— Я уже тебе говорила. У них повсюду глаза и уши.
— Но это было только раз…
— А им больше и не нужно. Они засекли мой номер, мои координаты по спутниковой системе навигации. Организовали фальшивую встречу. Использовали имя моего старого связного. Знали, что я ему доверяю. Ну и, как я уже говорила, я сама нарушила все правила.
— Прости меня. — Джонатан сел, вконец раздавленный.
— Это моя вина, а не твоя. Нужно было сразу избавиться от этого телефона. Но все дело в том, что я ждала твоего звонка. Хотела услышать, что тебе надо меня видеть. Когда ты в бегах, самое опасное — усталость, которая рано или поздно наступит. Забываешь, что, хоть их и не видно, они все равно рядом. Становишься ленивой, хуже того — сентиментальной.
— А с ним что?
— С Блейкмором? Он мертв. — Эмма произнесла это без всяких эмоций голосом тайного агента, к которому прибегала, когда говорила о работе, — сухим и деловым, словно и нет ничего необычного в том, что человек вонзает нож тебе в бок, а ты убиваешь его в завязавшейся борьбе.
Джонатан наблюдал, как Эмма потерла шрам пальцем. На ее губах появилось подобие улыбки. Что, черт возьми, за улыбка такая? Триумф победившего? Выжившего? Или отомстившего?
— Я могу уехать куда-нибудь, спрятаться, — сказал он. — Через пару лет они отстанут.
Эмма покачала головой, но ничего не сказала в ответ.
— Но можно же что-то придумать! — настаивал Джонатан.
Эмма подошла к нему, положила руку на плечо и посмотрела в глаза:
— Имеешь ли ты хоть малейшее представление, чего мне стоило увидеть тебя сегодня вечером, на какой пойти риск, чтобы попасть в твой номер? Может быть, я и знаю, как обойти запертую дверь, но я не в состоянии перехитрить каждого головореза в этом городе. Знаешь, чему нас учили в первую очередь? В любой операции у тебя только один шанс — первый, он же и последний. Я израсходовала свои девять жизней. Меня спасает лишь вера в себя. А то, что я сделала сегодня вечером, просто глупо. Проблема в том, что я это прекрасно понимаю, но все же поступаю по-своему. Мне нужно было тебя увидеть. Ты опасен для меня, Джонатан. Ты как яд.
Выпустив его из своих объятий, она подошла к окну. Постояла там в обрамлении рассветного неба. Занавески слабо колыхались вокруг ее голых ног. Она обернулась, взглянула на него через плечо и грустно улыбнулась:
— Эмма Рэнсом умерла сегодня вечером.
Джонатан, стоявший сзади, обнял ее. Однажды он ее уже оплакивал. Он познал ощущение несчастья при известии о потере супруги. Но теперь было еще хуже. Мысль о том, что Эмма где-то есть, что она жива, но он никогда не сможет ее увидеть, была непереносимой. На него навалилась безысходная тоска.
Так они стояли долго, наблюдая, как солнце согревает деревья в Гайд-парке и на извилистых дорожках появляются всадники на лошадях, и слушая, как вокруг пробуждаются резкие, механические звуки города.
Зазвонил мобильник Эммы. Она молча высвободилась из объятий Джонатана и, вытащив телефон из кармана джинсов, проверила входящий номер, а потом взглянула на мужа. Ее поведение мгновенно изменилось. Она смотрела на него отчужденно, словно он был незнакомец или, того хуже, враг.
Повернувшись, Эмма вышла в ванную. Она не отвечала на звонок, пока за ней не закрылась дверь. Когда же она вернулась несколько минут спустя, превращение оказалось полным: перед ним стояла уже не миссис Джонатан Рэнсом, а находящаяся в бегах женщина, в прошлом — тайный агент правительства Соединенных Штатов с агентурным прозвищем Соловей.
— Мне надо идти, — сказала она, собирая одежду.
— Кто звонил?
— Тебя это не касается.
Эмма попыталась обойти его, но Джонатан тут же загородил ей дорогу.
— Куда ты отсюда пойдешь? — спросил он требовательно.
— Уйди с дороги.
— Уйду. Но сначала скажи, куда ты направляешься.
Эмма нахмурила брови и сделала еще одну попытку пройти. Джонатан схватил ее за руку:
— Я задал тебе вопрос.
— А я уже ответила. Тебя это не касается. Пожалуйста, Джонатан…
— Ты ведь пришла сюда не для того, чтобы со мной попрощаться. Ты на задании, или как это у вас называется? У тебя на лице все написано. Какое-то время ты Эмма, то есть моя Эмма, но в следующий миг ты уже принадлежишь им. Кто звонил?
— Отпусти меня, Джонатан.
Слова эти были произнесены твердо, с тем отсутствием эмоций, которое особенно его злило. Джонатан рванул ее к себе, вынудив бросить одежду на пол.
— Я хочу знать, куда ты идешь.
