Он наклонил голову и легонько поцеловал ее в лоб.
Вернувшись к себе, Гримстер ощутил восторг, но не от профессионального удовлетворения тем, что теперь он, возможно, овладеет ключом к тайне пятницы, а скорее, от удовлетворения личного, от удовольствия обладать новой — для него, по крайней мере, — властью. Теперь он догадывался, что Гарри с его характером так и подмывало продемонстрировать эту власть кому-нибудь, — Билли, например, — и садистское желание злоупотребить ею тоже, наверное, не оставляло его. Гримстер не сомневался, что время от времени Диллинг придумывал какое-нибудь комическое представление с Лили в главной роли, а коль садизм чаще всего зиждется на почве секса, Гримстер готов был допустить, что эти представления были непристойными, хотя бы отчасти. Имея под руками такую легко поддающуюся гипнозу натуру, как Лили, Гарри, несомненно, шел в своих опытах все дальше: загипнотизировав девушку, играл ею, как куклой, дергал все ниточки, прекрасно понимая, что перед пробуждением можно приказать ей забыть все, что она говорила и делала. Конечно, такой властью нельзя злоупотреблять, но какое искушение предоставляет она доморощенным гипнотизерам!
Сегодня Гримстер загипнотизировал Лили, но не знал, насколько глубоко. Он понимал: транс можно было углубить, но пока неизвестно, как далеко простирается его власть над сознанием Лили. К тому же он хотел узнать у нее правду лишь об одном дне. Только это — и больше ничего. Но, начав размышлять о происшедшем, а главное, вспомнив, как восприняла Лили его удачу, как воскликнула: «У вас получилось! Получилось то, что удавалось только Гарри!» — как, забыв обо всем, вскочила и обняла его, Гримстер догадался: в ту минуту почти все свои чувства к Гарри она перенесла на него, Джона. Ему они не нужны, но, если помогут делу, Гримстер готов принять их и даже притвориться, что сделал это искренне.
На следующее утро Гримстер связался с Копплстоуном по специальному телефону с глушением, но в разговоре и словом не обмолвился о гипнозе.
— Как дела, Джонни? — спросил Копплстоун.
— Нормально. По-моему, кое-что начинает проясняться. Наметилась одна интересная версия. Прочтешь о ней в моем сегодняшнем донесении. Когда выяснишь что-нибудь об Уильяме Прингле?
— Если повезет, завтра к вечеру. Но раз ты не хочешь, чтобы мы показывались ему на глаза, времени, возможно, потребуется больше.
— Скажи, когда ты разговаривал с Диллингом, особенно по телефону, не придумал ли он для сделки кодовое название или еще чего-нибудь в этом духе?
— Зачем это тебе?
— Не повредит. Но если не хочешь говорить — не надо.
— Думаю, что не выдам особой тайны, если скажу. Ничего особенного мы не придумали. Пароль был, но только для телефонных разговоров. Хотя звонил Диллинг не часто. «Королек» — вот как он называл сделку.
После завтрака Гримстер сказал Лили, что хочет провести новый опыт, — надо бы дать ей время унять беспокойство, если оно еще осталось. И сейчас, сидя подле девушки, Гримстер искал на ее лице хотя бы тень нервозности и волнения. Ведь знала же она, в конце концов, чего он от нее добивается, и, по мнению Гримстера, старалась этому содействовать. Отсюда и могло возникнуть перевозбуждение. Но, насколько он видел, Лили была расслаблена и спокойна, уже решив, со свойственной ей практичностью, что надо помочь Гримстеру повторить успех.
— О чем вы сейчас хотите меня спросить, Джонни? — осведомилась она. — О той пятнице?
— Может быть. Не знаю, — ответил он. — По-моему, нам нужно привыкнуть… — Гримстер оборвал себя на полуслове, почувствовав, что едва не произнес: «играть в эту салонную игру», но чутье подсказало: Лили расценивает гипноз совсем не так, поэтому он закончил: — … к нашим экспериментам.
Она улыбнулась, кивнула и откинулась на спинку кресла, вытянув ноги в нейлоновых чулках так, что солнечный свет из окна украсил их длинными сверкающими полумесяцами. Потом улыбка девушки стала еще шире, потому что на миг Гримстер замешкался.
— Джонни, вы что, волнуетесь? — спросила Лили и расхохоталась. — Успокойтесь. Я готова. Говоря вашими же словами, полностью полагаюсь на вас.
— Спасибо, Лили.
Она была права. Гримстер нервничал, хотя знал, что его волнение может все испортить.
— Возьмите себя в руки, Джонни. Во второй раз с Гарри было то же самое. Он не верил, что сможет повторить опыт. Но сумел. Давайте попробуем.
