— Видите. У нас благоприятное расположение и всё такое. Мы в шоколаде. Давайте нарисуем несколько новых планов.
Я беру из миски на столе горсть маленьких крекеров и отправляю их в рот один за другим. На самом деле, это жареные яйца дриттов. Дритты — это крупные надоедливые адовские песчаные блохи. Знаю, звучит отвратительно, но это Ад. Кроме того, если жарить что-то достаточно долго, оно становится приятным. Яйца дритта идут как жареный попкорн.
Семиаза на этих совещаниях практически ни на что не реагирует и тщательно подбирает слова.
— Ты неделями отвергаешь все наши идеи. Свои идеи у тебя есть?
— Я беспокоюсь, что это место в итоге окажется похожим на Лос-Анджелес. Весь с адовскими торговыми центрами, футболками и стриптиз-барами. Пандемониум, который я помню, больше город в стиле Бела Лугоши-и-тумана. Когда мне нужно выбирать между «Мрачными тенями» и сумками на пояс, я каждый раз буду переходить на тёмную сторону. Кто-нибудь из вас видел фильм Фрица Ланга «Метрополис»?
Они качают головами.
— Он бы вам понравился. В нём о воротилах, выбивающих из пролетариев дерьмо в городе, состоящем из небоскрёбов высотой в милю, изрыгающих дым машин и офисных башен, похожих на трахающих космические корабли драконов. Это место опрятное, точное и душераздирающее, но стильное. Совсем как вы. Так что это домашнее задание для всех. Посмотрите «Метрополис». Он есть в меню по запросу.
Всё верно. Ад крадёт кабельное. Позовите копа. Три самых популярных телешоу в Даунтауне — это Луча Либре [5], японские игровые шоу и «Семейка Брэди» [6], которые, по мнению адовцев, являются глубоким антропологическим исследованием жизни смертных. Надеюсь, просмотр «Брэди» угнетает их так же сильно, как меня угнетает пребывание в ловушке здесь, в говнопроводе Творения.
— Сделаем перерыв. Мне нужно выпить.
Я подхожу к барной стойке и сажусь. Я заставляю Совет проводить совещания здесь по паре причин. Первая заключается в том, что адовцы любят свои ритуалы, и процесс достижения результата — это как японская чайная церемония, скрещённая с Торжественной Мессой, только ещё медленнее. Здесь достаточно ритуальных размахиваний руками, чтобы усыпить Далай-ламу.
Вторая причина — это место. Это адская версия моего любимого бара в Лос-Анджелесе, «Бамбукового дома кукол». Главное различие между этим и другим «Бамбуковым домом» заключается в том, что баром в Лос-Анджелесе управляет Карлос. В Аду же мой пра-пра-пра-дедушка, Дикий Билл Хикок.
Когда я присаживаюсь, Дикий Билл уже приготовил для меня стакан Царской водки.
— Что думаешь? — спрашиваю я.
— О чём?
— О чём. Об этом чёртовом совещании.
— Думаю, ты собираешься свести этих парней с ума.
— Там не только парни.
Он прищуривается, глядя на Совет.
— В этой компании есть дамы?
— Две.
— Чёрт. Я так и не научился различать адовцев. Потому что по мне все они сукины свиноёбы, так какое мне дело до того, если я ошибусь и задену их чувства?
Не думаю, что управление баром когда-либо было работой мечты Билла, и он не из тех, кто рассыпается в благодарностях, но я знаю, что здесь ему нравится больше, чем в Батчер-Вэлли. Билл умер в 1876 году, был проклят, и с тех пор в качестве наказания сражался врукопашную с другими убийцами и стрелками в той адской дыре. Вытащить его было наименьшим, что я мог сделать для семьи.
— Кто-нибудь доставляет тебе неприятности? Им известно, на кого ты здесь работаешь?
— Полагаю, все уже в курсе. Что меня не особо радует. Я не привык, чтобы другие дрались за меня в моих драках.
— Подумай об этом следующим образом. Это заведение не просто для того, чтобы у меня было где выпить. Оно для того, чтобы показать голубым кровям, кто здесь главный. Если кто-то достаёт тебя, это означает, что они достают меня, и мне нужно сделать что-то громкое и грязное в связи с этим.
Он затягивается сигарой и кладёт её на край стойки. По всему дереву видны следы ожогов.
— Похоже, это тяжёлая работа — изображать Старого Ника. Не завидую тебе.