Внезапно мир пришел в движение. Его ноги оторвались от пола, голова скользнула по ковру, а руки лихорадочно пытались хоть за что-нибудь ухватиться. Он упал на спину и лежал задыхаясь.
Эмма поспешно сгребла свою одежду и прошла в ванную. Дверь хлопнула, и он услышал, как жена заперлась.
Джонатан с трудом встал и поковылял к ванной. Если Эмма полагает, что вопрос закрыт, она глубоко заблуждается. Хватит ей диктовать ему свои условия! Нельзя позволить ей и дальше появляться в его жизни и исчезать, когда ей заблагорассудится.
Мобильник Эммы лежал на полу, наполовину скрытый диваном, — очевидно, выпал из одежды, когда Джонатан грубо притянул ее к себе. Бросив взгляд на дверь ванной, он поднял телефон и нажал кнопку ввода. На экране появился номер входящего текстового сообщения, которое гласило:
«Груз можно забирать. РВП 11.15. Парковка организована. 87776 вксхл. Встреча 17.00».
Он вошел в регистратор вызовов и прокрутил принятые звонки. И вновь увидел тот же номер и еще несколько других в разделе «Ограниченный доступ». Перейдя на вторую страницу, он обнаружил знакомый международный код Франции — 33. Код города он не знал. Прокрутив звонки дальше, он обнаружил, что этот вызов был сделан неделю назад.
Из ванной раздался громкий шум. Джонатан поспешно вернул телефон на прежнее место на полу и стал одеваться. Через мгновение, крайне раздосадованная, появилась Эмма:
— Где он? Где мой телефон?
— Понятия не имею.
— Перестань! Это ты его взял.
Джонатан стал отнекиваться, но Эмма его не слушала. Она решительно прошла мимо него и извлекла телефон оттуда, куда он его засунул, — из-под дивана.
— Если скажешь, что ты его не брал, я тебе поверю.
— Я его не брал, — солгал Джонатан.
— Спасибо, — сказала Эмма, немного смягчившись. — Так будет лучше для всех.
Джонатан пристально смотрел на нее и молчал.
— Решила сказать тебе, куда я направляюсь.
— Отчего вдруг такая перемена?
Эмма приблизилась к нему, вздернув подбородок:
— Не хочу, чтобы мы расстались, поссорившись. Мне звонил друг. Один из тех, кто помогает скрываться. Он организовал мой отъезд из страны сегодня утром. Мне надо быть к десяти в аэропорту Лондон-Сити. Я лечу в Дублин. Но там пробуду недолго. А оттуда — сама не знаю куда.
— По-видимому, я должен этим удовлетвориться.
Однако в голове его роилось множество других вопросов: что это за груз? Чье расчетное время прибытия 11.15? Что означают цифры 87776? И наконец, с кем предполагается встреча Эммы в 17.00?
Эмма взглянула на него исподлобья. Она всегда так смотрела, когда хотела помириться. Потом обняла его за шею и поцеловала.
— Я люблю тебя, — сказала она. — Что бы ты в дальнейшем обо мне ни услышал, что бы ни говорили люди, ты всегда должен в это верить.
Джонатан обнял ее и прижал к себе. Наконец Эмма отстранилась.
Он молча наблюдал, как она собирает вещи и уходит, не попрощавшись.
Восемь лет Джонатан жил как слепой. Восемь лет он состоял в браке с женщиной, которую любил и которой доверял, но, по сути, ничего о ней не знал. Конечно, не раз на его памяти она вдруг срывалась в какие-то поездки по неясному маршруту. Если Эмма говорила ему, что едет вечерним поездом в Момбасу забрать груз хинина, то так она и делала. Если ей надо было провести два дня в Венеции, чтобы немного отдохнуть и развлечься с подругой, она получала его благословение. Он никогда ни о чем ее не спрашивал. Его доверие было абсолютным.
А потом, пять месяцев тому назад, он обнаружил, что все это ложь. Не только поездки в Момбасу и Венецию, но вообще все: ее имя, ее прошлое, ее стремление нести медицинскую помощь тем, кто больше всего в этом нуждается. С первого дня их знакомства Эмма действовала как агент правительства Соединенных Штатов, а Джонатан выступал в качестве ее невольного, ничего не подозревающего прикрытия. Время не могло залечить эту рану, хотя бы отчасти, — пожалуй, напротив, только растравляло ее. Джонатан не страдал подозрительностью, но у него была гордость. Повернувшись спиной к двери, он решил, что восьми лет такой жизни более чем достаточно.
Подождав минуту после того, как Эмма покинула номер, он вышел в холл и спустился вниз на лифте. В вестибюле он сразу же увидел доктора Блэкберна — настоящего доктора Блэкберна, — Джейми Медоуза, и целую кучу других упитанных, преуспевающих эскулапов, собравшихся у кофейного автомата в дальнем углу. Может быть, его опекуны тоже присутствовали, но он их не заметил. Не было поблизости ни атлетического вида мужчины в синем тренировочном костюме, ни подозрительных личностей, прикрывающих рукой наушники и следящих за каждым его шагом сквозь темные очки.
