– Вы хотите сказать, что кладбища нет? – спросил Турусов виноватым голосом.
– Да не, оно-то маленькое есть, там, в углу. Не совсем, конечно, кладбище… – Мужик не глядя ткнул рукой в противоположный угол площадки.
– Все, порядок! – Радецкий щелкнул ножницами и выпрямил позвоночник.
Дворник потрогал бороду и остался доволен.
– Молодец! Стригун, что ли?
– Нет, я по другой специальности. А что там у вас за кладбище? – после Турусова заинтересовался Радецкий.
– Пошли! – дворник бодро поднялся, струшивая на бетон обрезанную шерсть бороды.
– Идите поглядите! – напутствовала Клавдия Николаевна. – Нам о смерти еще не время радеть.
Турусов, Радецкий и дворник вышли на край площадки и склонились над выбитым неровными буквами в бетоне списком фамилий, инициалов и дат, вмещающих человеческие жизни.
– Тут урны замурованы? – догадался Радецкий.
– Какие урны! Здесь мертвых не бывает. Они ж сами, как поймут, что жизнь кончается, так сами себя тут запишут и уходят с «Факела».
– Так это же не кладбище! – Турусов непонимающе пожал плечами. – Зачем оно?
– Эх, профессор, – вздохнул Радецкий, – это же летопись, это история «факела», именно этого, а не другого «факела». Убери ты отсюда это кладбище, и все: будет витать «гостиница» в облаках – ни людей, ни эпохи, словно и нет ее вовсе. А тут же, читай! «Феоктистов Г. В. 1938–1982; Борисоглебский А. В. 1914–1967». Есть кладбище, значит, и история, и прошлое у этого места есть.
– Так, может, кладбище и есть история? – ехидно спросил Турусов.
– В некотором смысле. Кладбище – доказательство существования истории.
– Да пошто вам эта история! – перебил их дворник. – Главное – память. Что она вмещает, то и было на самом деле, а остальное: хочешь верь, не хочешь – не верь. Неважно все остальное. Вот этих я всех знал, – он кивнул на выбитый в бетоне список. – А вон того, Лапкина… так я даже за него и фамилию, и даты выбивал. Он-то сам руки отморозил до мертвоты и как бы уже без них жил. Висят две жерди высохшие, а его не слушаются. Вот и решил он уйти. Сказал, что чувствует, мол, пора…
Дворник внезапно оборвал свою речь и прислушался.
– Звери, што ли? – прошептал он.
– Люди, – сказал Радецкий, расслышавший далекие человеческие голоса.
Там, где кончалось тепло, начиналась темнота. Как раз по кромке снега. Как ни всматривались дворник и двое постояльцев в темноту, а ничего разглядеть не могли.
Через несколько минут из темноты, как сквозь стенку, появились двое насупленных бородатых мужчин с обмороженными лицами и заиндевевшими усами и бровями.
Они подошли как можно ближе к трубе и принялись растирать каждый себе подмерзшие щеки.
– Вечер добрый! – окликнул их дворник.
– Угу! – промычал кто-то из них.
– Откуда такие подмерзшие? – спросил дворник.
– С соседнего «Факела», – ответил один, борода которого при ближнем рассмотрении оказалась рыжей. – Едва дошли, сплошные сугробины по тайге.
– В работу али так пришли? – дворник спрашивал хрипловатым голосом, будто старался выглядеть посуровее.
– Да я же почтальон, а этот не из наших, чужой, – рыжебородый кивнул на второго, который был помельче телом и бородка у него оказалась редкой, с трудом пробившейся сквозь высохшую кожу щек и подбородка. – Тут письмо уже третий год ношу по «Факелам», никак адресата не отыщу. Уже раза четыре опаздывал к нему.
– А как твоего адресата звать-то? – дворник смягчил голос.
– Смуров…
– Был такой, – кивнул дворник. – Сашка Смуров. Еще недавно был и ушел.
– Опять опоздал! – чуть не заплакал почтальон. – А куда ж он подался, на какой «Факел»?
Дворник развел руками.
Турусов задумчиво смотрел на «кладбищенский» список и вдруг обратил внимание на надпись «Смуров А. П. 1942–1986».
– Так вот же он! – крикнул Турусов. – Здесь в списке!
– А шо ж он сам-то… – дворник ошарашенно выпучил глаза. – Ни мне не сказал… А ну, где он там…
Дворник подошел к списку, склонился, изучая.
– Так и есть. Последним уходил… Хоть бы сказал, что насовсем…
– Значит, адресат выбыл, – вздохнул почтальон. – Что ж теперь?
– Эй, там не Пашка? – крикнула, подходя торопливым шагом, Клавдия Николаевна.
– Да не, – ответил ей дворник. – Это почтальон с кем-то. Письмо принес…
– Кому? – Запыхавшаяся бабуся остановилась рядом.
– Да уже некому! – махнул рукой дворник.
