– По-моему, вы не совсем честны. Ну, да ладно. Во всякой игре есть правила. Истина в том, что мать Сары до сих пор представляет для меня опасность, но не такую, что заботила бы людей Клетки. У них свои интересы, а у меня – свои. Загвоздка в том, что я вращаюсь в двух мирах – и вашего ведомства, и открытой политики. Нужно ли еще объяснять?
– Нет, сэр. Я же читаю колонки политических сплетен в газетах. Но я предан Клетке. И карьеры вне ее не ищу.
– Это нам не помеха. Ведь даже стань вы главой Клетки, все равно у вас на поясе будет прочная нить, за которую всегда смогут дернуть вышестоящие. Так что не бойтесь, если об услуге, которую вы мне окажете, станет известно.
– В этом деле, сэр, мне дано указание подчиняться вам полностью.
– Но и сообщать им обо всем?
– Естественно, сэр.
– Тогда все в порядке. Станете посылать полные и откровенные отчеты. Делать все, что я попрошу, а потом – вот слово, которое можно толковать по-разному – докладывать об этом. Вы согласны?
– Да, сэр. Кроме того случая, когда я обязан буду получить от Клетки предварительное разрешение.
Не выказав удивления, Беллмастер отставил чашку, развалился в кресле и закурил. Посидел немного, поигрывая замком золотого портсигара, и со смехом сказал: "Дорогой мой, неужели вы считаете, что в этом деле столько подводных камней? Ничего подобного. Даже в самом крайнем случае физически устранять никого не придется. Меч вам не понадобится. Речь может пойти лишь о том, чтобы сжечь одну или несколько тетрадей. – Он встал, подошел к камину, на ходу подтянув пояс халата. – Я просто хочу точно знать содержимое свертка, за которым Сара ездила в Эсториль. А потом… вполне возможно, мне понадобится заполучить все или его часть. Таковы мои указания. О выполнении доложите немедленно. Я дам вам номера трех телефонов – по одному из них вы меня всегда найдете… Кстати, вы участвовали когда-нибудь в устранении?
– Пока еще нет, сэр.
– Что ж, у вас все впереди. Но, ради Бога, помните – на сей раз до этого не дойдет.
– Да, сэр, – Кэслейка подмывало добавить «спасибо», но он воздержался. Вот когда речь пойдет об устранении…
– Хорошо. Итак, поставим точки над "i". Вы поедете на виллу и разузнаете о свертке. Как – не мне вас учить. Если в нем были письма или дневник, добудьте их. Оправдание этому вы, естественно, найдете. Какое – меня не интересует. Но добудьте и передайте мне. Я скорее всего верну их вам, просмотрев. Но если решу оставить себе – это станет нашей маленькой тайной и я постараюсь вознаградить вас за нее так, как вы пожелаете. Клетке лучше не знать о ваших находках. Видите, все очень просто, я не заставляю вас предавать начальников. К тому же, вполне возможно, мои старческие опасения не подтвердятся, – он двинулся к окну. – Стоит ли объяснять, что большинство получивших высокие посты имеет в прошлом… темные пятна… которые нежелательно выносить на свет. Бывали времена, когда мне хотелось оставить большую политику и вернуться в родовое поместье. Но кто-то – или Бог, или дьявол – не позволил. И, к сожалению, намерения первого бывают не так ясны и просты, как замыслы второго, – он внезапно повернулся к собеседнику, заулыбался. – Вот так, молодой человек. Я прошу лишь о маленьком одолжении. О. скажем, крошечной уступке ради будущей карьеры.
– Да, милорд.
– Желаю приятного путешествия. Вилла вам понравится. У меня с ней связано много разных воспоминаний.
Куинт выслушал отчет Кэслейка, ни разу его не прервав, а потом с улыбкой заметил: «Из него получится неплохой посол, а? Разговаривая с ним, не поймешь: то ли он тебя обводит вокруг пальца, то ли ты его».
– Да, сэр, трудно уразуметь, чего он добивается.
По двору протянулись длинные предзакатные тени, в открытое окно доносился низкий рокот потока лондонских машин.
– На это он и рассчитывает. Сначала думаешь, он ни о чем предосудительном не просит. А через минуту оказывается, ты согласился на некую – предательскую! – игру ради быстрого повышения. Ну и дела! Что за человек! Да, из него выйдет превосходный посол или куда он там метит, но на беду есть люди, желающие как можно дальше отстранить его от того, что в просторечии называется «коридоры власти». К счастью для него, он время от времени бывает нужен нам, а к счастью для нас, он отнюдь не непогрешим – вечно что-нибудь прошляпит. Завтра возьмите в лиссабонском отделе фотоаппарат. Если найдете дневник, переснимите каждую страницу. Дорогая леди Джин, она и впрямь ему всю плешь проела. Он, верно, не только на нас работал. Идите и бон вояж.
