— Иногда ты бываешь потрясающе груб.
— А ты что думаешь?
Он сел без приглашения.
— Он тебе не нужен. Выброси его.
— Хорошо.
— Так просто? — спросил он, удивленный.
— Да.
— Что говорит по этому поводу Оуэн?
Оуэн ничего не заметил, но она не собиралась делиться такими подробностями — даже с ним.
— Вопрос изучается.
— Оуэну повезло, — отметил он.
— Это Лиз повезло, — парировала она.
— О да, Лиз повезло, — откликнулся он тоном, умаляющим собственное достоинство.
— Когда ты в последний раз стирал эти хаки? — поинтересовалась она, зная, что была, вероятно, единственным человеком, от которого он может стерпеть подобное.
— Слишком давно?
Она кивнула.
— Да, дорогая, — издевательски произнес он, посмотрев на себя, словно ребенок, выискивающий недостаток. Затем спросил: — В чем дело?
— Ты знаешь, что Шосвиц готовится сделать из тебя козла отпущения? — поинтересовалась она.
— И что в этом нового?
— Он называет твою фамилию на каждой пресс-конференции, грозится и раздает клятвенные обещания в том, что убийца будет пойман и предстанет перед судом. Дескать, только ты можешь это сделать, найти и арестовать его. Боже, в его устах все напоминает какой-то дешевый вестерн. Говоря по правде, мне оно совсем не нравится. Ты превращаешься в потенциальную мишень.
— Послушай, Даффи…
— Так оно и есть, говорю тебе. Это — моя область, а не твоя или Шосвица. Таким образом он дразнит человека; так нельзя подставляться, тем более в качестве мишени. Послушай, если Грамотей, так они окрестили поджигателя, нападает на здания определенного типа, или если он предложил этим женщинам алюминиевую обшивку для дома, а они отказались, это одно дело. Но если он сосредоточился на Гармане, если здесь речь идет о мести, если он на этом зациклился, тогда Шосвиц совершенно не прав, изображая тебя этаким великим охотником за головами. Эти ребята непредсказуемы и легко возбудимы, Лу. Он способен сменить свою цель вот так. — Она щелкнула пальцами.
— Что сделано, то сделано, — отозвался Болдт. — Шосвиц всего лишь приписывает мне несуществующие достоинства, а не обвиняет. Именно так он может сохранить свою работу и должность. И как раз поэтому я никогда не стану чиновником. Необходимо знать правила игры, и, говоря откровенно, это меня не интересует.
— Слава Богу, — ответила она. — Я непременно поговорю с Шосвицем, — заявила Дафна. — Скажу, чтобы он прекратил. Так что имей в виду. — Она знала, что он не будет спорить с ней; он всячески старался избегать стычек.
— Мелисса Хейфиц, — сказал Болдт. — Дикси подтвердил это сегодня утром. По зубной карте. Они нашли пять зубов в пепле. Два из них принадлежат Мелиссе. Двадцать девять лет. Вдова, один ребенок. Муж был строительным рабочим, бетонщиком. Она работала бухгалтером в конторе на Восемьдесят пятой улице. Пока мы не обнаружили никакой связи с Дороти Энрайт. Приятная женщина, — добавил он, протягивая ей фотографию с водительского удостоверения. — Родители живут в Линнвуде. Сестра в Портленде. Нормальная, обычная жизнь, которая внезапно оборвалась. — Она почувствовала, что в горле у него стоит комок. Он считал чуть ли не каждую жертву членом собственной семьи. И это делало его единственным и неповторимым, но и уязвимым тоже. Он произнес: — Ты ведь знаешь, раньше людей сжигали на костре. — Его слова повисли в воздухе.
— Видишь? — спросила она, по-прежнему держа в руке фотографию с водительского удостоверения. — Цвет волос? Даже форма ее головы?
— О чем это мы говорим? — поинтересовался Болдт, подаваясь вперед.
Дафна наклонилась над столом и принялась рыться в стопке папок. Она вытащила одну и раскрыла ее. Потом передала Болдту плохую фотокопию моментального снимка Дороти Энрайт.
— А теперь? — спросила она.
— Черт меня подери, — сказал мужчина, который редко ругался.
— Думаю, теперь мы можем исключить здание в качестве мишени. Полагаю, мы можем отпустить Гармана с крючка. У жертв есть общие черты: темные, коротко подстриженные волосы, тонкое лицо. Он выбрал смерть от огня…
— Что просто нелепо, — вмешался Болдт. — Существует дюжина более легких способов убить кого-либо.
