Пуля, зазвенев, полетела в эмалированный поддон.
— Был еще выстрел в голову, — вспомнил Петровский.
— Ткани уже восстановились, — ответил Ганин. — Ее мы извлекли первой.
— Что осталось?
— Последняя, чуть выше второй. Прямо под левым соском.
— В сердце целились, — заметил Тойво.
— Да, — едва заметно кивнул Петровский. — Профессионал. Как, кстати, Гоша Маликов поживает? Его ведь вроде бы тоже ранили?
Ганин и Тойво переглянулись.
— Плохо, — ответил ассистент. — Идет разрушение тканей. Пытаемся остановить, но пока — тщетно.
— Почему?
— Следы серебра.
— Не понял, — нахмурился Петровский. — Это что же, вы вместо того, что бы им заниматься, меня, практически здорового, оперируете?
— Им сейчас Ракитин занимается, — успокоил Генин. — В соседней операционной.
— Вот что, Рома, — решительно сказал Петровский и, сдернув ширму правой рукой, сел на столе. Его раскрытый живот казался в белом свете ярко красным. — Займись Гошей. А меня Тойво в одиночку заштопает.
— Тарас Васильевич! — возмутилась Лика.
— Ложусь, ложусь, — успокоил ее Петровский, и вновь растянулся на столе.
— Ну, знаете ли, Тарас Васильевич! — воскликнул Ганин, в раздражении швыряя инструменты в поддон к пуле. — Вы, мне кажется, даже из могилы будете командовать!
— Не дождешься, — усмехнулся Петровский, прикрывая глаза. — А вот за жизнь Маликова ты мне, Роман, лично ответишь.
2
Приемная хирургического отделения казалась маленькой. Треть ее занимала регистрационная стойка с разложенными папками. За ней сидела миловидная медсестра и что-то увлеченно писала в толстом журнале.
Над стойкой висел большой телевизор, на котором очередные бразильские влюбленные бежали по кромке красивого пляжа, взявшись за руки. Антон пытался сосредоточиться то на них, то на неком женском журнале, извлеченным им из недр журнального столика. Впрочем, ни влюбленные, ни страдающие от целюлита стройные красавицы с мученическими выражениями ухоженных лиц его совершенно не занимали.
Все мысли и переживания Тополева были в операционной.
— Есть новости? — отрывисто спросил он медсестру.
— Да не волнуйтесь вы так, — ободряюще улыбнулась ему девушка. — Все будет хорошо.
— Конечно, — кивнул Антон и, нервно отбросив журнал, поднялся налить себе еще кофе.
Автомат, загудев, выплюнул стакан. Антон подождал, пока лампочки вновь не замигают приветливо, и достал обжигающий напиток. Помешал в стакане пластмассовой ложечкой.
— И часто операции проходят? — повернулся он к медсестре.
— Почти каждый день, — пожала та плечами. — Конечно, иногда бывают и экстренные случаи.
— Как сейчас?
Девушка кивнула.
Тополев сел в кресло. Снова поднял журнал.
Кофе обжигал пальцы.
Где-то недалеко раздался бас Петровского.
Антон поднял голову и увидел Тараса в больничном халате за стеклянными дверями. Через мгновение двери распахнулись. Тополев сейчас же забыл о кофе, вскочив из кресла. Петровский слегка прихрамывал, держась за живот.
— Тарас Васильевич! Как вы?
— Потихоньку, — буркнул Перовский. Его голос уже обретал былую мощь. — Майе звонил?
— Сказал, что задерживаетесь. Возможно, завтра утром будете.
— Молодец, — похвалил Петровский и, сделав несколько шагов, грузно сел в соседнее кресло. — Мне бы еще часиков пять, оклематься. Как Гоша?
— Бьются, — после паузы ответил Тополев. — Как же все плохо получилось-то…
— Обычно, — пожал Петровский плечами. — Трудно предугадать ходы противника.
— Я вообще не понимаю, зачем вы начали трансформацию.
— Хотел понять, кто это был.
А я едва с ума не сошел, подумал Тополев.
— Поняли? — недовольно спросил он.
— Нет пока, — ответил Петровский, — но запах мне показался очень знакомым. Очень, понимаешь? Где-то я с этим человеком уже сталкивался.
— Тензор?
— Нет, Антон, — покачал головой Петровский. — Это кто-то другой. Давний запах, старый. Запах из моего прошлого. Но я никак не могу его вспомнить.
— А может, Тарас Васильевич, — заметил Тополев, — вам этот запах почудился…? Бессознательное частенько всякие чудеса вытворяет.
— Не знаю, Антон, — вздохнул Петровский. — Но, думаю, запах был на самом деле. И человека я успел рассмотреть. Очень он мне знакомым показался.
