Они встретили Бернэма сердечно. Бернэм описал им свое видение выставки – она представлялась ему более объемной и более грандиозной, чем Парижская. Он не преминул упомянуть и тот весомый для него факт, что Олмстед дал согласие участвовать в проекте. Сейчас Олмстед и Хант напряженно работали над проектом дома Джорджа Вашингтона Вандербильта [92] в Балтиморе, недалеко от Ашвилла, в штате Северная Каролина, а до этого они вместе построили семейную усыпальницу Вандербильтов. Но Хант был настроен скептически и выражал свои сомнения без всякого стеснения. С какой стати он и остальные, здесь присутствующие, должны нарушать свои вплотную заполненные планы работ и браться за строительство каких-то временных сооружений где-то в провинциальной дыре, к тому же их влияние на конечный результат этой работы будет крайне незначительным?
Их скептицизм буквально поверг Бернэма в состояние шока. Он привык к подчас безрассудной и необдуманной энергии, свойственной обществу в Чикаго. Как жаль, что рядом с ним сейчас не было ни Олмстеда, ни Рута: Олмстед был бы отличным противовесом Ханту; Рут, как собеседник, отличался остроумием, к тому же всем присутствующим архитекторам была известна его роль как ученого секретаря Американского института архитектуры. В общем, ситуация сложилась так, что Бернэму надлежало проявить себя человеком, облеченным максимальной властью и возможностями. «По собственному мнению, как и по мнению большинства, он всегда считал себя правым, – писала Гарриет Монро, – и, будучи твердо уверенным в своей правоте, он так умело использовал силу того, чем обладал в конкретный момент, что всегда доводил до завершения все значительные дела». Но в тот вечер ему было явно не по себе, он чувствовал себя мальчиком из церковного хора, оказавшимся среди кардиналов.
Он утверждал, что Чикагская выставка, в отличие от любой другой, состоявшейся прежде, будет в первую очередь произведением архитектуры. А это заставит нацию понять, что сила архитектуры состоит в том, чтобы создавать красоту из камня и стали. Планы Олмстеда, даже если рассматривать только их, придадут выставке уникальность за счет лагун, каналов и огромных газонов, упирающихся в сине-голубую гладь озера Мичиган. Что касается площади, на которой будут выставлены экспонаты, сказал он, то у Чикагской выставки она будет на одну треть больше той, что французы выделили в Париже. И это отнюдь не мечта, добавил он. Чикаго принял окончательное решение воплотить план выставки в жизнь, что придаст городу статус второго самого крупного города Америки. На это, добавил он, у Чикаго деньги есть.
Вопросы, которые предстоит тут решить архитектору, таят в себе не столько теоретические сложности, сколько практические. Какого рода постройки он хотел бы видеть, какой архитектурный стиль он считает наиболее предпочтительным? Не остался в стороне и вопрос об Эйфелевой башне. Что, равное ей, может предложить Чикаго? На этот счет у Бернэма не было плана, было лишь стремление каким-то образом превзойти Эйфеля. Говоря по секрету, он был разочарован тем, что американские инженеры еще не выступили с какой-либо новой, но подкрепленной техническими расчетами идеей, как превзойти достижение Эйфеля.
Архитекторов тревожило то, что всякий, кто решит принять участие в работе над выставкой, сразу же окажется в тисках многочисленных комитетов. Бернэм гарантировал архитекторам абсолютную творческую независимость. Им хотелось во всех подробностях узнать, как оценил Олмстед участки земли, выбранные для выставки; в особенности их интересовало его мнение о центральном участке, который называли Лесистый остров. Проявляемая ими упорная настойчивость подтолкнула Бернэма к тому, чтобы немедленно дать Олмстеду телеграмму и снова попросить его приехать, но Олмстед вновь ответил отказом.
В течение вечера неоднократно и упорно возникал один и тот же вопрос: хватит ли времени?
Бернэм заверил их, что оставшегося времени достаточного и что на этот счет у него нет иллюзий. Но работа должна быть начата немедленно.
Он верил, что сумел их одолеть. Когда вечер подходил к концу, он спросил, готовы ли они принять участие в создании выставки?
Ответом было молчание.
* * *
На следующее утро Бернэм уехал из Нью-Йорка на поезде компании «Норт шор лимитед». Весь день за окнами его поезда мелькали пейзажи, засыпанные снегом, словно снежный буран выкрасил в белое всю страну, от Атлантического побережья до Миннесоты. Шторм разрушил дома, поломал деревья и убил одного человека в Барбертоне, в штате Огайо, но поезда компании «Норт шор лимитед» шли строго по расписанию.
