Молодой человек продолжал рыть еще в течение часа, прервав молчание только два раза, чтобы объявить: «Они снова поменялись ролями» и «Они перешли с заступа на кирку». Наконец Матиас поднялся, облокотившись о край ямы, которая была ему уже почти по грудь.
— Учитывая состояние роз, покойник попал сюда недавно.
— Три с половиной месяца назад. Это женщина.
— Вот тут наши дороги расходятся, Адамберг. Теперь твоя очередь.
Матиас оперся о края ямы и выпрыгнул наружу. Адамберг взглянул на дно раскопа.
— Ты не докопал до гроба. Они остановились раньше?
— Я докопал. Но гроб открыт.
Полицейские обменялись взглядом, Ретанкур сделала шаг вперед, Данглар и Жюстен — назад.
— Деревянная крышка взломана ударами кирки и сорвана. Внутри полно земли. Ты же про землю у меня узнать хотел, а не про тело. Я предпочитаю не смотреть на это.
Матиас засунул мастерок в карман и вытер огромные ладони о штаны.
— Дядя все ждет тебя на ужин, — сказал он Адамбергу, — ты в курсе?
— Да.
— У нас кончились деньги. Скажи, когда придешь, и Марк сворует бутылку и что-нибудь вкусненькое. Ты кролика любишь? Или лучше лангустинов? Пойдет?
— Просто отлично.
Матиас пожал комиссару руку, коротко улыбнулся всем остальным и ушел, перебросив рубашку через руку.
Побледневший Данглар с постным видом изучал свой десерт. Он терпеть не мог эксгумацию и прочие издержки своей профессии. Мысль о том, что по милости какого-то психа-гробокопателя он обязан заглядывать в открытый гроб, доводила его до умоисступления.
— Съешьте уже свое пирожное, Данглар, — настаивал Адамберг. — Сладкое вам сейчас не помешает. И допейте вино.
— Надо совсем сбрендить, чтобы засунуть что-нибудь в гроб, черт возьми, — проворчал Данглар.
— Засунуть или вынуть оттуда.
— Какая разница. В этом мире и так достаточно тайников, нет?
— А если его застали врасплох? А если ему пришлось спрятать свой клад в гробу до того, как завинтили крышку?
— Ценный, должно быть, клад, если они рискнули вернуться за ним через три месяца, — сказала Ретанкур. — Бабки или дурь, третьего не дано.
— Дело не в том, что этот тип сбрендил. Непонятно, почему он копал в изголовье, а не в ногах. Хотя в изголовье меньше места и добраться туда труднее.
Данглар молча кивнул в знак согласия, продолжая поедать взглядом свой десерт.
— А может, эта штука уже лежала в гробу, — сказал Вейренк. — Может, он не сам это туда положил и не сам место выбирал.
— Что, например?
— Ну, ожерелье, сережки на покойнице.
— Кражи драгоценностей меня в тоску вгоняют, — пробормотал Данглар.
— Испокон века могилы грабят именно с этой целью, капитан. Нам надо справиться о благосостоянии покойной. Что вы там вычитали в книге записей?
— Элизабет Шатель, незамужняя, бездетная, родилась в Вильбоск-сюр-Риль, возле Руана, — отрапортовал Данглар.
— Что за напасть, никуда мне от нормандцев не деться последнее время. Во сколько приедет Ариана?
— Какая еще Ариана?
— Судебный медик.
— В шесть часов.
Адамберг провел пальцем по краю бокала, и тот издал жалобный стон.
— Съешьте же это чертово пирожное, майор! Вы не обязаны нас сопровождать.
— Если вы останетесь, я тоже останусь.
— У вас иногда какой-то средневековый образ мыслей. Слышали, Ретанкур? Я останусь — и он останется.
Ретанкур пожала плечами, и Адамберг вымучил из бокала очередной протяжный стон. На экране телевизора мелькали кадры шумного футбольного матча. Комиссар задержал взгляд на футболистах, бегающих туда-сюда по полю. Посетители кафе, задрав голову, но не переставая жевать, с упоением следили за каждым их движением. Адамберг никогда ничего не смыслил в футболе. Если мужикам так нравится загонять мячик в ворота — что ему как раз было понятно, — зачем нужна еще одна такая же команда, единственная цель которой — помешать им это сделать? Ведь в мире и без того хватает парней, которые только и делают, что мешают вам забросить мячик туда, куда хочется.
— А вы, Ретанкур? — спросил Адамберг. — Вы останетесь? Вейренк пойдет домой. Он на ногах не стоит.
— Я останусь, — пробурчала Ретанкур.
— Надолго?
Адамберг улыбнулся. Ретанкур развязала, потом снова завязала хвост и отправилась в туалет.
