«Иди, парень, – говорил этот голос. – Иди и убей всякую тварь, которая попадется тебе на пути».
– Иду, иду, – бодро отвечал Попов и ухмылялся.
Он прошел полсотни шагов, когда уазик медленно тронулся с места. Машина ехала неуверенно, ее бросало от обочины к обочине. Двигатель громко ревел, потому что водитель тронулся со второй передачи и сил переключиться на третью уже не было. Но он продолжал упрямо катиться в сторону Ферзикова.
Попов оглянулся только один раз. Он увидел уазик, движущийся по шоссе, и пожал плечами.
«Иди, парень. Пусть себе едет, – говорил голос. – Они сюда не сунутся. А если сунутся – кому от этого хуже?»
– Точно, – сказал Попов и громко засмеялся. Но он все равно ничего не понял.
* * *То же время. Деревня Юркино.
– Сейчас, сынок. – Николай Рудницкий снял с плиты сковородку. Со сковородки на него смотрело круглое (как у Рыцаря Белой Луны) шестиглазое лицо яичницы.
Николай поставил сковородку на деревянную подставку – не пачкать же тарелки, единственная посудомоечная машина, которой он располагал в деревне, – это собственные руки. Правда, была еще одна – более совершенной конструкции и куда менее ленивая, системы «жена Лена», но сейчас она находилась в Москве. Сержик упросил мать немного задержаться в городе. В ИБХ, институте биоорганической химии имени Шемякина, проходила то ли какая-то конференция, то ли симпозиум, что-то в этом духе. И Сержик непременно хотел присутствовать.
Как ему это удалось, Николай сам толком не знал. Просто однажды обнаружил в почтовом ящике продолговатый конверт с приглашением. На конверте значилось: «Рудницкому Сергею Николаевичу». Оказалось, Сержик почти полгода состоял в переписке с одним доктором наук, и тому показались очень смелыми и интересными идеи, предложенные молодым незнакомым коллегой.
«Представляю, как он удивится, увидев, что этот коллега – вихрастый двенадцатилетний мальчишка, который, задумавшись, любит поковырять в носу!»
Оставлять сына одного в городе было нельзя. Сержик был вполне самостоятельным, но у него имелась скверная привычка. За своими занятиями он совершенно забывал о еде. Николай как-то прочитал, что нечто подобное творилось и с Эдисоном. Великий изобретатель всю жизнь оставался ребенком, и если бы не заботливая жена, которая время от времени кормила его почти силком, то он бы умер от истощения, и мир не увидел бы ни фонографа, ни знаменитой лампочки. Конечно, приятно сознавать, что твой сын – почти Эдисон, но в быту, надо признать, это доставляло немало хлопот.
Если Сержик чем-то занимался (а он занимался ЧЕМ-ТО почти всегда), то его хватало лишь на то, чтобы почистить зубы и изредка ходить в туалет, когда терпеть было уже невмоготу. Даже расчесывание он считал пустой тратой времени и потому просил мать стричь его под машинку. (Лена не соглашалась.) Ну, а уж еда... Об этом он просто забывал. Еда не входила в число его жизненных интересов. Он как-то сказал отцу, что было бы неплохо получать энергию напрямую от солнца. Как удобно – вышел на улицу, посидел полчаса на скамейке, читая какую-нибудь книжку, и вернулся домой, заряженный энергией на весь день.
«А зимой? Или в пасмурную погоду?» – хотел спросить Рудницкий-старший, но вовремя осекся. Потому что тогда Сержик притащил бы в дом какую-нибудь невероятно мощную ультрафиолетовую лампу.
Поэтому он покивал и погладил сына по голове, пытаясь хоть как-то уложить непослушные волосы. Один и тот же жест имел разное значение. Ваню он гладил по голове, когда хотел ободрить и приласкать. Ваня очень любил, когда его гладили по голове. Лена... Лена тоже очень любила, но это всегда предшествовало более нежным ласкам. Она моментально заводилась, стоило Николаю коснуться ее роскошных волос. А Сержика он гладил потому, что таким образом причесывал его. В этом не было никакой ласки – Сержик сам их не допускай, говорил: «Излишние эмоции изменяют гормональный фон, что сильно мешает мыслительному процессу». Вот поди ж ты – такой клоп, а уже – гормональный фон. Мыслительный процесс!
Правда, он никогда не иронизировал над этими словами: мыслительный процесс младшего сына всегда был для него чем-то вроде священной коровы. Или извержения вулкана. Словом, чем-то, что он до конца не мог понять и уж тем более проконтролировать.
Правда, он часто задумывался: а те ребята, которые изобрели атомную бомбу или бактериологическое оружие, они тоже в детстве были такими? Вундеркиндами? Говорят, про Ландау уже в возрасте четырех лет было известно, что он – гений. А Сержик? Он – гений?
