– Бежать? – удивился боец. – Почему? Кто нам угрожает?
– Немцы.
– Энти, што ли?
– Ну да.
– Видно, ты с ума сошёл, братуха.
– Да, – слабым голосом подтвердил Олег. – Знаешь, я отчего-то тоже так думаю.
Боец нехотя, исключительно для вида, прицелился.
– Тут возни с ними на две секунды, – сказал он и сплюнул в траву. – Делов-то.
Конопатый выстрелил, и вокруг всё словно замедлилось.
Олег увидел: из ствола винтовки КРАЙНЕ неторопливо с язычком огня вылетела пуля (вся в дыму). Со скоростью примерно десять метров в час она поплыла к немцам и спустя какое-то (очень приличное) время врезалась в голову офицера. Кровь плеснула на фуражку с высокой тульей, и нацист, сделав комичные па, взбрыкнул в воздухе ногами и погрузился в траву. Все остальные немцы, подобно балетной труппе Большого театра, повисли и заколыхались, оседая наземь в причудливых позах. Фонтанчики крови красиво взлетали из открытых в предсмертной муке ртов, разбрызгиваясь в пространстве крупными каплями. «Слоу-мо, – в страхе подумал Олег. – Куча наших режиссёров обожает такой приём – и Бондарчук, и тот же Бекмамбетов…»
Замедленная съёмка внезапно прервалась.
На месте немецкого отряда лежала гора трупов. Не выжил ни один человек. Боец со скучающим видом оттянул назад затвор, наружу выскочила дымящаяся гильза.
– Как такое в принципе может быть? – прохрипел Олег, на глазах теряя рассудок. – Ты только что положил одним выстрелом целую роту! Они даже увидеть тебя не успели!
Красноармеец, закинув винтовку за плечо, равнодушно сворачивал козью ножку.
– Не знаю, – честно сказал он. – У нас тута почему-то всегда так. Немцы ваще дурачьё, плохие солдаты. Идут в атаку в полный рост, оруть на своём немецком, и мы их сразу кладём. Часто пьяные. Воюют хренова. Например, в Сталинграде мы в одном доме закрепилися, а фрицы не могли его неделю взять. По пятьсот человек на одного нашего потеряли, и как у них армия ещё не кончилась? У-у-у, нагнали танков, эсэсовцев полки, ужасть. А командир обороны этого дома взял да и вызвал на себя огонь нашей артиллерии. И сам погиб геройски, и немцев дивизию – в кашу. Вот так здесь, братуха.
– Слушай, – произнёс Олег. – А почему немцы этот дом пушками издалека не расстреляли?
– А не знаю, братуха, – весело ответил боец. – Я сам ваще никакой логики не наблюдаю. Наверное, нетути у фрицев артиллерии. И тупые они – кошмар. Иногда в бою простейших вещей не замечают, ну вот как нас с тобой тока што в упор не видели. Странно, как такие бараны до Волги дошли, а мы отступали, правда? Ладно, хватит базарить уже. Пойдём со мной в Сталинград, покажу тебя ротному, товарищ окруженец. Только смотри, командир у нас на расправу ух лютый, может и шлёпнуть запросто.
Еле двигаясь на ватных ногах, Олег поплёлся вслед за весёлым красноармейцем. Мысли рвались из головы – он расчесал затылок до крови, тело била нервная дрожь.
«Да это ещё хуже, чем порнография! – страдал он. – Я попал в РОССИЙСКОЕ КИНО!»
…Олег с бойцом бредут по направлению к городу, – чем они ближе, чем чаще динамики Dolby Surround в кинотеатре сотрясают мощные звуки взрывов бомб, пулемётной стрельбы и бомбардировщиков, пикирующих на цель. Спутники превращаются в две маленькие точки, и только тогда камера вновь возвращается к поляне, заросшей пожухлой травой. Из леса выходит человек в белой потрёпанной рубашке и таких же штанах. Он несёт поклажу, перебросив через плечо, – нечто вроде большого мешка, сверху не разобрать. Добравшись до трупов немецких солдат, человек озадаченно смотрит на импровизированное кладбище под открытым небом. Затем бережно кладёт мешок на траву, нагибается и начинает расстёгивать пуговицы на груди у мёртвого офицера в форме вермахта. Крупным планом показывают его руки: холёные, с тонкими ухоженными пальцами.
Затемнение.
(Лима, северный пригород, 21 октября 1931 года)
…Индейцы в серой одежде (вот почему он не заметил их лиц на фоне стены), оторвав Михаила от Энрике, поставили пленника на колени. Один из них взял прислонённый к столбу мачете, но жрец сделал предупредительный знак, и воин вернул нож обратно.