— Отнюдь не так нелепо, — поправила она, — это символично. В огне для него заключен некий символ, иначе он не пускался бы на все эти ухищрения. Правильно? Для него важно, чтобы женщины именно сгорели. Почему? Из-за символа ада? Потому что мать специально обожгла его, когда он был ребенком? Потому что они — нечистые, и он пытается совершить над ними обряд очищения?
— От твоих слов у меня мурашки бегут по коже, — заявил Болдт, обнимая себя руками, словно ему было холодно.
— Я даю тебе мотивы, психологическое значение, которое может иметь для преступника огонь: религия, месть, очищение. Они все здесь уместны.
— Этот парень охотится на брюнеток, потому что ему причинила вред его мать?
— Или подружка, или учительница, или сиделка, или соседка. Возможно, он пытался заняться любовью с женщиной и не преуспел; она смеялась над ним, дразнила его. Говорю тебе, Лу — а я знаю, тебе не хочется слышать этого, — тут замешаны секс и отверженность. Его мать могла застать его в тот момент, когда он игрался со своей штукой, и поднесла к ней утюг…
— Достаточно.
— Мы сталкиваемся с такого рода вещами, — настаивала она.
— С меня хватит.
— Нет, не хватит, если ты собираешься поймать его, — заявила она. — У тебя есть убийца, который намеренно сжигает здания, причем таким образом, что ставит в тупик специалистов. Он достаточно уверен в себе, чтобы рассылать стишки и рисунки, предваряющие совершаемые им убийства. У него особый взгляд на своих жертв. Каким-то образом он проникает в их дом и устраивает так, что тот просто взрывается, не давая жертве времени выбраться наружу. Ты должен лучше знать, что́ им движет, в противном случае тебе остается рассчитывать на чистую удачу. Единственный способ, которым ты тогда можешь поймать его, это столкнуться с ним на парковочной площадке супермаркета.
— Мы выделим используемое им горючее и проследим его до поставщика. Именно так делают при поджогах, — сообщил он ей.
— Это годится для какого-нибудь малого, который поджигает склад, чтобы получить страховку, но у нас совсем другой случай.
— Отчасти.
— Отчасти, да. Но вот другая часть — это уже твоя сфера действия. Прислушайся к жертвам, Лу, у тебя это хорошо получается.
— Там ничего не осталось, — вздохнул он. — Как бы кошмарно это ни звучало, я привык иметь дело с телами, с местом преступления. Эти пожары украли у меня и то, и другое. Я остался вне игры.
— Забудь о пожаре, — посоветовала она.
— Что?
— Оставь пожары Багану и Фидлеру, пожарным инспекторам. А себе возьми жертвы и все улики, которые ты сможешь раскопать. Разделяй и властвуй.
— И ты за этим меня позвала? — сердито выпалил он. — Ты хочешь рассказать мне, как вести расследование? Тебе не кажется, что это немного чересчур?
Она почувствовала, что краснеет. У них случались такие перепалки, но достаточно редко. Она произнесла с нажимом, стараясь сохранить спокойствие:
— Я собиралась предупредить тебя, что намереваюсь поговорить с Шосвицем. Хотела сказать, что договорилась встретиться с Эмили Ричланд, и узнать, нет ли у тебя к ней каких-либо вопросов.
— Эмили Ричланд, — пробормотал Болдт.
— Я разговаривала с ней по телефону. Она упомянула о мужчине с обожженной, сильно деформированной рукой. — Эти слова привлекли его внимание. — Возможна военная служба. Голубой грузовик-пикап. — Она буквально чувствовала его сопротивление. И саркастически заметила: — Почему тебе это не нравится? Потому что она когда-то действительно помогла нам раскрыть преступление?
Эмили Ричланд, которая занималась гаданием на картах Таро по десятке за сеанс, жила по другую сторону Пилл-хилл, и однажды помогла полиции установить местопребывание похитителя. По просьбе Эмили полиция не сообщила в прессу о ее участии, что произвело большое впечатление на Дафну, которая решила, что подобный фокус — если его можно так назвать — был проделан отчасти из тщеславия, желания приобрести известность и легитимность. В это время Дафна оправлялась от ран, полученных во время расследования другого преступления, связанного с незаконной торговлей человеческими органами, и потому пропустила собственно похищение. У нее никогда не было личных контактов с Эмили Ричланд.
— Ты так говоришь, потому что мы должны выслушать именно Ричланд? — спросил он.
— А что в этом плохого? Проверить источник? А если она имеет к этому делу отношение? Я не говорю, что она — ясновидящая, я говорю, что нам следует ее выслушать. Обожженная рука? Да ладно тебе, поедем!
