— Она скоро освободится, — сказал он и стряхнул с дубленки упавшие листья. А потом подхватил меня на руки, и мы пошли назад к дому, который темнел за деревьями, как большущая старая тюрьма. — Стало быть, все путем? — проурчал папа мне в ухо, и крепкая шершавая ладонь сжала мои пальцы. — Здорово, что я тебя сюда пристроил. Весело тебе тут?
Я промолчала.
В холле я расцепила руки, которыми крепко-крепко обхватила папу за пояс, и смотрела, как мое место рядом с ним занимает Патрисия. Одну руку папа продел ей под локоток, а другой распахнул высокую дверь. Через плечо бросил мне «пока», и я услыхала, как он спрашивает ее имя.
— Патрисия, — ответила она. — Патрисия Элдридж.
Я вскарабкалась на свой подоконник и проводила взглядом плавно отъехавшую «гранаду». Папина рука вытянулась по спинке пассажирского сиденья. Я сидела и смотрела на тающий хвост выхлопных газов, а потом просто смотрела, пока день не сменился ночью. Теперь надо было снова ждать.
Прижав к груди пачку бумаг, в комнату входит мистер Палмер. Нас игнорирует, хотя мы ждем уже десять минут. Секретарша прибежала за нами и сообщила, что нас вызывает директор, ждет через полчаса у себя в кабинете. Мы с Эдамом стоим рядышком, точно пара нашкодивших малолеток. Ума не приложу, что бы это значило. Пока все молчат, оглядываю кабинет, и к горлу подкатывает тошнота.
Директор усаживается за стол, кое-что на нем переставляет, делает глоток из чашки и брезгливо морщится — остыло. Его суровые манеры внушают уважение, необходимое для управления школой. Стоит нарочитая тишина, хотя нос у него налился опасной краснотой и вены на тыльной стороне рук вздулись, словно карта дорог в никуда. Он все еще не замечает нас.
Я делаю вдох и, набравшись храбрости, даром что по непонятной причине боюсь его, заговариваю первой:
— Мистер Палмер, вы хотели нас видеть?
Директор поднимает глаза, по лицу пробегает тень.
— Да. Я надеюсь на вашу помощь, мисс Джерард. Дело очень деликатное. — Он сверлит Эдама взглядом, и я кожей чувствую напряжение между ними. — Мистер Кингсли, вы не просветите свою коллегу?
Бегут секунды, мне все тошнее: я догадываюсь, что за всем этим стоит.
Одновременно с протяжным выдохом Эдама разглаживаются морщинки в уголках его глаз и в складках у рта, расслабляются стиснутые челюсти, плечи мягко опускаются.
— Поступила жалоба, — ровным голосом начинает он. На лице никаких эмоций, смотрит прямо перед собой. — На меня жалоба. Одна из учениц утверждает, что у меня с ней… любовные отношения. — Он натужно сглатывает, видно, как дергается кадык. — Разумеется, это неправда. Вы на особом счету у девочек, они с вами откровенны, и мы с мистером Палмером подумали: быть может, у вас есть основания считать, что…
— Что она лжет! — Палмер берет инициативу в свои руки. — Дело нешуточное. Родители уже подключили своих адвокатов. — Пронзительный взгляд на Эдама: не иначе как полагает, что подчиненный не совсем без греха.
Включается Эдам, переводя глаза с меня на директора и обратно:
— Эта девочка — Кэти Фенуик — утверждает, что я… что мы… на протяжении долгого времени…
Я жестом освобождаю его от необходимости углубляться в подробности.
— Не надо больше ничего говорить… — Я снова там, прячусь в зарослях, не смея дышать, слежу за ними, вижу ее наготу. — Все понятно.
Испарина капельками выступает над верхней губой. В памяти всплывает бледная девичья кожа, сырая земля; ночной туман в лесу, приглушающий звук шагов.
— Я побеседую с некоторыми сотрудниками, попробую разобраться, — говорит Палмер. — Школьные юристы предложили, чтобы этот инцидент стал частью расследования, которое мы в любом случае обязаны провести. После чего я обязан составить отчет для совета попечителей. — Он тяжко вздыхает. — Хотя вы у нас в школе всего несколько недель, мисс Джерард, я буду весьма признателен, если вы изложите свои соображения касательно этой девочки. Любая мелочь, имеющая отношение к данному делу, любое ее замечание о мистере Кингсли — все может оказаться небесполезным. — Шея мистера Палмера наливается кровью, пальцы нервно сжимают серебряную ручку.
— Разумеется. — На Эдама я не смотрю, хотя знаю, что тот не спускает с меня глаз, безмолвно умоляя о спасении. Больше не сказав ни слова, закусив губу, я поворачиваюсь к двери.
— Хоть что-нибудь! — слышу я восклицание Эдама и закрываю за собой дверь.
