– Говори.
– У тебя новостей нет?
Детектив покачал головой, открывая банку.
– Никаких. Я потряс агентов, вхожих в богемные круги, где вращался твой племянник. Ничего. Одно сплошное…
Он осекся и отхлебнул из стакана, видимо сообразив, что сморозил что-то не то.
– Не смущайся, – усмехнулся Джордан. – Я понял: одно сплошное дерьмо, да и от него никакого толку.
– Вот именно. Результаты вскрытия тебе известны. Эксперты ничего пока не накопали. Сам знаешь: много следов все равно что ни одного.
Джордан в ответ счел своим долгом посыпать голову пеплом.
– Мне тоже похвастаться нечем. Кручу эти комиксы и так и эдак, но так и не понял, какая связь может быть между моим племянником, Линусом и той, кому, судя по номеру на стене, предназначена роль Люси. К тому же мне непонятно, как репортерам удалось пронюхать то, что мы решили держать в секрете. Откуда, например, они узнали, что я занимаюсь этим делом?
– А что говорит мэр?
– Что он может сказать? Ведь это он меня попросил неофициально примкнуть к расследованию. На него самого давят. Даже если отставить в сторону личную трагедию, его положению не позавидуешь. Формула знакомая: как он защитит наших сыновей, если не смог защитить собственного? Политика – штука жестокая, Джеймс.
– Ну да, потому я до сих пор мотаюсь по городу, вместо того чтобы перекладывать бумажки в кабинете.
На сей раз Джордан глотнул из стакана, собираясь с духом, чтобы сказать главное. Поначалу он не считал это целью своего приезда, но теперь изменил мнение.
– Вот что я хочу тебе сказать, Джеймс. Будь уверен: как бы дело ни обернулось, я сделаю все, чтобы данное тебе обещание было выполнено.
Буррони помолчал, глядя на банку с колой, как будто мог вычитать на ней свой ответ.
– Ты прости меня за тогдашний наш разговор в кафе… – наконец выдавил он.
– Ерунда. Я тоже много всякого тебе наговорил. В горячке чего не скажешь.
Буррони покосился на фотографию сына, словно готовясь отразить удар биты, но мяч так до него и не долетел. Доля секунды, но от Джордана она не ускользнула.
Бывай, чемпион…
– Жизнь порой труднее, чем мы себе представляем.
– Так или иначе, все образуется. И не надо ничего объяснять.
Они молча обменялись взглядами. А когда вновь заговорили, это уже был разговор двух понимающих друг друга людей.
– Тебе тоже досталось, Джордан.
Джордан пожал плечами.
– Всем достается.
Он встал, взял с дивана шлем. Буррони поднялся вслед за ним. Он был пониже и помассивнее Джордана, но в домашней обстановке, без неизменной черной шляпы почему-то казался незащищенным.
– До свидания, Джеймс.
– Думаю, до скорого, – вздохнул детектив.
Несмотря на этот вздох, Джордан почувствовал, что Буррони уже не тяготит перспектива скорой встречи с ним.
Заводя мотоцикл и глядя сквозь козырек шлема на Джеймса Буррони, стоявшего в дверях дома, Джордан подумал, что, видимо, приезжал не зря.
Только что они сказали друг другу правду. Всем достается. Жизнь никого не пощадила – ни Буррони, ни Кристофера, ни его самого.
А если они не поторопятся, не пощадит и женщину, чье имя им пока неизвестно, но она уже стала движущейся мишенью в уме того, кто называет ее Люси.
Шандель Стюарт вскочила так стремительно, что гладкие черные волосы закрыли искаженное гневом лицо. Элегантное платье от Версаче вздернулось, обнажив длинные ноги, и двое мужчин на диване увидели полосу голого бедра над чулком.
– Какого хрена? Что вы мелете?
Голос прозвучал надменно, как у женщины, привыкшей повелевать без всяких к тому оснований. Испепелив собеседников взглядом, она резко повернулась, схватила с полки сигареты, сунула одну в зубы и прикурила с таким видом, будто намеревалась поджечь мир. Затем прошагала к большому – во всю стену – окну, которое выходило на веранду, повисшую над Центральным парком, и застыла спиной к мужчинам, выжигая сигарету и вместе с ней – клокотавшую в груди ярость.
За окном на летнем небе собирались грозовые облака, медленно, но верно отвоевывая пространство у солнечного света.
Джейсон Макайвори перевел глаза на Роберта Орлика, с которым они на паях владели адвокатской конторой «Макайвори, Орлик и компаньоны», занимающейся в основном наследственными делами. Шикарный офис фирмы находился в самом центре города, напротив парка Баттери. Компаньоны понимающе переглянулись: оба давно привыкли к выходкам и лексикону стоявшей перед ними дамы и устали мириться с ними.