– Возвращать придется, – безрадостно покачал головой рыжебородый почтальон. – А где этого, который послал, искать? Опять по «Факелам» шастать!
– А ты не переживай, сынок! Неча так серьезно ко всему! Сожги или выкинь его и дело в порядке.
– Нельзя, – враз посерьезнел почтальон. – Тот-то будет думать, что получил адресат его письмо, а вдруг там что важное?
– Так возьми и прочитай! – подсказала Клавдия Николаевна.
– Это не по-честному! – недовольно проговорил дворник. – Так даже там, где я раньше был, редко делали. А тут и вовсе нельзя.
– Вы же мне помочь обещали! – неожиданно зашипел на почтальона пришедший с ним хрупкий человек с редкой бородкой на утонченном лице.
– Ну, вот и спрашивайте их! – Почтальон показал взглядом на дворника.
– Я извиняюсь… У меня тут дело… – заикаясь заговорил хрупкий. – Я из европейской части прибыл в командировку. Поможете?
– Чем тебе помочь? Деньги, что ли, нужны? – спросил дворник.
– Нет. Я по переписи… то есть переписчик неучтенного населения. Переписываю, сколько и кого на «Факелах» живет.
– Ну, эт я не знаю. – Дворник глянул на переписчика. – Тут постоянных нет, это для приходящих гостиница. Тут только постояльцы, а так каждый день кто-то приходит, другие уходят…
– Ну, а таких, которые более или менее постоянно, разве нет?
– Постоянно? – Дворник на минутку задумался, поглаживая уже аккуратно обрезанную бороду. – Вот эти, что ли? – Он показал на выбитый в бетоне список.
Хрупкий мгновенно ожил, перестал заикаться. Он машинально стащил с плеча рюкзак, вытащил тетрадь и принялся аккуратно переписывать фамилии и даты.
– Это уже что-то! – довольно произнес он. – Итого мною уже выяснено тридцать четыре тысячи сто две человеко-единицы. Если б еще знать, сколько всего этих «Факелов», чтобы зря не рыскать по морозу!
– А вы, видать, из Москвы? – Дворник окинул переписчика оценивающим взглядом.
– Это вы по акценту определили? – дружелюбно спросил хрупкий.
– Да не, порода у вас столичная, тонкая. Я таких много встречал. Их в начальники любят брать, а на другое они не годны…
– Для другого другие есть! – Переписчик закрыл тетрадь и улыбнулся. – Каждому свое! Вот закончу свое дело и сам буду других по командировкам рассылать. Может, когда-нибудь с кем-нибудь я вам приветик передам.
– За приветик спасибо, – усмехнулся дворник. – Ладно, вы погодьте, а мне еще надобно вчерашний мусор сжечь. – И он отошел на метров пять в сторону трубы, где, сметенные в кучку, лежали обрывки каких-то бумаг.
Дворник чиркнул спичкой, и юркий огонек заплясал по мусору.
– Это вы не документы сжигаете? – Подошел хрупкий переписчик и с интересом наклонился над маленьким костром.
– Да откуда тут документы? Слава богу, тут их и выписывать некому!
– Э! Да это же деньги! – выкрикнул переписчик. – Что же это вы себе позволяете? Наши родные деньги в огонь?
– Сразу видать, что оттуда прибыл! – хмыкнул дворник. – Такой бы мою работу враз запорол! О как над деньгой порченой дрожит!
– А, порченая… – переписчик закивал, с нескрываемой жадностью глядя на костер.
– Ну все, отогрелся и в путь, – грустно проговорил почтальон себе под нос.
– Остались бы на пару деньков! – дружелюбно предложил дворник. – Тут вот и постояльцы новые неплохие… Подумали бы о чем…
– Нет, нельзя. Вот письмо это возверну, отыщу того, кто писал, тогда и отдохну. Надо ж сперва долг исполнить.
– Да. Долг надо, – согласился дворник. – Но уж коли вернете, то ждем вас тут.
Переписчик засуетился, опять стал заикаться.
– А я… а мне куда лучше?.. Я с вами? – Он заискивающе заглядывал в глаза почтальону. – Может, останемся, отдохнем…
– Вы, если хотите, отдыхайте. Вы человек государственный, а мне надо письмо вернуть…
– Так я же без вас никуда не выйду!
– Вам решать. Я на другой «Факел» сейчас, а то вдруг опоздаю. – Рыжебородый почтальон запихнул письмо за пазуху и кивнул постояльцам на прощание.
Потом решительно зашагал прочь, в темноту.
Переписчик съежился, стал еще меньше, забегал глазками по сторонам, вопросительно-умоляюще впился взглядом в глаза дворника, но, не получив в ответ ничего, молча побежал догонять почтальона.
– Экая рыба! – задумчиво произнес дворник вслед хрупкому. – Пескарь, а сам сомов пересчитывает. Как пастух свое стадо!
Они молча постояли еще несколько минут. Порченые деньги уже тлели. Умирающая искорка боязливо суетилась на уже сгоревшей бумаге.
