— В четверг. 29-го. Сын пришел из института часа в три, а она лежит уже мертвая. Врач сказал, что умерла часов в одиннадцать. Был бы кто-нибудь дома, можно было бы хоть «неотложку» вызвать. Вот так… Ну, и, конечно, вы понимаете… Тут уж ни до чего. Вчера вот похоронили. А мне же еще надо собираться, дела висят… В общем, все кувырком. У меня и настроения-то ехать никакого.
— Ну, это, может быть, как раз и неплохо — уехать. Смена обстановки.
— Не знаю, ощущение такое… Как будто я что-то забыл или обязательно забуду. Все как-то напряженно.
— Ничего, это пройдет. Приедете, устроитесь, всё войдет в норму.
— Да, я вам тут презент один небольшой привёз. — Бобров достал из своего видавшего виды портфеля длинную коробку. — Вот, греческий, настоящий. Это оттуда. Брат жены привез. Я-то в этом не очень разбираюсь.
— О, «Метакса». Пять звезд. Отличная вещь. Спасибо большое, Валентин Евгеньевич. Ну, что же, давайте мы его сейчас и попробуем.
Ходунов достал из шкафа две рюмки и тарелку с лежащими на ней початой плиткой шоколада и апельсином.
— Эх, лимончик бы сюда хорошо подошел, ну да ладно. Сойдет и апельсин. Ну, чтобы у вас там все было хорошо. И вообще чтоб было хорошо.
Бобров залпом выпил свою рюмку и, поморщившись, закусил ломтиком апельсина. Ходунов только пригубил и покрутил головой.
— Да, действительно очень хорош. Полная гармония — цвет, вкус, аромат. Вот ни с чем не спутаешь. — Ходунов, прищурив один глаз, посмотрел рюмку на свет. — Квинтэссенция жизни.
— А, по мне, все это одинаково, — махнул рукой Бобров. — Уж лучше чистую. Махнул, и хорошо.
Раздался осторожный стук, и в дверь просунулась круглая, как шар, голова Шутикова.
— Можно, Александр Петрович?
— Конечно, Леонид Павлович. — Ходунов сделал приглашающий жест рукой. — Заходи. Третьим будешь.
— А вы тут рабочего времени не теряете, как я посмотрю. Правильный подход. — Шутиков обрадованно улыбался.
— Ну, у нас повод есть. Даже не повод, а причина. — Ходунов достал из шкафа еще одну рюмку. — Ты в курсе?
— А как же. Я же все бумаги готовил. Причастен.
— Ну, тогда тем более кстати. Что ж, Валентин Евгеньевич, чтоб движение вверх не останавливалось.
— Ну, только не слишком высоко, — расплылся в улыбке Шутиков. — Нечего нам с тобой там делать, Валя. Давай, чтоб всё было хорошо.
— Да мы уже за это только что выпили, — засмеялся Бобров.
— Ничего, — уверенно сказал Шутиков, — за это не грех и еще раз выпить. Поехали.
Бобров снова, не разбирая ни вкуса, ни запаха, опрокинул в рот содержимое рюмки, закусил и поднялся.
— Хорошо у вас, но, к сожалению, надо бежать. Так что извините.
— Да, конечно, понятно. До встречи. — Ходунов пожал руку Боброву.
— Ты когда у себя будешь? — спросил Бобров Шутикова.
— Да, я думаю, ненадолго. Минут через пятнадцать буду у себя.
— Тогда я не прощаюсь. Я в бухгалтерию, а потом к тебе.
Дождавшись, когда за Бобровым закрылась дверь, Шутиков, сразу посерьезнев, понизив голос, сказал:
— Следят. Я тут, пока ты был на совещании, приятелю звонил. Туда, на работу. Я тебе говорил, мы с ним сегодня встречаемся. Он живет совсем рядом, так что встретимся просто на улице. Договорились мы с ним ещё в пятницу вечером. И тогда я звонил из дома. Чёрт его знает, может, они уже тогда меня прослушивали? В общем, решил сегодня позвонить. Ну, напомнить. А потом, думаю, на всякий случай перенести время встречи. Звонил я из автомата. Здесь, прямо за углом. Так вот, одну рожу я уже заприметил ещё утром у своего дома. И сейчас он тоже на лавочке сидел. С газетой.
— Да-а, — протянул Ходунов. — Хорошего мало. А во сколько вы договорились встретиться?
— В половине десятого.
— Так ты перенес встречу или нет?
— Да его не было на месте. Я попросил, чтоб передали, что я звонил. Так что он придет, мужик он точный.
— Значит, встречаетесь все-таки, как договаривались?
— Ну а что делать? У них, знаешь, какая работа? По-всякому бывает. Но он придет. Это точно. Если что, то обязательно позвонит.
— Слушай, Леня, ну ты что? Ты же все прекрасно понимаешь. Если они тебя прослушивали, они ведь определили, куда ты звонил. И кто знает, как они себя поведут. А ты мне — «точный, точно придет»! Какое это имеет отношение к делу?
Шутиков, не поднимая головы, шумно вздохнул.