Но, несмотря на усталость, оба лишь поерзали на диване и стали ждать, когда утихнет очередная буря.
Макайвори закинул ногу на ногу, и Шандель, повернувшись в этот миг, поймала едва заметную довольную ухмылку на лице, чем-то напоминающем Энтони Хопкинса: седые, зачесанные назад волосы и тонкие, аккуратные усики. Решив, что дал женщине достаточно времени, чтобы успокоиться, он продолжил свою тираду, прерванную истерической вспышкой клиентки:
– Мы объясняем вам, как обстоят дела, мисс Стюарт. Вы практически остались без гроша.
Фурия снова вскинулась, и черные волосы угрожающе, словно пиратский флаг, заколыхались вокруг ее лица.
– Как это может быть? Вы что, опупели?
Макайвори положил руку на кожаный кейс, прислоненный к низкому стеклянному столику у его ног; каждый квадратный сантиметр этого стекла стоил не одну сотню долларов. Но Шандель Стюарт была слишком взвинчена, чтобы заметить, сколько ледяной неотвратимости было в этом жесте.
– Все отчеты здесь. Документы подписаны вами лично, а в отдельных случаях, как вы помните, мы просили снять с нас ответственность за ваши – как бы получше выразиться – не слишком благоразумные с финансовой точки зрения инвестиции.
Шандель Стюарт загасила сигарету в пепельнице с ожесточением, которое охотно применила бы к этим двоим. Изо рта у нее вырвалось шипенье атакующей змеи:
– Откуда мне знать, может, вы меня обворовывали все эти годы?
Тут вмешался Роберт Орлик, до сих пор хранивший молчание. Его голос был до странного схож с голосом компаньона, как будто многолетнее сотрудничество уподобило их друг другу.
– Ради той дружбы, что связывала меня с вашим отцом, я сделаю вид, что не слышал ваших последних слов. Я из года в год сносил ваши капризы и ваши нестандартные обороты речи, уместные разве что на родео, но ни я, ни мой коллега не потерпим столь неуважительных отзывов о нашем modus operandi.[5] Дабы облегчить взаимопонимание, давайте подытожим основные факты. Когда семь лет назад скончался ваш батюшка, Эйведон Ли Стюарт, он оставил вам состояние, общая стоимость которого, включая недвижимость, пакеты акций, облигации и наличный капитал, составляла около пятисот миллионов долларов…
Женщина перебила его с пылом священника, вразумляющего сквернослова в церкви, хотя произнесенные ею слова скорее можно было вложить в уста тому, на кого этот священник ополчился.
– Наш капитал составлял десятки миллиардов, но этот сукин кот, мой папаша, промотал его на всякую хренотень!
– Позвольте с вами не согласиться. Во-первых, миллиардов было всего пять, и ваш отец не «промотал» их, как вы изволили выразиться, а отписал нескольким благотворительным фондам, что, собственно, и снискало фамилии Стюартов должное уважение общества и послужило ее увековечению.
– А вас он по чистой случайности назначил душеприказчиками этого капитала.
Шандель понизила голос и последние слова произнесла тихо и вкрадчиво, видимо решив, что таким образом ее сарказм прозвучит резче и язвительней, но, кроме некоторой медоточивости, ничего не достигла.
Орлик окинул ее взглядом профессионала. Шандель Стюарт явно рассчитывает их переиграть, но такие партнеры ей не по зубам.
– Данный вопрос находится вне вашей компетенции. Нам неведомы причины, по которым отец оставил вам всего лишь часть своего состояния, и мы считаем себя не вправе их выяснять.
– Благотворительность, уважение – все это чушь собачья! Старый пердун ненавидел меня с самого рождения, потому и оставил мне сущую мелочь, после того, как сыграл в ящик.
Даже если и так, он был совершенно прав. Такую мерзавку надо было придушить еще в колыбели!
Лицо старого, прожженного законника не выдало этой мысли, хотя его так и подмывало заговорить языком своей клиентки.
– Если пятьсот миллионов долларов – сущая мелочь и свидетельство ненависти, хотел бы я, чтобы мой отец меня так ненавидел.
Орлик нагнулся и достал из кожаного кейса пухлую папку. Немного подержав на весу, он аккуратно опустил ее на стеклянную столешницу, словно опасаясь, как бы та не треснула под таким грузом.
– Здесь подробнейший отчет о расходах за все годы и печальные следствия вашей расточительности.