— Знакомый киллер? — улыбнулся Тополев.
— А почему бы и нет? Жизнь иногда с людьми такое вытворяет — похлеще твоего бессознательного будет. Что от Барса? Он разобрался с трупом водителя Ханиных?
— А что разбираться-то? По всему трупу и на восьмом этаже, где он жил, следы сильного магического воздействия. Кто не хотел, что бы он был на деле. Кто-то желал там видеть другого водителя. Ни жена, ни сын ничего не знают. Ушел утром из дома — и все. У нас сейчас другое…, — замялся Антон. — Там, на месте, мы взяли двоих. Они сейчас в изоляторе, с ними Мохов беседует.
— Старший группы, который ни во что не был посвящен? — вспомнил Тарас.
— Теперь уже посвящен, — ответил Тополев. — С ними мы пока ничего понять не можем. Какие два совершенно левых парня, оказавшиеся на кладбище рядом с местом нападения. В час ночи, с фонарями и лопатами. Мелят чушь про какие-то клады.
— Сканировали?
— Да вроде бы правду говорят, — пожал Тополев плечами. — Подержать их еще?
— Зачем?
— Чудные они какие-то, — сказал Антон. — Один из дурки, мы проверили. А второй сторожем на Мосфильме трудится. Ну, и в институте еще. Связались с местным участковым. Он как узнал, что мы товарищей с лопатами на кладбище скрутили, так прям весь задрожал в предвкушении. Говорит, вандализм всех достал уже в поселке. То могилу разроют, то кресты поломают, то еще чего-нибудь учудят. Так что, наших подопечных готов встретить с распростертыми объятиями.
— Отдашь?
— Не знаю, — признался Тополев. — Может, они и вправду клад искали?
— А может, просто, отлично валяют дурака?
1
Утром на своем письменном столе Немченко обнаружил компакт-диск. «Все копии стерты», — гласил приклеенный к нему стикер. Вадим, не торопясь, включил компьютер и, с некоторыми сомнениями, вставил диск в лоток.
Потом, поиграв пальцами по столу, достал обратно. Повертел в руках. Две мысли и два желания боролись в нем. Страх и банальное любопытство. Что бы сказала Наталья? Что сказала бы моя любимая жена, будь она рядом?
Это жизнь моей дочери, наконец, решил Немченко. Кто я такой, чтобы судить?
Он набрал номер Димы.
— Что с фотографиями? — спросил Вадим.
— Рендерим пока, — непонятно ответил Стременников. — Думаю, еще час — полтора и будет результат.
— По базе, конечно, еще не проверяли?
— А что проверять-то?
— Плохо, — заметил Немченко. — Времени у нас совсем нет.
— Диск смотрел? — после паузы поинтересовался Стременников.
— Ты вот что, Дим. Запись теперь начинай только после моего звонка, договорились?
— А если…?
— Что «если»? Мне не хотелось бы обнаружить увлекательное видео с собственной дочерью на каком-нибудь порносайте.
— Копий не остается, Вадим, — уверенно сказал Дима.
— А для меня это не гарантия, — закончил разговор Немченко. — Только по моему звонку, понял?
— Хорошо, — согласился Стременников и отключился.
Вадим поднялся и прошелся по кабинету. Мыслями он все время возвращался к компакт-диску, лежащему на столе. Что ж ты, Маня, натворила такого, что даже многоопытного Стременникова повергла в шок?
Он решительно открыл ящик стола и смахнул туда диск.
Не сейчас, подумал Вадим. Главное — Голос.
Он остановился у окна.
Поздняя осень. Прекрасная пора. Как мы с Наташкой…
Как же мне тебя не хватает, Ната!
Это были несвоевременные, размягчающие мысли. Хватит, подумал Немченко.
Когда я получу твое фото, дорогой монах, тогда и посмотрим, на чьей стороне будем играть. На твоей или Петровского, которого уже три раза пытались убить и который каким-то образом обзавелся охраной из оборотней. Немченко представил себе пяток таких парней в деле и восхищенно поцокал языком. Эх, мне бы хоть парочку. Да, и Шептун… Заслужить такое мнение о себе человека, вообще ненавидящего все и вся — достижение выше всяких похвал. Так, кто же из них все-таки таракан, интересно? Может быть, Голос просто слишком высокого мнения о себе, любимом?
И, вообще, черт возьми, когда я узнаю, мертв Петровский или нет?
У него на столе зазвонил телефон.
— Слушаю.
— Вадим Дмитриевич, — это был встревоженный голос Сашка. — Все как вы и сказали. Адрюха Палтус пришел. С утра сидит в дежурке.
— Вот как, — удовлетворенно произнес Вадим. — И как он? Ноги в порядке?