— Да все я понимаю. Ну а что тут сделаешь? — Он посмотрел в лицо Ходунова и попытался улыбнуться. Улыбка получилась совсем невеселая.
— Слушай, может, все-таки по-простому — в милицию? — предложил Ходунов.
— Ничего это не даст, — покрутил головой Шутиков. — Что я там скажу? Пакеты, которые остались в Швейцарии? Что за мной кто-то ходит? Подождать надо. Ладно, ты это все в голову не бери. Совершенно ясно, что они захотят со мной на контакт выйти. Так что пока ещё, я думаю, никому ничего не угрожает.
— Я в этом не уверен. Совсем не уверен. Хотя и, что делать, совершенно не представляю. — Ходунов вздохнул. — Ладно, завтра всё обсудим. Вот чёрт! Неужели мы действительно так влипли? Даже не верится.
— Да похоже, что действительно так. — Шутиков сдвинул брови и вздохнул: — Да, слушай, я ведь Наде так ничего ещё про эти деньги-то не говорил. Но теперь-то всё равно так получилось, что я тебя в это дело втянул. Давай, чтоб мне было спокойнее, пополам. Тебе две и мне, а?
Ходунов нахмурился, тяжело вздохнул и исподлобья посмотрел на Шутикова.
— Когда мы в Женеве говорили, ты меня просто ошарашил. Понимаешь? Но потом-то я об этом много думал. Не хотел тебе говорить, но раз уж ты сам начал… — Ходунов говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Ты извини, но ты нарушил правило, которое нарушать нельзя. Я так считаю.
Шутиков стал совершенно серьезным.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он, сощурив глаза.
— Я имею в виду эти самые деньги, — уже прямо и жёстко сказал Ходунов. Он почувствовал облегчение, сказав это Шутикову. — Ты понимаешь, вот если бы всё было как есть, но без этих денег, это было бы совсем другое дело. Ну, случайно ты в это дело влетел. С кем не бывает. Надо выбираться, и все. Но, согласись, тут не тот случай. По сути, ты же их украл. Так ведь?
Шутиков ответил не сразу. Он продолжал серьезно смотреть на Ходунова.
— Ты так считаешь?
Ходунов пожал плечами:
— А ты как считаешь? На мой взгляд, это все за пределами правил.
— Какие правила? Кто вообще сейчас живет по правилам?
Ходунов снова вздохнул:
— Послушай, Леня, я же не о правилах уличного движения говорю. Я совсем о других правилах. И ты прекрасно знаешь, о чём я говорю.
Теперь вздохнул Шутиков:
— Да я понимаю. Конечно, понимаю. — Он опустил голову, а когда поднял ее и взглянул на Ходунова, то на лице его снова появилась его лукавая улыбка. — Так ведь не бывает же правил без исключений. Ну, ведь говорят же так.
Ходунов не улыбнулся в ответ. И лицо его, наоборот, стало совсем серьезным и даже немного злым.
— Да, это конечно. — Ходунов снова заговорил медленно, с паузами. — Так говорят. Но ведь много, что говорят. И в том числе, чтобы себя оправдать. Оправдать слабость и трусость, жестокость и глупость. Вот есть же правило — и в Ветхом Завете, и в Новом — не убий. Ведь, кажется, совершенно ясное, непреложное правило, закон. И его так легко нарушали тысячи лет. Нарушали те, кто называл себя христианами. И все прикрываясь тем же — нет правил без исключения, цель оправдывает средства. Нет, я думаю, что очень многое в жизни не так именно потому, что постоянно находят исключения из правил. Из любых. Из общепринятых, из законов, Конституции. И из законов божьих. — Ходунов на некоторое время замолчал, не глядя на Шутикова. Потом он снова посмотрел ему в глаза. — Я тебе уже сказал один раз и больше повторять не хочу. — Глаза Ходунова, обычно неопределенного цвета, стали серо-стальными, и губы подобрались. — Я сделаю все, чтобы тебе помочь. Но делить с тобой твою глупость и эти деньги не буду. И давай к этой теме больше никогда не возвращаться.
Под тяжелым взглядом Ходунова Шутиков виновато заморгал и снова опустил глаза. А Ходунов, подавив в себе вспышку гнева, выдохнул и после небольшой паузы спросил:
— А куда же ты их дел-то, деньги эти?
— На даче спрятал, — усмехнулся Шутиков. — Так, что ни одна собака не найдет.
— Ну, скажи Наде, придумай какую-нибудь историю. По крайней мере у нее хоть настроение поднимется. А ты хорошо продумал, о чем ты с приятелем-то будешь говорить? Ты про деньги ему собираешься сказать?
— Зачем? То, что я не захотел всю эту историю там, в Швейцарии, раскручивать, он поймет. Ну, нас так учили. Про то, что я тебе рассказал, я ему тоже говорить не буду. Так что ты ничего не знаешь. Ну, вот так. Одобряешь?
Ходунов вздохнул:
— Вот тебе бы с самого начала так. А сейчас это несколько поздновато. Ну, да ладно, что делать. Одобряю.