Николай сам не понимал, чего он хочет больше: чтобы его сын оказался гением или чтобы он был нормальным мальчиком, просто не по годам развитым в интеллектуальном отношении? Все-таки гением быть тяжело. «Наверное, тяжело», – тут же поправлял он себя, потому что изведать это на собственном опыте ему не довелось. И все равно он думал, все чаще и чаще, что гением быть так же тяжело, как и дауном. А может, еще тяжелее.
Он поставил сковородку на деревянную подставку, чтобы не прожечь полиэтиленовую скатерть. Отрезал кусок «Фермерского» хлеба и намазал маслом Ферзиковского молокозавода.
«Фермерский» хлеб и ферзиковское масло – сочетание идеальное. Почти как кирзовые сапоги и портянки. Это как раз тот случай, когда результат представляет собой нечто большее, чем просто сумма слагаемых.
«Фермерский» хлеб – круглый каравай из муки непонятного цвета: не белой, не черной и не серой. Сам по себе он не так вкусен. И масло такое же – когда его намазываешь на батон, купленный в Москве, особого вкуса не чувствуешь. Но вместе получается что-то замечательное. Неповторимое.
Николай намазал два больших куска: Ване и себе. Скоро, с приездом жены, их рацион коренным образом изменится. В нем будут преобладать салаты из свежей зелени и овощей, политые лимонным соком и заправленные оливковым маслом, легкие супы и прорва молочных продуктов – естественно, не таких жирных, как масло! «Сливочное масло?! Кладовая холестерина?! – скажет Лена и наморщит носик. – Нам нужна здоровая пища!»
Не совсем так. Сержику, как выяснилось, пища совсем не нужна, а они с Ваней любят все вкусное. Пусть незатейливое, но вкусное, что почти никогда не оказывается здоровым. Но... Наверное, так устроен мир. Хочешь прожить подольше – ешь суп из щавеля и жуй салат из молодых листочков крапивы. Ну а если хочешь вкусно поесть, то не стоит записывать холестерин в число злейших врагов.
Собственно говоря, это известно давно. Не зря же кулинарная книга так и называется: «Книга о вкусной и здоровой пище». В самом названии подразумевается, что есть пища – вкусная, а есть – здоровая. Яичница с куском «Фермерского» хлеба, намазанным ферзиковским маслом, наверняка открывала бы раздел: «Вкусная». Ну а Ленины рецепты прибавили бы сотню-другую страничек в раздел «Здоровая».
Николай провел ложкой посередине, честно разделив яичницу пополам. Другое деление Ване не понравилось бы, он это знал. Все должно быть честно. От начала и до конца. Поэтому Николай все ел только ложкой, как и Ваня, – с вилкой сын управлялся не очень ловко.
– Ну как? Вкусно?
Ваня улыбнулся и загудел. Несколько кусочков яичного белка вылетели из широко открытого рта и упали обратно в сковородку.
– Ешь, ешь...
Наверное, полагалось бы сказать: «Когда я ем, я глух и нем». Или еще какую-нибудь ерунду в этом духе. Но... Николай помнил, как однажды воспитательница детского сада, куда ходил Сержик, пожаловалась ему:
– Представляете, он сделал мне замечание! «Представляю, – подумал про себя Николай. – Уж я – то ХОРОШО представляю, можете мне поверить!», – а вслух спросил:
– Да вы что? И что же он сказал?
– Мы сели обедать. Кто-то из мальчиков разговаривал, и я его одернула: «Когда я ем, я глух и нем!» А ваш Сережа... «Ваш Сережа...» Это прозвучало как: «А ваш бандит!»
– А ваш Сережа заявил: «Почему же ВЫ тогда болтаете?» Не знаю, может, в вашей семье так принято – чтобы дети делали замечания взрослым...
«Нет, у нас так не принято, – подумал Николай. – У нас вообще не принято делить на взрослых и детей. Мы – семья, вот и все!»
– Нет, нет, ну что вы? Конечно, не принято!
– Вы объясните ему, пожалуйста, как надо разговаривать со старшими!
– Обязательно. – Николай замешкался. Один вопрос не давал ему покоя. Он понимал, что задавать его не стоит, но не смог удержаться: – Простите... А вы в этот момент ели?
– Что?
– Ну, я имею в виду... Вы сами в этот момент обедали? Воспитательница посмотрела на него так, словно он предложил ей задрать юбку и показать всем свои кривые ноги.
– Конечно! А что же я, по-вашему, святым духом должна питаться?
– Нет, нет... Что вы? Не должны. Это мало у кого получается – питаться святым духом.
С тех пор Николай угодил в черный список. «Яблоко от яблони... Вся семейка такая». Правда, Лене удалось немного сгладить конфликт, но ненадолго. До следующего раза.
