– Значит, ты и Сэма пасешь?
– Наблюдаю, – сказал он. – Старина, конечно же, не в курсе. Между прочим, я не только ему помогаю. Я тут многим пришел на помощь в трудную минуту. То из фонда денег подкину, то перевод пришлю кому-нибудь по почте. Сплошные трагедии... Такого наслушаешься! Племяннику Мэгги Гофман потребовалась пересадка печени. Он из Шреверпорта. Мать у него – изумительная женщина – мужественная, одинокая и... на нуле. Подкинул деньжат. Две недели назад. Кестенбаумам тоже. Они жили в твоей квартире.
Она покачала головой:
– Нехорошо все это. – Взглянула на него. – Отвратительно!
– Сказал же. Все. Больше не буду. – Он обнял ее за талию, улыбнулся. – Мамочка сказала "нельзя", и я снова паинька. Да? – Поцеловал в щеку. – Выбросить на помойку я не могу, – он кивнул в сторону консоли. – Запаришься объяснять – откуда это, но мы сделаем вот что. Врезаем новый замок, и я отдаю тебе ключи. Кстати, в квартире есть потайная дверь, в стене, за шкафами. Видишь, какое доверие тебе оказывают! Сама бы ты ни за что не догадалась. Ставим замок с числовым кодом. И все! Я займусь программированием, а может, закончу диссертацию.
Она взглянула на него.
– Ну и как? Это мое занятие похлестче наркотиков? – спросил он.
– Ты действительно принял решение?
– Про замки, что ли? Конечно. Я же уже сказал. Ты для меня – все!
Их глазах встретились. Он ее обнял, притянул к себе. И поцелуи, поцелуи...
Она прижалась к нему. Вздохнула. Покачала головой. Глянула через его плечо на экран.
– А Пальм? Его тоже? – спросила он.
– Тоже, – ответил он. – Наврал я тебе тогда и про него, с три короба.
– Господи!.. – она не отводила взгляда с вспыхивающего, зеленоватого экрана. – Запредел, сюр... – сказала она. – Люди обращаются к врачу за помощью, а ты...
– Заладила! Они же не знают об этом. Не зна-ют!..
Она смотрела на экраны.
– И все эти три года ты занимался этим?
– Именно! Самое захватывающее занятие, Кэй. – Этот мой дом – дом, где разбиваются сердца, где драма соседствует с комедией, и секс, и ожидание, и крушение надежд, – мои университеты.
Она провела ладонью по его щеке.
– Мыльные оперы...
– Жизнь, Кэй! Сама жизнь. Господь Бог – величайший режиссер мыльных опер человечества! А я наблюдаю лишь фрагментик этой гениальной постановки, Ни актрис, ни актеров, ни режиссеров. Ни тебе писателей, ни редакторов. Никакого маркетинга, наконец. Все, как есть на самом деле. Ты вот все книги читаешь... Напридумывают про нашу жизнь, накалякают всякого...
– Сукин ты сын, – сказала она, выскальзывая из его объятий. – Хочешь меня на этом подловить?
– Ну перестань, ну будет! – сказал он, обнимая ее. – Вот сама понаблюдаешь... И трех лет не надо, часок-другой...
Она, оттолкнув его, направилась в прихожую.
– Завтра же новые замки!
– Завтра?
– Да, завтра, – сказала она, открывая дверь. – Слесаря работают, к твоему сведению, и по воскресеньям. – Она вышла в холл. – Господи!.. – сказала.
Подойдя к зеркалу, поправила волосы. Он вышел следом за ней из квартиры; захлопнул дверь; толкнув, убедился, что замок защелкнулся.
– Ну ты и штучка! – сказала она. – Не знаю, как вас теперь называть... Мистер Откровенный, мистер Сдавшийся на милость... возвели вы "замочную скважину" до захватывающих высот. Как подумаю, что прослушивал все телефонные разговоры... Про "откровения ванны", я уж не говорю...
– Ну, прости, ну ладно!.. Ну хочешь встану на колени? Хочу показать тебе нечто совершенно потрясающее.
– Благодарю! Показал уже, – сказала она, теребя ворот пуловера. – Боже милостивый, а ведь это все денег стоит.
– Вымолвить страшно, – улыбнулся он. – На лапу, взятки и все такое, без учета стоимости здания, – более шести миллионов.
Она кинула взгляд на его отражение в зеркале.
– С ума сойти! Да ты вообще преступник, – сказала она.
– Сам домик перевалил за десятку, – сказал он. – А сколько стоит аппаратура!
– Тем хуже! – сказала она. – И тем не менее считай, что отныне это за семью печатями в смысле – под замком. Хотя бы легче на душе будет. – Она повернулась и пошла к лифту. Нажала кнопку. – Пожалуйста, не включай меня сегодня.