— Я сам себе не завидую. И ты не ответил на мои вопросы.
Он с минуту молчит, всё ещё злясь, что я справляюсь о его благополучии.
— Нет. Никто конкретно не изводит меня. Эти ящероподобные ублюдки не особо приучены к туалету, но они обращаются со мной не хуже, чем обращаются друг с другом. И они творят это только тогда, когда тебя с товарищами нет рядом. Вот тогда и появляются дебоширы.
— Если услышишь что-то интересное, ты знаешь, что делать.
— Может, я и мёртв и проклят навечно, но не безмозглый. Я помню.
Мы поворачиваемся и смотрим на Совет.
— Так кто, по-твоему, собирается убить тебя первым? — спрашивает он.
— Никто из них. Семиаза слишком дисциплинирован. Он видел, как Ад разваливался на части в прошлый раз, когда у него не было Люцифера. Я не чувствую запаха убийства ни от кого из остальных. А ты?
Я допиваю свой стакан. Он наливает мне ещё, и один себе.
— Не от них напрямую. Но я узнал, что по крайней мере один всё записывает и передаёт тому, кто будет фактически забивать кабанчика.
— Вот почему я торможу восстановительные работы. Держу крутых парней при деле и разбросанными по всему Пандемониуму. Затрудняю им планирование моей трагической кончины.
— Забавно слышать подобный кровавый разговор. При жизни я не особо любил строить планы, и мне никогда и в голову не приходило, что когда-нибудь кто-то ещё в семье унаследует эту черту характера.
— Это новое. С тех пор, как перебрался в резиденцию Люцифера, я много времени провожу в библиотеке. Я никогда прежде не читал ничего длиннее обратной стороны обложки видеокассеты. Думаю, это вывихнуло мне мозг.
— Книги и женщины доведут до этого. Просто не нужно обдумывать такие масштабные мысли, что забываешь прислушиваться, не подкрадывается ли к тебе что-то сзади.
— Я никогда не читаю, сидя спиной к двери.
Он кивает и залпом выпивает стакан.
— Всё, что требуется, — это лишь один раз, — говорит Билл. Он смотрит мимо моего плеча. — Мне кажется, твои друзья заждались тебя.
— Увидимся, Дикий Билл.
— Задай им аду, парень.
Когда я возвращаюсь, остальные выглядят нетерпеливыми. На секунду я вспоминаю Кэнди в Лос-Анджелесе. После почти годичного знакомства, мы наконец сошлись прямо перед тем, как я спустился сюда. Удалось выжать два счастливых дня вместе. Что бы она подумала о правящей элите Ада, ловящей каждое моё слово? Наверное, ржала бы до усрачки.
— Сегодня мы всё сделали правильно. Знать, чего ты не хочешь, это ничуть не хуже, чем знать, чего хочешь. Давайте встретимся здесь в это же время через три дня. Буер, тебе хватит этого времени, чтобы набросать несколько идей?
Он кивает.
— Я посмотрю вечером твой «Метрополис». И подготовлю тебе что-нибудь к следующему совещанию.
— Тогда на этом всё. У кого-нибудь есть вопросы? Какие-нибудь соображения? Какие-нибудь рецепты бананового хлеба, чтобы поделиться с классом?
Ничего. Ад — это жёсткое место. Они собирают бумаги и записи. Складывают в кожаные сумки и портфели.
— Спасибо, что пришли.
Я направляюсь обратно к барной стойке, где Дикий Билл уже наливает мне выпить. Мне нужно покурить. Достаю пачку «Проклятия» и закуриваю. Может, это и Ад, но, по крайней мере, можно курить в барах.
Билл наливает второй напиток в другой стакан и уходит.
Позади меня Мархосиас. Она делает так иногда после совещаний. Говорит, что хочет попрактиковаться в английском. Я не возражаю; после трёх месяцев разговора только на адовском, моё горло чувствует себя так, словно я полоскал его кровельными гвоздями.
— То, что ты сказал Буеру, либо очень грубо, либо очень умно, — говорит она.
— Дьявол имеет право и на то, и на другое. Так написано в руководстве. Взгляни сама.
— Ты застал всех врасплох. Никогда не слышала, чтобы ты раньше когда-нибудь упоминал Кисси. Знаешь, все восхищаются тем, как ты уладил с ними. Заставить других убивать вместо себя — самый элегантный способ, и ты проделал это мастерски.
