– На что вы сейчас живете?
Бьёрк бросил на Сейера мрачный взгляд.
– Вы наверняка уже знаете. Я работаю в частном охранном предприятии. Хожу кругами с собакой и карманным фонариком. Неплохая работа. Маловато движения, конечно, зато прежде его было в избытке.
– Когда девочки были здесь в последний раз?
Аксель Бьёрк потер себе лоб, как будто хотел физически извлечь информацию из глубин памяти:
– Прошлой осенью. С ними был и друг Анни.
– Значит, вы не видели девочек с тех пор?
– Нет.
– Вы приходили к дверям дома Холландов и просили ее выйти?
– Много раз. И каждый раз Ада звонила в полицию. Утверждала, что я вламываюсь. Стою в дверях и угрожаю. У меня начались проблемы на работе, когда вокруг поднялась слишком большая шумиха, так что мне пришлось сдаться.
– А что с Холландом?
– С Холландом все в порядке. Вообще-то я думаю, что вся эта ситуация ему чертовски неприятна. Но он же тряпка. Ада держит его под каблуком, вот что она делает. Он делает только то, в чем разбирается, поэтому они никогда не ссорятся. Вы же говорили с ними и наверняка поняли ситуацию.
Он внезапно поднялся, встал у окна спиной к гостям и выпрямился.
– Я не знаю, что произошло с Анни, – тихо сказал он. – Но я бы скорее понял, если бы что-то случилось с Сёльви. Как будто вся история была одной большой ошибкой, и Анни убили по недоразумению.
– У вас есть мотоцикл, Бьёрк?
– Нет, – ответил Аксель удивленно. – Был в молодости. Он стоял в гараже у знакомого, а потом я его продал. «Хонда» шестьсот пятьдесят. У меня остался только шлем.
– Что за шлем?
– Он висит в коридоре.
Скарре выглянул в коридор и увидел черный шлем с закопченным смотровым стеклом.
– Автомобиль?
– Я езжу только на «Пежо» охранного предприятия. У меня большой опыт, – вдруг сказал он и посмотрел на Сейера в упор. – Я видел вблизи феномен матери и ребенка. Это своего рода священный пакт, который никто не может нарушить. Разделить Аду и Сёльви было бы сложнее, чем разорвать сиамских близнецов голыми руками.
Эта картина заставила Сейера сморгнуть.
– Я буду с вами честен,- продолжал Бьёрк.- Я ненавижу Аду. И я знаю, чего она боится больше всего. Что Сёльви когда-нибудь повзрослеет и поймет, что случилось. Что она рано или поздно осмелится ослушаться Ады и придет сюда, и мы снова станем отцом и дочерью, как и должно было быть и на что мы имеем полное право. Что между нами будут настоящие отношения. Тогда бы она страдала.
Он вдруг показался Сейеру очень изможденным. Внизу на улице прогрохотал и прозвенел трамвай, и Сейер снова посмотрел на фотографию Сёльви. Он представил себе свою собственную жизнь, которая могла ведь сложиться иначе. Элисе возненавидела его, съехала и взяла Ингрид с собой, а потом заручилась поддержкой суда, чтобы они никогда больше друг друга не увидели. У него закружилась голова. У Конрада Сейера было хорошо развитое воображение.
– Другими словами, – тихо сказал он, – Анни Холланд была такой девочкой, которой вы бы хотели видеть Сёльви?
– Да, в каком-то смысле. Она самостоятельная и сильная. Была, – вдруг добавил он и вздохнул. – Это ужасно. Ради Эдди, я надеюсь, вы найдете того, кто это сделал, действительно надеюсь.
– Ради Эдди? Не ради Ады?
– Нет, – ответил он с чувством. – Не ради Ады.
* * *
– Красноречивый мужчина, не так ли?
Сейер тронулся с места.
– Ты ему веришь? – спросил Скарре, показывая рукой: поворот направо возле «Рундинген».
– Не знаю. Но его отчаяние показалось мне настоящим. Безусловно, в мире есть плохие, расчетливые женщины. И матери имеют преимущественное право на ребенка. Это наверняка больно – остаться без дочери. Может быть,- сказал он задумчиво, проезжая между трамвайными рельсами, – может быть, это биологический феномен, который призван защищать детей. Неразрывная связь с матерью.
– Ужас! – Скарре слушал и качал головой.- У тебя же есть дети! Ты сам-то веришь в то, что сейчас сказал?
– Нет, я просто думаю вслух. А ты как считаешь?
– У меня же нет детей!
– Но у тебя есть родители, верно?
– Да, у меня есть родители. И я боюсь, что я неизлечимый маменькин сынок.
– Я тоже, – задумчиво сказал Сейер.
