— Мы в восхищении, — заявил Лобанов, усаживаясь на скамью и демонстративно закуривая.
— Мессир в восхищении, — согласился Волин и плюхнулся рядом. — Но курить все равно не полагается. Что тебе здесь, нехорошая квартира?
— Она самая, — подтвердил Сергей. — Гнуснейшая, можно сказать. И хозяева у нее поганые.
Они посидели молча.
— Что же это с Егорычем стряслось? — Лобанову надоело рассматривать паркетный пол. — И куда железнодорожные деятели подевались? Унесло на летающей тарелке?
— Смейся! Так до утра здесь и будем торчать?
— Ну, можно пойти вырыть берлогу в сугробе.
— А далеко твой друг любезный живет? Может, нанесем поздний визит?
Лобанов с сомнением глянул на громоздкое походное снаряжение, зевнул.
— Не близко. Нет, не потащимся среди ночи. Не помрем до утра, а там ох уж я его и разыщу!.. Хотя, может, случилось что.
Сплюнув, Алексей начал прикидывать, как бы поудобнее завалиться на скамью.
Заметив это, Лобанов сунулся к вещам.
— Погоди, сейчас мы, чтоб лучше спалось, по стопарю тяпнем. — Он извлек сумку с припасами.
Но после первой сон, наоборот, рассеялся, после второй Волин тоже закурил, а после третьей они завели беседу о текущих политических событиях.
Пустой, перекликающийся шорохами вокзал подмигивал с галереи блуждающими бликами, взмахивал крыльями теней под высоким сумрачным потолком, щурился подслеповатыми, занесенными снегом окнами.
Иногда Волину чудился чей-то взгляд, упершийся ему в затылок, или возникало в углу, где висел телефон-автомат, отдаленное злое хихиканье. Алексей вздрагивал и оборачивался, но зал по-прежнему заполняла все та же промозглая дремотность пустого казенного помещения. Лишь один раз, когда они уже ополовинили вторую бутылку, Волину показалось, что в темноте галереи мелькнула неясная тень, напоминающая давешнего рыбака в дождевике и со сломанной удочкой. Но этого уж никак не могло быть, потому что никакого такого рыбака в природе не существовало.
Алексей торопливо опустил взгляд и потянулся к приятелю чокаться. Позже ему припоминалось, что Лобанов сильно ругался, грызя зубами жестяную пробку третьей бутылки, которую никак не мог откупорить.
Волин проснулся, но глаз не раскрыл, а только подтянул под себя затекшие и озябшие ноги. Озяб он весь и подумал, что вот опять в доме отключили отопление.
Но потом сообразил, где находятся, и со стоном замотал чугунной головой.
Состояние было такое, что не мешало вызвать «неотложку». Но «неотложек» поблизости не водилось, а потому Алексей закряхтел и все же разлепил склеившиеся веки. Сквозь осклизлую пелену проступила спинка соседней скамьи, а еще дальше — по-прежнему зашторенные окошки касс. Протерев глаза, Алексей взглянул на часы, но табло оставалось слепым. Он сел. Лобанов спал на соседней скамейке, втянув голову в воротник ватника, оброненная шапка валялась рядом на полу, усеянном окурками. Свинство какое! Охотнички! Вон уже и «пушнина» появилась. Две пустые бутылки выглядывали из-за сваленной на полу амуниции, а третья, недопитая, поблескивала у ножки скамьи.
Вокруг ничего не изменилось, ни одна живая душа не дала о себе знать. Волину вдруг сделалось жутко. «Ненормальный какой то вокзал, — подумал он, ежась. — И поезд был ненормальный, и вообще…» Но тут пробудился Лобанов. Спустив ноги на паркет и одернув ватник, он диковато огляделся, пристально посмотрел на Алексея, будто пытаясь уразуметь, что это за подозрительный тип с опухшей физиономией коротает время по соседству, наконец проснулся окончательно и без предисловий осведомился:
— Ты зачем меня вчера напоил?
— Напоил, связал и надругался, — откликнулся Волин. — Вставай, охотничек, дичь по тебе соскучилась. — Он радовался тому, что вместе с коротким одиночеством кончился и его непонятный страх.
Нахохленный Лобанов вдруг наклонился и поднял полупустую бутылку.
— Это черт знает что! Мы на охоту приехали или водку пить? — И тут же схватился за голову. — Нет, так невозможно заниматься. Башка резонирует.
В руках у него материализовался складной пластмассовый стаканчик. Волин было запротестовал, но потом вдруг подумал: да ладно, отдыхаем все-таки — и они самым вульгарным образом опохмелились. Прожевав сало, Алексей буркнул:
— Наливай еще!
