А дело было в том, что Дуглас Бьюкенен не лежал в кровати. Его не было и в углу. Он не ждал меня с крепко сжатыми кулаками. Дуглас просто исчез.
Два представителя балтиморской полиции – низкий им поклон – оказались спокойными, рассудительными, в состоявшемся кратком споре явно встав на нашу сторону. С сентября 2001 года органы охраны порядка и охраны здоровья крепко подружились и действовали заодно. Вместе стояли на страже общественной безопасности.
Итак, мы собрались все вместе: Ферлах, я, Мизурски и двое полицейских. Хэмилтон куда-то испарился. Может быть, отправился пугать детишек или мучить кошек – не знаю уж, каким именно образом он развлекался.
Мизурски деловито записывал номера полицейских блях и угрожал дисциплинарным взысканием. Один из копов миролюбиво пытался его успокоить.
– А это что такое? – Второй полицейский, черный, лет тридцати, по фамилии Блэйкли, показал на выломанную дверь.
Повисло минутное молчание. Я заговорил первым:
– Мне показалось, что из-за двери раздаются стоны. Видимо, я ошибся.
Офицер записал мой ответ в маленький блокнот.
– Понятно.
Мы с Ферлахом закончили первичный доклад и попросили разрешения обыскать комнату, чтобы обнаружить то, что нам нужно: мышиное дерьмо, использованные кондомы, что-нибудь. Но теперь уже дело касалось полиции, и нам приказали ждать детектива и судебных исполнителей.
Мизурски, сказав, что будет ждать в офисе, к счастью, сбежал. А Хэмилтон, к несчастью, как раз вернулся.
– Хочу заявить о нападении, – обратился он к Блэйкли, пока мы все дожидались детектива. – Доктор Маккормик напал на меня с крысой.
Блэйкли уточнил:
– Вы имеете в виду, что он подошел к вам с тем юристом, который только что нас покинул?
Мы все славно посмеялись. Одна из радостей работы врача состоит в том, что вы не юрист. Я всегда прошу судьбу, чтобы у людей оставались силы шутить: именно шутки убеждают меня в правильности выбора профессии.
Блэйкли протянул Хэмилтону визитку.
– Видите адрес? Это адрес балтиморского городского департамента полиции. Уверен, если вы к ним обратитесь, дежурные офицеры будут счастливы принять вашу жалобу.
Как правило, частные жалобы не вызывают особой суеты в департаменте полиции, но мы с Ферлахом передали Блэйкли собственный страх перед Всевышним и массовым заражением, а уж он распространил его дальше. Через полчаса к нам присоединились и детектив, и судебный пристав.
Все четверо – следователи из балтиморского департамента полиции и мы с Ферлахом – натянули резиновые перчатки.
Когда судебный пристав (а это оказалась женщина, и именно она выполняла черновую работу) находила что-нибудь, по ее мнению, заслуживающее внимания, она звала нас, и мы с Ферлахом брали мазок или пробу и отправляли в контейнер. Первые двадцать минут она обращалась к нам буквально каждую минуту, по поводу каждого увиденного волоска или необычного волокна. В конце концов Ферлах объяснил ей, что нас интересуют только помет животных и мокрые субстанции: сперма, слизь, кровь. Дама быстро поняла суть дела.
Вскоре я уже оказался в коридоре, и мне задавал вопросы детектив по имени Джон Майерс. Этот Майерс, судя по всему, принадлежал к следователям старой школы. Стиль его работы не менялся, наверное, с конца семидесятых или начала восьмидесятых, когда детектив только поступил на службу. Одет он был в замшевый пиджак и рубашку с узким галстуком. Над верхней губой топорщились редкие колючие усы.
Майерс посмотрел в сторону комнаты Дугласа, потом перевел взгляд на меня.
– Вы сказали, что когда в последний раз видели молодого человека, он выглядел возбужденным.
– Именно так.
– Не знаете, почему именно?
– Конечно, знаю. Это я встревожил его. Я его расспрашивал.
– Какие вопросы вы задавали?
– Выяснял сексуальные привычки.
– Как вам кажется, у него был повод сбежать?
Я окинул взглядом коридор. За нами наблюдал один из живущих здесь печальных троглодитов. Майерс перехватил мой взгляд.
Я уточнил:
– То есть вы имеете в виду, помимо очевидных причин?
Детектив Майерс сразу понял.
– Да.
К тому времени Ферлах уже откололся от нашей компании и теперь занимался допросом жильцов второго этажа. Вообще-то раньше, несколько дней назад, он уже исследовал эту территорию, но пара дополнительных вопросов никогда не помешает, особенно если учесть, в чем именно мы теперь подозревали Дугласа Бьюкенена.
