всаживает в грудину жертвы, перерезает ребра, после чего руками (они в перчатках) раздвигает плоть, чтобы добраться до этих замечательных органов. Темный пурпур. Ему очень важно увидеть их. Вот, наконец, и они. Боже, какое буйство красок! Какие оттенки! Светло-лиловый! Красновато-лиловый! Светло-вишневый! Фуксин! Пурпурный закат в горах!
О Боже!
Его веки трепещут, тело содрогается.
Откуда-то издалека доносится мелодия. Вначале он даже не может сообразить, в реальности это или в голове опять включился музыкальный автомат. Дуэт, мужчина и женщина, исполняют старую песню из репертуара «Дип Перпл». Он помнит эту вещь. Она на кассете, купленной им на какой-то распродаже. Сборник старых хитов.
Потом снова начинают возникать картинки.
Нет. Он не желает на них смотреть. Не желает терять бесценное время, когда появилась возможность опять увидеть цвет.
Но от этого так просто не отвяжешься.
Грохочет музыка. Они в постели, занимаются любовью, не обращая внимания на мальчика, который тут же в комнате, наблюдает.
Нет, нет. Не сейчас! Нельзя попусту растрачивать…
Поздно.
Когда видение исчезает и комната с девушкой вновь приобретает четкие очертания, великолепный пурпур за несколько секунд становится бледно-лиловым, а затем голубовато-серым.
Нет!
Он трогает ее волосы. Только что они были цвета весеннего одуванчика, а теперь стали пепельными. Вся комната стала серой. Кровь цвета спелых помидоров превратилась в черную.
Он закрывает глаза.
Когда он открывает их, все вокруг тускло-серое. Рубашка под комбинезоном взмокла. На душе становится необыкновенно гадко.
Он снова закрывает глаза. Но это уже не имеет смысла. Закрывай не закрывай, картинка все равно останется черно-белой.
В голове, как муравьи на липком леденце, суетятся воспоминания кошмарного детства. Убогие жилища, сменяющие одно другое. Мрачные коридоры, жалкая мебель, затхлый воздух.
Он уже смирился. Встает. Начинает собирать вещи. Это не легко, потому что перчатки намокли. Осторожно раскладывает по карманам предмет за предметом, ножи, кисти, пленку, одурманивающее вещество.
Затем, очень осторожно, прислоняет к тостеру на кухонной стойке первый холст, городской пейзаж. Отрывает от рулона бумажного полотенца кусок, оттирает с края холста пятно крови. Отступает назад, чтобы полюбоваться своей работой.
Черт! Забыл посмотреть на него. Наверное, можно было бы увидеть, насколько правильно подобраны цвета.
Проклятие! Проклятие! Проклятие! Что скажет Донна?
Надо же, как обычно, в нужный момент забыл самое главное. Но Донна поймет. Она хороший друг.
Ведь помнил же вначале, перед тем, как отключиться.
Впрочем, картина ему не особенно нравилась.
Может быть, именно поэтому он забыл вовремя посмотреть? Этот вопрос, наверное, следовало бы задать психоаналитику. Жаль, что у него нет такой возможности.
Мысль о беседе с психоаналитиком смешит его.
Он роется в кухонном шкафу, находит рулон пленки для заворачивания продуктов, отрезает длинный кусок и осторожно заворачивает холст с мазками крови и ее локоном. Смотреть не хочется. Одно разочарование. Мазки крови серо-черные, волосы бесцветные.
Неожиданно перед глазами на мгновение вспыхивает что-то багряное. Или, может быть, пурпурное? И тут же пропадает, не давая ухватиться.
Он устало вздыхает. Работа не принесла никакого удовлетворения.
Оглядывает тусклую комнату. Темные шторы, бледные стены, безжизненное тело на полу. Наклоняется, приподнимает веко девушки, вглядывается в тускло-серую радужную оболочку.
Поздно.
Вспоминает, что забыл сделать еще одно дело.
Проклятие! Джессика никогда ничего не забывает. Ему следует брать с нее пример.
Находит на полу ее сумочку, достает оттуда пачку купюр, большей частью десятки и двадцатки, кладет в карман.
Расстроенный, направляется к двери, шлепая ногами по почерневшей крови.
По дороге напоминает себе о том, что нужно снять окровавленные перчатки и полиэтиленовые чехлы с кроссовок.
Жаль, что не удалось узнать, какого цвета ее глаза.
Что ж, возможно, в следующий раз повезет больше.
— Погоди секунду. — Кейт сдернула с постели покрывало и, откинувшись головой на подушку, расстегнула черный кружевной лифчик.
— Какая прелесть!
— Покрывало или мой лифчик?
Ричард улыбнулся:
— Мы женаты больше десяти лет, но меня по-прежнему интересует только то, что под лифчиком.
Кейт обняла его за шею. Притянула к себе. Теперь она любила Ричарда даже сильнее, чем в самом начале, когда он начал за ней ухаживать. Знаменитый адвокат Ричард Ротштайн и полицейский детектив Кейт Макиннон. Странная пара. Во всяком случае, внешне. Но очень скоро выяснилось, что они почти идеально подходят друг другу. Кейт ушла из полиции, снова занялась историей искусств, окончила аспирантуру, получила ученую степень, позднее написала популярную монографию и стала вести авторскую программу «Портреты художников» на телеканале Пи-би-эс.
Как такое могло случиться с девушкой из Астории, далеко не самого престижного района Нью-Йорка? Это удивляло ее до сих пор. Если бы кто-нибудь сказал ей тогда, что совсем скоро она поселится в роскошном пентхаусе, Кейт ни за что не поверила. Она испытывала счастье и сознавала, что оно пришло к ней в результате какого-то чуда. Может быть, поэтому много времени уделяла работе в благотворительном фонде «Дорогу талантам», который помогал получить образование способным детям из бедных семей.
Ее мать ушла из жизни добровольно, довольно молодой, когда дочь была еще девочкой. Кейт так до конца и не оправилась от потрясения. Потом, окончив университет, пошла работать в полицию. Почему? Ну конечно, можно было бы ответить, что по стопам отца. Впрочем, не только отец, все ее родственники-мужчины — дяди, кузены — были копами. Она стала первой женщиной в семье, выбравшей эту профессию. Позднее психоаналитик разъяснил, что это отчасти было продиктовано желанием доставить удовольствие отцу, как-то компенсировать утрату жены. Хотя Кейт страдала не меньше, чем он.
Но отец не оценил этого. Не сказал ни слова, даже когда всего через два года Кейт стала детективом. Ей поручили расследование преступлений, связанных с исчезновением детей, и она вложила в эту работу всю душу. Многих удалось отыскать, но не всех. Некоторые пропадали бесследно.
Каждая неудача приводила Кейт в отчаяние. А потом Ричард, милый славный Ричард, помог ей избавиться от комплексов, кропотливо работал, чтобы заделать все трещинки, образовавшиеся в ее сердце.