Сидя в поезде, Бернэм написал письмо Олмстеду, в котором откровенно и без предвзятостей поделился впечатлениями о встрече с архитекторами. «Они все согласны с предложением взять на себя ответственность за художественные аспекты основных зданий… Общая компоновка выставки, кажется, получила откровенное одобрение сначала мистера Ханта, а потом и остальных, но они очень хотели узнать ваше видение ландшафта, и в особенности острова. Поэтому-то я и послал вам телеграмму с просьбой поскорее приехать. Они очень сильно расстроились, так же, впрочем, как и я, когда выяснилось, что встретиться с вами не представится возможным. Все эти джентльмены должны вновь собраться здесь 10-го числа следующего месяца, и они решительно настаивают, так же как и я, чтобы вы лично приняли участие в этой встрече. Я думаю, что мистер Хант особенно заинтересован узнать ваше мнение по всей проблеме в целом».
Но в действительности тот вечер закончился несколько иначе. Во время последней тяжелой паузы в клубе «Игроки» было только слышно, как архитекторы потягивают коньяк и выпускают клубы дыма. То, что предложил Бернэм, было заманчивым – против этого архитекторы не возражали, и никто из них не сомневался, что представитель Чикаго не кривит душой, описывая фантастически красивые места вокруг будущих лагун и дворцов; но существующая реальность – дело несколько иное. Решить вопрос может только знакомство с реально существующей ситуацией, для чего необходимо совершить длительную поездку, а после этого еще и принять в расчет бессчетное количество других трудностей, связанных с тем, что строительство комплекса будет проходить вдали от дома. Пибоди, однако, согласился участвовать в строительстве выставки, но Хант и другие согласия не выразили. «Они сказали, – как позже рассказывал Бернэм, – что им надо подумать».
Они все-таки согласились приехать 10 января на встречу в Чикаго, чтобы еще раз обсудить положение дел и осмотреть выделенные участки земли.
Никто из архитекторов никогда не бывал в Джексон-парке. Бернэм знал, в каком запущенном виде пребывал парк, и нечего было рассчитывать на то, что в таком виде он сможет покорить чье-либо сердце. На этот раз присутствие Олмстеда было более чем необходимо. В скором времени и Рут тоже должен быть вовлечен в дело обработки архитекторов, которые хотя и уважали его, но весьма осторожно оценивали его возможности исполнять роль контролирующего архитектора. Так что ехать в Нью-Йорк ему было необходимо.
Из окна вагона небо бледно-свинцового цвета выглядело чистым. Несмотря на то что пульмановские вагоны были оборудованы тамбурами, тонкая, как пудра, ледяная изморозь оседала между вагонами и придавала поезду Бернэма такой вид, будто он прибыл оттуда, где царит настоящая зима. Вдоль железнодорожного полотна лежали поваленные ветром деревья.
* * *
Прибывшего в Чикаго Дэниела Бернэма встретил холодный и даже озлобленный прием городских архитекторов и членов совета директоров выставки, с негодованием воспринявших его отъезд из города – да еще в Нью-Йорк, в это забытое богом место – для того, чтобы переманить архитекторов для создания выставки. Негодование вызвало также и презрительное отношение к таким городским архитектурным знаменитостям, как Адлер, Салливан и Джинни. Салливан увидел в этом подтверждение того, что Бернэм не верит, что в Чикаго достаточно архитектурных талантов для самостоятельного устройства выставки. «Бернэм верил в то, что, возможно, окажет добрую услугу своей стране, поручив все работы исключительно архитекторам восточных штатов, – писал Салливан, – единолично уверовав в их непревзойденный уровень». Председателем Комитета по землеотводу и строительству был Эдвард Т. Джефферей. «На совещании в комитете Джефферей с необычайной деликатностью и тактом, – вспоминал Салливан, – убедил Дэниела, пришедшего на суд [93], включить западных архитекторов в свой список исполнителей».
Недолго посовещавшись, Рут и Бернэм выбрали пять чикагских фирм для участия в строительстве выставки и среди них «Адлер энд Салливан». На следующий день Бернэм побывал с визитами во всех этих фирмах. Четыре из них, позабыв о ранее уязвленных чувствах, сразу же приняли приглашения. И только «Адлер энд Салливан» отказались. Адлер встретил Бернэма в кислом настроении. «Я думаю, что он, Адлер, рассчитывал оказаться в том положении, в котором сейчас был я, – сказал Бернэм. – Он был явно раздосадован и практически на все отвечал «не знаю».