Минут через двадцать, когда фойе вокзала утратило зловещие черты и показалось даже уютным, Волин, в такт словам размахивающий маринованным огурцом, вдруг заметил открытую дверь и споткнулся на середине фразы.
— Ага, явились, голубчики, — сказал Лобанов, проследив взгляд приятеля. — Ну, пошли, глянем.
На стене рядом с распахнутой дверью красовалась медная чеканка с надписью «Буфет» и выдержанной в рыцарском стиле эмблемой в виде перекрещенных вилки и ножа. Волин удивился тому, что несколько часов назад не заметил ни этой вывески, ни самой двери, но нетерпеливый Лобанов уже шагнул через порог. Миновав тесный «предбанник», друзья оказались в довольно неожиданном месте.
— Однако, — сказал Сергей, оглядываясь по сторонам. — Что это значит?
Они стояли в обширном зале добротного городского ресторана. Длинные ряды столов под крахмальными скатертями в окружении мягких кожаных полукресел ровными шеренгами уходили к эстраде, уставленной звуковыми колонками и барабанами. Стены поблескивали зеркалами, проглядывавшими среди бордовых драпировок. С лепного потолка тяжелыми виноградными гроздьями свисали погашенные хрустальные люстры.
Из-под ног нечаянных посетителей вытекала малиновая речка ковровой дорожки, струилась между столов и упиралась в плотину эстрады. В ресторане стоял розовый полумрак.
Лобанов оценил сервировку ближнего стола, оглядел тяжелые бархатные портьеры, скрывающие окна, поправил шапку на голове и поразмыслил вслух:
— Лепо ли нам со свиным рылом в калашный ряд? — И тут же спохватился: — Да что за черт, откуда это здесь? Во всем поселке и пивнушки-то приличной никогда не было.
Волин удивленно хлопал глазами. Что тут было раньше, он не знал, но ясно же, что только идиот мог открыть фешенебельный ресторан на этом задрипанном, полузаброшенном вокзале. Алексею опять сделалось нехорошо и тревожно, захотелось немедленно вернуться в фойе, купить билет и убраться отсюда с первым же поездом.
Но он вспомнил слепые окошки касс, пустые, заснеженные пути и тоскливо подумал, что убраться они никуда не смогут, потому что, похоже, влипли в какую-то непонятную и дрянную историю.
— Может, не пойдем? — усомнился Волин. — Мало ли тут что…
— Не пойдем — не узнаем, — пожал плечами Лобанов.
— И шут с ним. Сам ведь говоришь: этого здесь быть не должно.
— Точно, не должно. Но — есть. А если не пойдем, оно, что, исчезнет?
Волин не нашелся, что ответить.
— Вот и давай пока сделаем вид, что ничегошеньки-то нас здесь не удивляет, — подытожил Сергей. — Лады? Мы же в чертовщину не верим, правда?
— Правда, — нерешительно согласился Волин.
Слева от входа, в просторной нише, располагался бар. Обтянутая кожей стойка поблескивала горками разнокалиберных питейных емкостей и никелированным боком кофеварки. Заметив аппарат, Алексей тут же уловил терпкий запах любимого напитка. Кофе сейчас был бы в самый раз.
Лобанов прогрохотал сапожищами по выдраенному до блеска полу и принялся громоздиться на высокий вертящийся табурет. Волин, потоптавшись, последовал его примеру. «Закрыто же еще», — подумал он, через плечо косясь на необитаемый зал, и вдруг краем глаза заметил в красноватом сумраке человеческую фигуру в нелепом одеянии с наброшенным на голову капюшоном, сгорбившуюся над дальним столом.
Алексею показалось, что там еще и маячит сломанная удочка, прислоненная к одному из кресел. Волин резко крутанулся на табурете, но никаких посетителей с удочками и в помине не было.
— Бармен! Эй, бармен!.. — Лобанов прихлопнул ладонью по стойке так, что бокалы в горках звякнули. Но призыв его остался без ответа.
Все это время перед приятелями маячила, будто нарочно выставленная напоказ, початая бутылка коньяка. Она призывно поблескивала темными боками, нахально лезла в глаза, как жирная клякса в тетради по чистописанию, и Лобанов, не выдержав, отодвинул ее в сторону. Но изнервничавшись и убедившись в недоступности отрезвляющего напитка, сцапал украшенную золотистой наклейкой емкость, а Волин машинально подставил стаканы.
— Ну, пусть нам будет хуже, — Сергей набулькал себе и другу почти до краев.
— Послушай, не нравится мне все это. — Алексей не торопился прикасаться к стакану. — Может, обойдемся без этих удовольствий?
— Мне, знаешь, тоже не в кайф, — отозвался Лобанов. — И что, вернемся в фойе и нажремся на лавке?
— Почему обязательно нажремся?
