— Да.
— Почему так думаешь?
— Я знаю о жизни и смерти мозга больше, чем остальные.
— Так что же ты колеблешься! Дай мне слово, что поможешь генералу.
— Много проблем. У меня сейчас такое положение…
— Ты дашь слово или нет?
— Хорошо, батя. Попробую.
— Повтори четче!
— Я сделаю это.
Морщины на лбу отставного офицера разгладились.
— Я верю в тебя, Антоха.
— В чем дело?! Что тебе еще надо? — кипятился Борис Вербицкий.
Он нервно жестикулировал растопыренными пальцами над склоненными головами Антона Шувалова и Сергея Задорина. Те сидели за столом. Задорин подкладывал цветные томограммы мозга генерала Павлова, соответствующие гистограммы и таблицы с цифрами. Сосредоточенный Шувалов делал в них пометки.
— Не мешай, а. — Антон, не поднимая головы, качнул ладонью, словно отгонял надоедливую муху.
— Как это не мешай! Что значит, не мешай? Три дня назад ты сказал, что всё готово. Вот твой план предстоящей операции, — тряс бумагами Вербицкий. — Я доложил начальству. Его утвердили. Леонтьев назначил мероприятие на завтра. Медики уже подготовили генерала. А теперь ты заявляешь, что надо делать новые расчеты!
На этот раз Шувалов взглянул исподлобья на разбушевавшегося Вербицкого. В его голосе сквозили ледяные нотки.
— Если ты уверен в своих силах — действуй. Я же тут не работаю. Меня здесь нет!
— Шувалов, не надо демонстрировать свой характер. Мы все ершистые. Это были твои условия. Ты согласился помогать анонимно. Я обеспечил тебя всеми данными. По твоему заданию мы провели дополнительную диагностику мозга Павлова. Я разрешил тебе пользоваться институтской лабораторией по ночам. К твоим услугам наши приборы, и над чем ты еще колдуешь, я не знаю. Я даже согласился, привлечь к твоей работе Задорина. Да если это станет известно начальству, мне не поздоровится. Я сильно рискую!
— Вот как. И что же с тобой будет?
— Уволят! Или, как минимум, лишат премии.
— Ооочень страшно.
— Ну, знаешь… Это ты, как вольный художник, можешь заниматься то электроникой, то физикой, то к нам переметнуться в нейронауку. Сейчас, говорят, ты в медицину подался и делаешь успехи. А я здесь сразу после университета, и не хочу никуда уходить.
— Не уходи. Уйду я. — Антон поднялся, стал собирать вещи.
— Шувалов, ты считаешь себя очень умным. Корчишь из себя гения. Но умники не интересны нашему обществу, народ их не понимает, а гениев просто побаивается! — Вербицкий дергано улыбался и вертелся около спокойного Шувалова. — Включи телевизор. Ты когда-нибудь смотришь телевизор?
— Мне некогда.
— А ты посмотри. Посмотри! Фильмы снимают о сильных и богатых, о проститутках и бандитах, о ворах и тех, кто их ловит. А еще о несчастной женской любви. На каждом канале ты увидишь толпы кривляк, желающих тебя рассмешить, и десятки певичек с длинными ногами, голым животом и силиконовой грудью. И ни одного ученого вроде тебя или меня. Ни одного! Мы лишние в этом мире развлечений и порока!
— Я это знаю. Общество не умеет зарабатывать на умных.
— В каком смысле?
— Производителям не выгодны умные потребители. Существующая реклама рассчитана на глупых. На примитивно мыслящих покупателях транснациональные компании зарабатывают больше. Крупный капитал переплетен с властью, а той тоже не нужны думающие избиратели. Поэтому уровень образования повсеместно будет только снижаться. А настоящих ученых требуется немного. Их сохранят в отдельных странах, но для удобства контроля предложат жить в современных резервациях под красивыми названиями: Наукоград или Кремниевая долина. Это уже происходит, как ты знаешь.
— Ну, Шувалов, по любому вопросу у тебя готова собственная теория.
— Ты первый затронул эту тему.
— А всё почему? Если завтра мы, ученые, совершим чудо, о нас вспомнят.
— В течение минуты в выпуске новостей?
— Хотя бы и так. От подобных успехов зависит финансирование института. Наши зарплаты и наше будущее. Хотя… тебя это уже не волнует. Ты нас бросил.
— Я?! Удобная трактовка. А не ты ли приложил к этому руку?
— Погибла моя жена. Я тебе объяснял. Ты должен понять мое состояние.
— Не оправдывай свою ложь гибелью Люды.
— Я ведь не знал, что ты с ней сделал! Ты провел чудовищный эксперимент и до сих пор не объяснил его суть!
— Чудовищный, — задумчиво повторил Антон. — Значит, меня здесь считают чудовищем.
— Чудовище происходит от слова «чудо», — торопливо вмешался в спор Сергей Задорин. — Это чудо, которое боятся, потому что не понимают. Но все-таки это чудо!