Ричард вел машину не спеша – откинув верх, с наслаждением вдыхал утренний воздух. Рядом на сиденье лежал завернутый в газету и стянутый резинками продолговатый футляр с золотым поясом. Ричард думал взять и Сару, но она предпочла остаться дома. Наверно, захотела дать ему возможность все спокойно обдумать одному. И, пожалуй, правильно. Надо же наконец решить, что делать с поясом. Поездка к Франсуа Норберу на его оценку – это лишь повод оттянуть время. Сара все так же упрямо желала во что бы то ни стало отблагодарить Ричарда. Он улыбнулся и подумал: «Как ей неймется поставить меня на ноги. Одного она не поймет – я всегда стоял и сейчас стою на ногах». Он такой, какой есть – был таким сызмальства и вполне доволен собой. Затея с рестораном – случайность, заскок: сначала выиграл в рулетку, хотя к азартным играм его никогда не тянуло, а потом поддался на уговоры Германа открыть «Иль Галло». А Саре, видимо, невдомек, что, изо всех сил стараясь помочь ему, она никакого долга не отдаст – потому что и не должна ничего, только обяжет самого Ричарда. Да, он спас ей жизнь. Прекрасно. Точка. Однако она хочет осчастливить его наградой гораздо большей, чем того требует совершенное им по воле случая. Наверно, правильно говорят о женщинах: «Стоит разбудить их чувства, как здравый смысл вылетит в окно». В окно спальни, кстати. К счастью, при всем обожании Ричарда Сара на постель даже не намекала. Словом, ему не приходило в голову ничего другого, кроме как раскрутить рулетку судьбы и надеяться, что жизнь сама освободит его… от чего? Не от назойливости Сары, нет. Скорее, от ее почти девической страсти увидеть в нем героя, спасителя и в знак благодарности стать дамой его сердца, не желая признать очевидного – он отнюдь не рыцарь.
Ричард обогнал запряженную мулами повозку, нагруженную корой пробкового дуба. На повозке сидел старик, под боком у него играл транзистор; следом шли две женщины, погоняли двух коз. Ричард улыбнулся далекой ассоциации: не так-то просто заставить женщину знать свое место.
Вилла Норбера стояла в нескольких милях к востоку от Албуфейры, на возвышенности, выходившей к морю. Дорога пролегала между двух безукоризненно ухоженных лугов, которыми Франсуа очень гордился. Он то и дело косил здесь траву и стриг кусты, оставляя клумбы у виллы на попечение жены Элизы. Франсуа, швейцарец французского происхождения, давно бросил свою лавку в Цюрихе – слабые легкие заставили его перебраться в Португалию, где не было холодных зим. Элиза, пышная блондинка и прекрасная хозяйка из швейцарских немок, была значительно моложе мужа. Едва поздоровавшись с Фарли, она удалилась куда-то в область кухни, и, хотя до полудня было еще далеко, в воздухе уже витал аромат жарившихся сардин, и Ричард сообразил: скоро им с Франсуа вынесут их прямо сюда, под увитый плющом навес, обращенный к лугу. А графин с сухим вином стоял загодя на столе. Франсуа, мягкий, обходительный, ел за троих, но не полнел, а увидеть его раздобревшим было заветной мечтой Элизы, ей она посвящала себя без остатка, и постоянные неудачи ничуть не обескураживали.
После обычных приветствий и первой рюмки за здоровье друг друга Франсуа покосился на завернутый в газету пакет на столе, спросил: «Это он и есть?»
– Да. Его одной моей знакомой завещала мать. Я заверил ее, что ты можешь сказать, сколько он приблизительно стоит.
– Для тебя готов на все, – улыбнулся Франсуа. – Давай посмотрим.
Фарли кивнул, и Франсуа начал разворачивать пакет. Аккуратно свернул газету, а уж потом открыл футляр. Вынул пояс, перебрал его, словно четки, звено за звеном, с лицом, совершенно непроницаемым. Достал из кармана ювелирную лупу, осмотрел пояс внимательней и наконец осторожно вернул его в футляр, сказал: «Изумительнейшая работа. Чудесная. Ты знаешь его происхождение?»
– Насколько мне известно, этот пояс матери моей знакомой подарили. Кажется, на день рожденья. Говорят, его еще в незапамятные времена сделал некто по имени Легаре.
– Насчет Легаре я не уверен. Давно ли он у твоей знакомой?
– Лишь несколько дней. По словам ее матери, в сорок восьмом году его оценили приблизительно в тридцать тысяч фунтов.
– Давно ли вы познакомились?
– Тоже нет.
Франсуа улыбнулся: «Она красива?»
– Да, пожалуй.
– Ей очень нужны деньги – и поскорей?