– Не буду, – сказал он, вскинув руку, как в детстве, когда давал честное скаутское.
– Да и других тоже! – добавила она.
– Ты уж очень сурова! Все-таки суббота... Последний вечерок, идет?
Обменялись взглядами.
– Вот что! – сказала она. – Я передумала. Давай-ка теперь я на тебя посмотрю. Иди, включи там, что надо. Побудешь на моем месте.
Он – улыбка от уха до уха – направился в 13А.
– И нечего радоваться! Вот уж я на тебя полюбуюсь...
– С точки зрения закона, это еще бабушка надвое сказала. – Он лежал в своей любимой позе – "ложка к ложке", – обхватив ладонями ее груди, касаясь щекой ее волос. – Особенно, если учесть, что видеокамеры не находятся непосредственно в арендуемом жилище. Тут я дока. Парочка из 10Б – это Американский союз гражданских свобод.
– Ты ненормальный, – сказала она. – Шпионишь за АСГС?
– Поэтому только и позволил им здесь поселиться, – сказал он. – Подумал: вот где я правового ума наберусь. И оказался прав. Они такие тонкости знают! Отменные юристы, надо отдать им должное.
– Спокойной ночи, Пит, – сказала она.
– Спокойной ночи, Кэй. – Поцеловал ее в шею, сжал ладонями груди.
Придвинулся к ней совсем близко. Лежали и не двигались.
Фелис потопталась по их ногам, прикрытым одеялом, и тоже улеглась.
– Между прочим, – сказал он, – этот дом третий по счету, в котором мудровал тот полковник. Он еще один отель неслабо начинил.
– Здесь, в Нью-Йорке? – спросила она.
– Не распространялся.
– Скажите, пожалуйста! Оказывается, соблюдает этические нормы. Ну-ну!..
– В отеле, например, суперкомпьютерное наблюдение. Об этом он рассказал. Если в номере мертвая тишина – комнаты не высвечиваются. Ну, а если комар пролетел – пожалуйста. Не выводя изображение на экран, можно определить, двое там или всего один. Мне такие изыски ни к чему.
– Ну да! Здесь живут простые смертные, – заметила она.
Помолчали.
– Ладно, – сказал он. – Минут тридцать – сорок посмотрим, и я вызываю слесаря. Никаких ванн. Никакого Сэма. Если, конечно, проблема в этом.
– Спокойной ночи, Пит. Заметь – спокойной... Помолчали...
– Ты пойми, – не унимался он, – это не слежка, это сопоставление различных ситуаций. Аудиовизуальный метод наблюдения, если угодно. Дом контрастов и гармонии... Иногда кажется, что я играю на органе. На органе человеческих душ.
– Может, успокоишься все-таки? Спать давно пора.
– Спокойной ночи, – сказал он. Поцеловал около ушка.
Помолчали...
Сверху, по потолку, что-то с силой бабахнуло.
– Господи! Что они там делают?
– Не ожидал от тебя такого вопроса.
– Чтоб ты пропал! – Он чмокнул ее в шею.
– Полчаса и ни минутой больше, – сказала она.
Он повернул (ключ в замке тринадцатой Б, отворил дверь, пропуская ее вперед, щелкнул выключателем.
– Прошу! Полагаю, здесь все в порядке, – сказал, придерживая дверь. – Ну если только не залетели на своих самолетах веселые гуляки после уик-энда.
– Ну да! Из теплых краев прямо сюда продлить очарование, – сказала она, входя в прихожую.
– А что? Вполне! На исходе дивный воскресный день... Не забывай, многие уезжали на День благодарения, а сейчас возвращаются домой.
Она стояла в полумраке гостиной. Пошарив рукой по стене, включила верхний свет. Лампа под зеленым колпаком вспыхнула, осветив светло-коричневую консоль и серые экраны.
– Сейчас стул принесу... – сказал он.
Она стояла и внимательно осматривала стену сплошь из мерцающих зеленоватых выпуклостей. Экраны, экраны, экраны... Шесть рядов над консолью, до самого потолка – справа один над двумя огромными экранами, что в самом центре, еще один – над ними, и шесть рядов – слева. Тускло мерцают индикаторы – сверху в середине. "2", "3"... "11" – слева, "12", "13"... "21" – справа. А – наверху, Б – внизу.
Подошла ближе. Сунула руки в карманы джинсов.
Его кресло с вогнутой спинкой перед ней. Стояла и смотрела на консоль. Множество всяких тумблеров, рукояток, кнопок с маркировками – для каждого экрана своя. На центральном пульте – ручка с набалдашниками, переключатели... В глубине – утопленные в светло-коричневую панель из пластика – два видеоплейера. Встроенные электронные часы – на индикаторе высвечивают голубым 12.55, телефон, отрывной блокнот на магните. Глубокая миска с мармеладом. Цветной пат. Те самые.