Я ответил:
– Существует вероятность того, что Дуглас Бьюкенен – сексуальный хищник.
– И это станет серьезным основанием к побегу.
– Но знал ли он, что мы в курсе его дел? Больше того, я даже не знаю, понимал ли он, что поступает плохо. Надо учитывать все обстоятельства.
– А кто рассказал вам о хм… склонностях мистера Бьюкенена?
– Табита Кинард. Она работает медсестрой в других пансионатах.
Майерс еще раз заглянул в комнату: глаза его явно остановились на больших плакатах «Фотинайнерз» и «Джайентс». Немного помолчав, детектив заметил:
– Что, в нашем городе ему не хватает хороших команд? Мы ведь выиграли Суперкубок.
– Что вы имеете в виду?
Детектив кивнул в сторону плакатов.
– Он что, из Сан-Франциско?
– Сказал, ни разу там не был. Вполне может быть, что врет.
– Я бывал во Фриско, – заметил Майерс, использовав именно то сокращение, которое меня очень раздражает. – Хороший город, однако у них там процветают геи. Возникает вопрос: за чем именно охотится этот парень? За мужчинами? За задницами?
Я подумал, что Дуглас охотится не за этим и даже не выражается так безвкусно. Детектив криво усмехнулся.
– Не знаю, – ответил я. – Он мне говорил, что никогда не занимался сексом с мужчинами.
– Ладно. – Майерс закрыл записную книжку. – Думаю, можно на первое время закончить. Надо поговорить с другими ребятами здесь… постараться, во всяком случае. Если смогу добиться от них какой-нибудь связной информации.
К сожалению, судя по всему, Майерс стремился разрядить обстановку и начал шутить. Я постарался взглянуть на него как можно спокойнее и безразличнее.
– А как вам кажется, нет ли чего-то в этом мистере Бьюкенене, что может показаться странным?
С чего начать?
– Наверное, причину сможете выяснить именно вы, но дело в том, что эта комната выглядит куда лучше, чем все остальные.
– И что же?
– Не знаю. Вы детектив. Спросите доктора Джефферсона, почему именно Дуглас Бьюкенен живет в особых условиях.
– Именно потому, что я детектив, я буду спрашивать о том, что имеет отношение к делу.
– Имеет отношение к делу? – Судя по всему, я начинал раздражать детектива Майерса. А это уже совсем излишне. – Простите, детектив, сегодня был очень сложный день.
– Все дни сложные, доктор. Что-нибудь еще?
– Да. У Дугласа есть сотовый телефон.
– И что же?
– Здесь не разрешается иметь сотовые телефоны.
– Ясно. А вы знаете номер?
– Нет.
– Мы свяжемся с телефонной компанией и, если нужно, сможем прослушать разговоры.
– Не могли бы вы поставить меня об этом в известность? Необходимо знать, с кем именно он разговаривает. – Я протянул ему визитку. – Будет проще и быстрее, если вы свяжетесь непосредственно со мной. В обход бюрократических препон. – Я дал ему минуту на раздумье. Наконец он кивнул. – Дело в том, что мы должны поговорить со всеми, с кем он вступал в контакт. Люди могут оказаться в опасности.
– Какая именно опасность им грозит?
– А вот это, детектив, мы и пытаемся выяснить.
Бой Вандер стоял, скрестив руки и прислонившись к краю стола своим тощим задом. Мы с ним совсем недавно встретились в крошечном офисе в здании департамента здравоохранения. А сам этот офис превратился в штаб-квартиру Центра контроля и предотвращения заболеваний в Балтиморе. Тим Ланкастер не спешил прервать затянувшееся молчание, он внимательно разглядывал меня сквозь шикарные очки. Наконец произнес:
– Четыре раза, Нат.
– Пять, – поправил я, – если считать звонок на сотовый.
Снова молчание.
– Ты не имеешь права так поступать, – продолжал он. – Не можешь игнорировать мои сообщения.
– Тим, мне было очень некогда. Можно сказать, я страшно спешил.
– Ты не имел права так поступать потому, что не поставил меня в известность о посещении того места, где произошло это крысиное нападение…
– Псевдонападение.
– Назови его как угодно. Но я обязательно остановил бы тебя.
– Я был вместе с Хербом Ферлахом. Здесь он – мой начальник. И он меня не остановил.
– Твой начальник – я. Главный начальник. Согласен? Я пытаюсь связаться с тобой четыре раза, а ты не отвечаешь. Все, дискуссия окончена.