— Чего вы к ней пристали? — спросил Данглар.
— Потому что она от меня ускользает.
— Куда?
— К Новичку. Он достаточно силен, чтобы увлечь ее в свой водоворот.
— Если ему захочется.
— Знать бы, чего ему хочется. Это тоже у нас на повестке дня. Вейренк пытается забросить куда-то свой мячик, но что это за мячик и куда он его бросает? В такого рода матчах главное — не позволить застать себя врасплох.
Адамберг достал блокнот со склеившимися страницами, записал четыре фамилии и вырвал листок.
— Если у вас будет минутка, Данглар, наведите справки об этих ребятах.
— Кто это?
— Парни, которые в детстве исполосовали ему башку. От этого остались не только наружные шрамы, но и внутренние, куда более страшные.
— Что я должен выяснить?
— Я просто хочу убедиться, что они живы-здоровы.
— До такой степени?
— Скорее всего, нет. Надеюсь, что нет.
— Вы сказали, их было пятеро.
— Да, пятеро.
— А как же пятый?
— Что — пятый?
— Что мы с ним будем делать?
— Пятым, Данглар, я займусь сам.
Нацепив респираторы, Мордан и Ламар, сменившие ночную команду, вытаскивали из открытого гроба остатки земли. Адамберг, стоя на коленях у ямы, передавал ведра Жюстену. Данглар сидел на могильном камне в пятидесяти метрах от места действия, закинув ногу на ногу, словно английский лорд, упражняющийся в отрешенности. Он остался, как и обещал, но держался на расстоянии. Чем мрачнее становился окружающий мир, тем усерднее Данглар работал над собственной элегантностью и самообладанием, сдобренным своеобразным культом непринужденности. Майор всегда отдавал предпочтение одежде британского покроя, призванной компенсировать недостатки его внешности. Его отец, не говоря уже о деде, шахтере из Крезо, пришел бы в ужас от подобных экзерсисов. Но отец мог бы постараться, чтобы сын вышел не таким уродом, а теперь он пожинал только то, что посеял, в буквальном смысле этого слова. Данглар почистил лацканы пиджака. Будь он способен изобразить, как Новичок, кривую улыбку на нежном лице, он сам бы вырвал Ретанкур из поля притяжения Адамберга. «Больно уж жирная», — говорили парни в Конторе. «Овчинка не стоит выделки», — жестоко добавляли они, сидя в «Философском кафе». Данглар же считал, что она — само совершенство.
Со своего наблюдательного поста он увидел, как Ариана спустилась по лесенке в яму. Она надела защитный комбинезон прямо поверх одежды, но, как и Ромен в свое время, проигнорировала маску. Данглар всегда поражался судебным медикам, они редко теряли самообладание, непринужденно похлопывали покойников по плечу и вели себя по-детски жизнерадостно, несмотря на то что жизнь их была наполнена всякого рода ужасами. Но на самом-то деле, рассуждал Данглар, они просто испытывают облегчение, имея возможность не сталкиваться с тревогами живых людей. В этой области мертвой медицины можно было обрести долгожданный покой.
Уже стемнело, и доктор Лагард заканчивала работу при свете прожекторов. Данглар видел, как легко она поднялась по лесенке, сняла перчатки, небрежно бросила их на кучу грунта и подошла к Адамбергу. Издалека ему казалось, что Ретанкур дуется. Ее явно раздражала некоторая интимность, связывавшая комиссара с патологиней. Тем более что авторитету Арианы Лагард можно было позавидовать. И что даже в запачканном землей комбинезоне она была неотразима. Адамберг снял респиратор и увел Ариану на противоположный край ямы.
— Жан-Батист, тут ничего нет, кроме головы мертвой женщины трех-четырехмесячной давности. Не было никакого посмертного надругательства, ее не изуродовали. Все на месте, в целости и сохранности. Ничего не взяли, ничего не подложили. Я даже не предлагаю тебе перевезти ее в морг, труп как труп — ничего интересного.
— Я должен понять, Ариана. Осквернители могилы слишком дорого заплатили за содеянное. Их убили, чтобы заткнуть им рот. Почему?
— Не гоняйся за призраками. Мотивы психов для нас не очевидны. Я сравню с этой землей грязь, найденную под ногтями Диалы и Пайки. Ты взял образцы?
— С каждых тридцати сантиметров.
— Прекрасно. Пойди поешь и поспи, пожалуйста. Я тебя подвезу.
— Что-то ведь преступнику понадобилось от этого тела.
— Преступнице. Это женщина, черт побери.
— Допустим.
— Я в этом уверена.
— Рост еще не доказательство.
— У меня есть и другие улики.