* * *
Эдди Холланд закрыл за собой дверь финансового отдела, дал короткие указания секретарю и уехал. Через двадцать минут его зеленая «Тойота» въехала на большую стоянку. Он заглушил двигатель, закрыл глаза и продолжил сидеть, словно ожидая какого-то события, которое заставит его уехать назад, не окончив дела. Ничего не произошло.
Наконец он открыл глаза и осмотрелся. Здесь было красиво. Большое здание напоминало огромное каменное плато, окруженное яркими зелеными лужайками. Могилы располагались симметричными рядами. Пышные деревья с нависающими кронами. Успокоение. Тишина. Ни человека, ни звука. Помедлив, он выбрался из автомобиля, громко хлопнул дверью, испытывая слабое желание, чтобы кто-нибудь услышал его и, может быть, вышел из двери крематория и спросил что он хочет. Ему стало бы легче. Никто не вышел.
Он поплелся по проходу, читая имена на памятниках, но в первую очередь обращал внимание на годы жизни, как будто искал ровесников Анни – и нашел многих. Он наконец понял, что многие прошли через это до него. Им тоже пришлось принимать решения, например, о том, чтобы дочь или сына кремировать, какой камень поставить над урной, что посадить на могиле. Им приходилось выбирать цветы и музыку для погребения, рассказывать священнику о талантах и увлечениях ребенка, чтобы надгробная речь носила как можно более личный характер. У него затряслись руки, и он спрятал их в карманы старого пальто с порванной подкладкой. В правом кармане он нащупал пуговицу, и ему в ту же секунду пришло в голову, что она лежит там долгие годы. Кладбищенская роща была довольно большой, и в самом ее конце он заметил человека в темно-синем нейлоновом халате, который бродил вдоль могил. Наверняка служитель. Холланд направился к человеку в надежде на его разговорчивость. Сам он не мог начать разговор, но, может быть, человек остановится и скажет что-нибудь о погоде. У них всегда хорошая погода, подумал Эдди. Он взглянул на небо и увидел, что оно покрыто редкими облаками: воздух был мягким, и дул легкий ветерок.
– Добрый день!
Человек в темно-синем халате действительно остановился.
Холланд откашлялся.
– Вы здесь работаете?
– Да. – Человек кивнул в сторону крематория. – Я здесь, что называется, за старшего. – Он улыбнулся открытой улыбкой, как будто не боялся ничего на свете, видел всю человеческую несостоятельность и возвышался над ней. – Я работаю здесь уже двадцать лет. Красивое место, вам не кажется?
Холланд кивнул.
– Точно. Я тут хожу и размышляю, – пробормотал он, – о прошлом и все такое. – Он нервно хихикнул.- Рано или поздно каждый ляжет в землю. Неизбежно. – Рука в кармане ощупывала пуговицу.
– Неизбежно. У вас здесь родственники?
– Нет, не здесь. Они похоронены дома на кладбище. Мы никогда не кремировали покойников. Я даже не знаю, что это такое,- смущенно сказал он.- Я имею в виду кремацию. Но, наверное, это не так уж важно, когда прах идет к праху. Хоронить или кремировать. Однако, сделать нужно. Не то чтобы я собрался помирать, но решил, что пора определиться. В том смысле, хочу ли я, чтобы меня похоронили или кремировали.
Улыбка сошла с лица служителя крематория. Он внимательно смотрел на полного мужчину в сером пальто и думал, сколько сил ему стоило прийти сюда и исполнить свой долг. Люди по многим причинам бродят здесь среди могил. Он научился распознавать их и никогда не ошибался.
– Это важное решение, я считаю. Его надо принять обдуманно. Люди вообще должны больше думать о собственной смерти.
– Правда?
Холланд явно испытывал облегчение. Он вынул руки из карманов.
– Но люди часто боятся спрашивать о похоронах. – Он запнулся. – Боятся, что о них плохо подумают. Что они не в своем уме, если хотят узнать о процессе кремации, о том, как это происходит.
– Каждый имеет право это знать,- ответил служитель крематория умиротворяюще.- Просто мало кто отваживается спросить. Есть люди, которые не хотят этого знать. Но если кто-то хочет, я очень хорошо его понимаю. Мы можем пройтись немного, и я вам расскажу.
Холланд благодарно кивнул. Он чувствовал покой рядом с этим дружелюбным человеком. Человеком его возраста, худым, с поредевшими волосами. Они побрели рядом по тропинке. Галька тихо потрескивала под их ногами, а легкий ветерок гладил Холланда по лбу, словно утешающая рука.
– Все это на самом деле очень просто, – начал служитель крематория. – В печь ставится гроб с телом. У нас собственные гробы для кремации, деревянные, ручной работы, все как положено. Так что не думайте, будто мы вынимаем покойников из гробов и кладем в печь.