Мотор ревет и вырубается. Я делаю еще четыре попытки, на пятой мотор испускает предсмертный хрип. Автомеханик из меня никакой, но я открываю проржавевший капот и добросовестно рассматриваю ворох маслянисто поблескивающих металлических кишок, за который выложила пятьсот фунтов наличными. И как только эта кучка изъеденных ржой проводков пережила — нет, как я пережила — дорогу сюда! Болтаются покрытые коркой окиси клеммы аккумулятора, каждое соединение сочится чем-то черным и зернистым, все резиновое изношено и в трещинах, решетка радиатора забита мертвой птицей.
— Черт! И что теперь делать? — Со злостью пинаю переднее колесо.
— Далеко собрались?
Бросаю взгляд поверх солнечных очков: наш учитель выгуливает собаку. Мы виделись в школе, но не общались.
— Не так чтобы, — смеюсь я. Вдруг поможет, если поприветливей с ним, хоть это и мука — улыбаться, прикидываться веселой. — Сдается мне, все гарантии посредника приказали долго жить. — Я одариваю коллегу самой милой улыбкой, на какую только способна при данных обстоятельствах. Подняв вверх очки, обручем цепляю на макушку.
— Это Элфи. — Он сует мне в руки собачий поводок и засучивает рукава потрепанного свитера. — А я Дуг, физикой заведую. Поглядим-ка, что там у вас.
— Спасибо, я вам так благодарна.
Пес как заведенный носится вокруг меня, поводок обматывает мне колени. Лишившись свободы передвижения, пес плюхается мне на ноги и принимается грызть носок туфли.
— Плохие новости. — Дуг выныривает из-под капота и чешет нос, оставляя на нем черную полоску. — Масло течет, аккумулятор никуда не годится. Все шланги в трещинах, в потеках, и видите — крышка трамблера, она мне совсем не нравится. Могу продолжать.
— Увольте, не надо.
— Вы куда ехали? — Нагнувшись, Дуг хватает Элфи за ошейник, тот лает, и оба начинают наматывать круги в обратную сторону, а у меня в итоге начинает кружиться голова.
Вообще-то я думала проехаться в выходные, понемножечку за раз, — посмотреть, насколько близко можно подобраться. Теперь затея представляется безумной и опасной. Вряд ли я достигла бы даже конца подъездной аллеи на этой старой развалине. Так что спасибо ржавой таратайке, что вовремя остановила меня.
— Да просто в город, — вру я.
Дуг смотрит на часы:
— Из Роклиффа ходят только два автобуса в день. Если поторопитесь, успеете на второй. — Его пес стоит около меня, он мне до колена. Дернув за поводок, Дуг уходит. — Не мешкайте, — бросает он, не оборачиваясь.
Неуверенными шагами я двигаюсь по аллее, но скоро останавливаюсь и, обернувшись, смотрю на здание школы. В окне справа от высоких дверей белеет лицо: кто-то из учениц, наверное. Я пускаюсь бегом к выходу, тяжелые железные ворота открываются со скрипом, от которого шевелятся на голове волосы, и я выхожу.
Над лесом, что начинается сразу у ворот, вздымается церковный шпиль. Прохладный ветер подгоняет меня в лесной шатер, где листва мерцает бледным золотом. Начало осени. Как странно находиться за пределами Роклифф-Холла. Я сознаю весь риск, понимаю, что придется ходить не поднимая головы, пусть даже я сильно изменилась.
По узкой дороге иду в сторону деревенской церкви. Рядом, хлопнув крыльями, слетает с дуба ворона, и я вздрагиваю. Ворона летит к приземистому зданию в просвете между деревьями — старой церквушке, неотъемлемой части поместья Роклифф-Холл. Церковь темна и заброшена, плющ оплетает ее сверху донизу, окна заколочены досками, а кладбище так заросло, что не видно ни одного надгробия. Проволочная ограда окружает церковь, клоки овечьей шерсти, как забытое белье, висят на решетке.
Я иду быстро, но дорога кажется бесконечной. До Роклиффа я добираюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как отъезжает автобус и медленно рассеивается серо-голубой шлейф выхлопа.
— Проклятье! — говорю я, с некоторым, впрочем, облегчением. Поездка в Скиптон была бы бессмысленна. Я придумала ее для того только, чтобы не объяснять Дугу своих истинных намерений. А их осуществление, так или иначе, закончилось бы катастрофой.
Навстречу мне едет машина, примечательная лишь тем, что других на пустынной деревенской улице нет. Я отворачиваюсь — не хочу, чтоб меня узнали, но машина притормаживает и останавливается рядом. Водитель гудит, приходится обернуться, и я вижу за рулем Эдама. Он опускает стекло, здоровается неловко: «Привет» — и морщит лоб.