Возникла пауза. Задорин стоял между Шуваловым и Вербицким, перебрасывая взгляд с одного на другого.
— Наука для того и существует, чтобы развенчивать любые чудеса, — медленно процедил Вербицкий.
— Вот и развенчивайте. Без меня. — Шувалов накинул плащ.
Испуганный Вербицкий перегородил ему дорогу. Он вновь преобразился и выдавил улыбку.
— Антон, успокойся.
— Я спокоен.
— Ты должен меня понять.
— Когда? Сейчас или в тот день?
— Сейчас! Я живу сегодняшним днем. Вся ответственность лежит на мне. Это с меня будут спрашивать в случае провала.
— Ты не можешь простить мне Людмилу, однако сейчас просишь, чтобы я подобное сделал с Павловым.
— Делать буду я. Поэтому хочу всё понять!
— У тебя есть утвержденный план. Действуй. — Шувалов взял портфель и двинулся к выходу.
— Тебе безразлична судьба Павлова? — окликнул его Вербицкий. — А я слышал, что ты дал обещание отцу спасти генерала!
Уже приоткрыв дверь лаборатории, Антон обернулся.
— Откуда ты это знаешь?
— Не важно.
«Он продолжает встречаться с Ольгой. А ей звонила мама». Шувалов унял вспышку ревности и вспомнил отца. Боевой офицер не поймет, если сын откажется от данного слова.
— Ты прав, — согласился Антон. — Поэтому я здесь.
— Так в чем же дело? Давай работать вместе. Объясни, что тебя не устраивает в предыдущих расчетах? Мы определили зоны воздействия, частоту и продолжительность импульсов.
— Они дают лишь десятипроцентную вероятность.
— Десять процентов. Это мало. Чертовски мало. Но дюжина профессоров и академиков ничего не смогли сделать в течение трех лет. А вдруг, мне удастся.
— Сегодня я понял, как повысить вероятность успеха.
— Так расскажи мне.
— Ты хочешь провести операцию завтра?
— Да. Павлова уже готовят. Утром мы должны начать.
— Тогда не отвлекай меня. Объяснять некогда. Нет времени.
Оба посмотрели на настенные часы. Вербицкий недовольно пробурчал:
— Уже за полночь. А я на ногах весь день.
— Вот и выспись. Во сколько назначена операция?
— На десять часов.
— К восьми утра я сообщу тебе изменения.
— А я успею…
— Они будут небольшими.
— Тогда я поеду домой. Я должен выглядеть свежо.
— И ты, Сергей, поезжай, отдохни. — Шувалов повернулся к Задорину. — От твоих действий завтра будет зависеть точность погружения электродов, ты не должен ошибиться.
— Мне далеко, а утром пробки. Я здесь прикорну, в институте.
— Вот и хорошо, — согласился Антон. — Ступай. Я привык работать один.
Взявшись за ручку двери, Вербицкий обернулся. В его глазах читалось недоверие.
— Шувалов, а до восьми ты успеешь?
— Если сейчас мы не будем впустую тратить время.
— И не высовывайся из лаборатории. Я сильно рискую. Леонтьев кипит при твоем упоминании.
— Как чайник? Или самовар? — улыбнулся Антон, представив покрасневшее лицо директора.
— Кстати, о чайнике, — подал голос Задорин. — Я его наполнил, а кофе в тумбочке.
— Спасибо, Сергей.
Из вороха распечатанных томограмм с изображением коматозного мозга Павлова Шувалов отобрал две. Бледные точки на них показывали слабо-активные нейроны, к которым следовало применить электромагнитное воздействие. Несколько листов с формулами расчета импульса свелись к двум решениям. Ученый погрузился в раздумья.
Итак, две возможные зоны и две характеристики импульсного воздействия. Всего четыре варианта. Каждый из них даст встряску спящему организму, хрупкое равновесие между жизнью и смертью будет нарушено, последует неизбежное движение в одну из сторон. Но в какую?
К воскрешению или к кончине?
Воспаленные глаза Антона смотрели на результат кропотливой ночной работы. Все остальные варианты он отмел, как заведомо бессмысленные или практически убийственные. Время поджимало.
«Надо делать выбор».
Шувалов оторвал взгляд от бумаг. За окном брезжило хмурое октябрьское утро. Он должен покинуть институт, оставив на столе Вербицкого единственное решение. Антон зажмурился.
В голове вертелись проекции мозга, мерцали неведомым светом скопления нейронов, вспыхивали и гасли тонкие нити связей между ними: щупальца дендритов и аксонов. Мозг человека вдруг представился неизведанной галактикой с миллиардами звезд, взаимодействующих между собой на основе точных законов, которые еще только предстоит открыть. На это уйдут десятки, а то и сотни лет, а выбор, как спасти человека, надо делать сейчас.