Лили еще больше откинулась назад, напрягла и расслабила плечевые мышцы, закрыла глаза, вздохнула, наслаждаясь удобной позой, открыла глаза и стала ждать. Ее уверенность передалась и Гримстеру, он вдруг почувствовал себя легко. Протянул к ней ладонь тыльной стороной, чтобы перстень было видно. Лили бросила на него взгляд, но тут же отвела, потом снова посмотрела на перстень — и уже не спускала с него глаз. Этот процесс Вольгиези называл сигнальным раздражением — он означал, что между Лили и Гримстером установилась связь. В конце концов, можно будет гипнотизировать Лили, просто приказывая ей спать. «Дошел ли Диллинг до этой стадии, пытался ли дойти до нее?» — подумал Гримстер. И не успела эта мысль промелькнуть в голове, как он увидел, что, не дожидаясь его манипуляций с перстнем, Лили явственно изменилась: изменилось выражение ее лица — лицевые мускулы расслабились, глаза полузакрылись; она ушла в транс. Лили заранее была готова снова воспринимать внушение Джона, сознательно привела себя в нужное ему состояние.
Гримстер начал:
— Лили, вы засыпаете, глубоко засыпаете, но все равно можете слышать меня и отвечать мне. Вы ведь не боитесь этого?
— Нет, Джонни, не боюсь. — Она отвечала медленно, бесцветным — не своим — голосом. — Хорошо. Тогда для начала поговорим немного о пустяках. Вы помните, как познакомились с Гарри? — Он хотел вести разговор плавно, не задавать каверзные вопросы, пока не представится подходящий случай. Лучше двигаться медленно, но верно. Поспешишь — людей насмешишь.
— Конечно, помню. Когда он пришел в магазин.
— Что на нем было надето, Лили?
— Голубой свитер и рубашка с открытым воротом. Белая. Серые брюки и бело-голубые матерчатые туфли. — И ни удивления от вопроса, ни теплоты от воспоминания.
— Каково было ваше первое впечатление о нем?
— Он говорил и подмигивал.
— Пожалуйста, объясните, Лили.
— У него был красивый голос, глубокий. И Гарри здорово подмигнул, когда я отсчитывала ему сдачу. Притронулся к моим пальцам и подмигнул. Мы потом с девушками долго над этим смеялись.
— Как вы считаете, Лили, на что у вас хорошая память?
— Не знаю, — вздохнула она. — На людей, иногда на разговоры. На места. Те, где я бывала.
— Вы хотите сказать, что, побывав где-нибудь однажды, вы запомните место на всю жизнь? — спросил Гримстер.
— Чаще всего, да.
— А то, что делали в какой-нибудь день, если этот день был необычный, ваш последний день рождения, скажем, вы тоже вспомните?
— Думаю, да.
— Так где же вы были и как провели свой последний день рождения, Лили?
— Я была во Флоренции, жила в отеле «Эксельсиор», и миссис Харроуэй пригласила меня в Пизу посмотреть падающую башню. После мы пообедали в ресторане с видом на море, ели каких-то улиток в винном соусе и не очень вкусную рыбу. Страшно костлявую.
— Миссис Харроуэй подарила вам что-нибудь?
— Да.
— Что?
— Комбинацию из зеленого шелка с черными лентами на плечах, груди и подоле.
Плавно, помня, что Вольгиези советовал без заминок, избегая острых углов, переходить от одной мысли к другой, Гримстер подвел Лили к той единственной области ее памяти, которая его интересовала:
— Вы помните день, когда умер Гарри, правда, Лили?
— Да, Джонни.
— Вы не против, если я задам несколько вопросов, касающихся того периода вашей жизни?
— Нет.
— В тот день вы улетели в Италию, верно?
— Да.
— Насколько мне известно, вы долго готовились к поездке, паковали чемоданы и прочее.
— Порядочно.
— И занимались этим за день до отъезда?
— По большей части, да.
— И точно помните, когда? Утром, днем или вечером?
Ни секунды не колеблясь, Лили ответила:
— Я упаковывалась весь день. Немного утром, немного вечером.
— А почему не сложили все сразу?
— Потому что были другие дела: я еще гладила и шила.
Сдерживая возбуждение, стараясь сохранить бесстрастный голос, Гримстер спросил:
— Вы хорошо помните тот день, Лили?
— Да, Джонни.
— Ладно. Тогда опишите его. Не все до мелочей, конечно, а основное. Начните с утра.
— Попробую. Значит, так. Встали мы поздно, позавтракали, потом Гарри читал газеты, а я прибиралась. Посуду, знаете ли, мыла, постель заправляла…
Гримстер сидел почти так же, как тогда, когда впервые, не прибегая к гипнозу, спрашивал, что Лили делала в тот день. И рассказывала она сегодня почти то же самое: о ленче с бутылкой вина, о том, как после него они пошли заниматься любовью и как потом Гарри прилег отдохнуть… Все совпадало до мелочей, до супа и жареной камбалы на обеде, до чтения и телевизора. Между тем Гримстер знал: ничего этого не было, но Лили, которую он время от времени направлял вопросами, продолжала рассказ неспешно, жутковатым монотонным голосом.