Энрике присел на корточки напротив Михаила:
– Сеньор Мигель, говорят, вы родом из одной северной страны… Удивительно. Люди на севере обычно холодны темпераментом, как их погода, – взять хотя бы тех же патагонцев со льдов Аргентины: они сперва угощают врага ужином, а потом режут. Вы столь экспансивны, вроде моей покойной жены, мир её праху. Хвала Господу, я догадался забрать ваш револьвер, иначе бы вы сначала стреляли, а потом спрашивали у покойников документы. Прошу, спокойно подойдите ближе. Ответ на ваш вопрос – здесь.
Не поворачивая головы, жрец что-то отрывисто произнёс на кечуа.
Руки индейцев разжались. Михаил поднялся и, спотыкаясь, проковылял к жертвеннику. Куклы. Около десятка кукол, привязанных к столбу с мордой неведомого зверя. Эль капитано нагнулся, невольно прислонившись лбом к холодной как лёд плоти. Надо же, он принял их за мёртвых людей. Прекрасно выполненные маски из свиной кожи – специально отбелены так, чтобы она напоминала человеческую… Индейские платья, разрисованные кровью… Уже не приходится сомневаться, тоже из свиных жил. И запах магнолии – чарующий, наркотический… Хочется прямо целовать идолов в губы…
Мигель едва подавил в себе это желание.
Кукла смотрела на него мёртвым взглядом нарисованных глаз. Надо сказать, хорошо нарисованных, – складывалось впечатление, что она видит гостя из любого угла комнаты.
– Убивать за такие шутки надо, – устало и злобно сказал Михаил.
В ответ донёсся тихий смех жреца.
– По-моему, не стоит нервничать. Хотя могу понять, после горы трупов на этой неделе поневоле воспримешь зрелище не очень адекватно. Простите меня. Итак, вы знаете главный постулат в религии инков? Весьма экзотичная мысль. По мнению наших предков, зло имело такое же право на существование, как и добро. Разве это не логично? Сам Дьявол – творение божье, сеньор. Поэтому и ацтеки, и инки старались укрепить отношения не только с добрыми богами, но и со злыми созданиями. Я до сих пор придерживаюсь подобной линии, ублажая кровью покровителей зла. Правда, мы не потрошим людей им в угоду, а лишь символизируем старые празднества… В конце концов, кто сказал, что демону пещер следует обязательно принести в жертву человека? Уверен, ему вполне достаточно и свиньи. Считается, что богу надо отдавать самое лучшее. Ну, мы так и делаем. Человеческая жизнь сейчас почти ничего не стоит, а вот хороший кабан дорог: моё племя ест свинину лишь по большим праздникам. Так что, полагаю, силы тьмы ничуть не против получить эскалоп вместо мёртвой девственницы… По крайней мере, сеньор, я бы на их месте вовсе не возражал.
– Зачем тебе это? – в упор спросил Мигель. – Ты не похож на идолопоклонника.
Жрец воздел вверх обе руки, символизируя отрицание.
– Ничего подобного, сеньор. Как я уже сказал вам, я полностью уверен в существовании инкских богов. Одно другому не мешает. Внизу, в селении нашего племени, стоит церковь, а наверху, под охраной двадцати воинов, – святилище с магнолией, скрытое от посторонних глаз. Вы знаете, в чём проблема христиан? Вы придерживаетесь веры в бесплотное божество, летающее в облаках и лишь однажды пославшее на Землю курьера с обязательством ждать его второго пришествия. Зато боги инков всегда обитали вместе с нами. Да, в общем, чего я рассказываю? Если не возражаете, сами полюбуйтесь.
Достав из-за пазухи горсть семян, Энрике бросил их в очаг.
Хижину заволокло густым сиреневым дымом. Михаил, зажав рот и нос обеими ладонями, бросился к выходу, но путь ему преградили мачете безмолвных индейских воинов. «Какой смысл сопротивляться?» Он покорился судьбе и полной грудью вдохнул дым.
…Когда Мигель открыл глаза, то увидел, что стоит в горах, посреди гигантских чёрных валунов. Дышалось с трудом, кажется, он находится очень высоко. Из-за ближайшего камня вышли двое людей в доспехах, производя такой звук, словно они были увешаны гирляндами консервных банок: оба гремели, громыхали и скрежетали. Михаил отшатнулся, но рыцари его не увидели. Они тащили за ноги труп женщины, – голова подпрыгивала, длинные волосы волочились по каменной крошке, кровь из разрезанного горла залила лицо: закатившиеся белки глаз жутко глядели из красной массы. Солдаты громко переговаривались по-испански, но это был какой-то иной испанский язык, не слишком понятный Мартинесу. Диалекты отличались друг от друга, как современный русский от старославянского, звучало много латинских слов. К счастью, латинский он учил в гимназии и в общем-то распознал смысл разговора рыцарей.
