— Ради Бога…
— Помолчи лучше, прошу тебя.
Сцинк порылся в своем рюкзаке и вытащил оттуда плейер «Уокмэн». Устроившись в сыром углу конюшни, он надел наушники и прикурил что-то вроде самокрутки, правда, пахла она совсем не как марихуана.
— Что это? — спросил Макс.
— Жаба. — Сцинк сделал глубокую затяжку. Через несколько минут глаза у него округлились, шея обмякла.
Макс Лам, словно автомат, курил сигарету за сигаретой. Время от времени Сцинк открывал глаза и приставлял палец к своей шее, напоминая Максу об ошейнике. Макс курил и курил. Он заканчивал уже двадцать третью сигарету, когда Сцинк вышел из транса и поднялся.
— Чертовски хорошая жаба. — Он вытащил у Макса изо рта сигарету.
— Мне плохо, капитан.
Сцинк развязал его и разрешил отдохнуть.
— Завтра ты позвонишь и оставишь сообщение для жены. Мы организуем встречу.
— Зачем?
— Чтобы я мог понаблюдать за вами двоими. Хочу увидеть, как вы будете вести себя, смотреть в глаза друг другу, ну и все такое прочее, понял?
Сцинк вышел из конюшни, заполз под машину, где свернулся калачиком, и начал похрапывать. Поскольку Макс не переставал кашлять, он решил остаться спать в конюшне.
* * *
Бонни Лам проснулась в объятиях Августина. Но возникшее чувство вины сразу ослабло, как только Бонни увидела, что Августин спит в джинсах и футболке. Она не помнила, чтобы он одевался ночью, но было очевидно, что Августин так и сделал. Бонни была уверена, что близости между ними не было. Да, она много плакала, Августин ее успокаивал, но никакого секса.
Бонни решила потихоньку выскользнуть из кровати, чтобы не разбудить Августина, иначе оба могли почувствовать себя неловко, ведь они лежали обнявшись. А может, никакой неловкости и не возникло бы. Возможно, Августин точно знает, каких слов следует избегать в подобной ситуации. Совершенно ясно, что он умел обращаться с плачущими женщинами, потому что очень нежно гладил ее и шептал слова успокоения. Но когда Бонни поймала себя на мысли, что ей нравится запах его тела, она решила, что сейчас самое время потихоньку встать.
Как Бонни и надеялась, Августин был хорошо воспитан и притворился спящим, пока она благополучно не скрылась на кухне и не занялась приготовлением кофе.
Когда он вошел на кухню, она почувствовала, что покраснела.
— Извините меня, — пробормотала Бонни, — за прошлую ночь.
— А что случилось? Вы меня изнасиловали? — Августин подошел к холодильнику и достал из него коробку с яйцами. — Я очень крепко сплю, поэтому являюсь легкой добычей для сексуально озабоченных дам.
— Особенно для новобрачных.
— Ох, они-то как раз и страшнее всего. Жутко похотливые. Яйца варить или жарить?
— Жарить. — Бонни села за стол, открыла пакетик с сахаром, но умудрилась просыпать сахар мимо чашки. — Прошу вас, поверьте мне. Не в моих правилах спать с незнакомыми мужчинами.
— Если просто спать, то ничего страшного. А вот интимной близости следует опасаться. — Августин принялся чистить над раковиной апельсин. — Да успокойтесь вы. Ничего не произошло.
Бонни улыбнулась.
— Но могу же я хотя бы поблагодарить вас за дружеское участие.
— Всегда пожалуйста, миссис Лам. — Августин бросил взгляд через плечо. — Что вас так развеселило?
— Джинсы.
— Только не говорите, что на них дырка.
— Нет. Просто… понимаете, вы встали среди ночи, чтобы надеть их. Очень благородный жест.
— На самом деле это скорее была мера предосторожности. — Горячая сковородка зашипела, когда Августин принялся разбивать на нее яйца. — Меня даже удивляет, что вы обратили на это внимание.
Эта фраза заставила Бонни снова покраснеть.
Во время завтрака раздался телефонный звонок. Звонили из морга, куда поступил еще один неопознанный труп. Дежурный коронер хотел, чтобы Бонни заехала взглянуть на него. Августин пообещал, что Бонни перезвонит им позже, положил трубку и передал Бонни просьбу коронера.
— А они могут заставить меня поехать туда? — спросила она.
— Не думаю.
— Я не хочу туда ехать, потому что это не Макс. Он сейчас слишком занят разговорами со своим рекламным агентством.
— Они сказали, что это белый мужчина. Явное убийство.
Последнее слово повисло в воздухе, словно клуб дыма. Бонни отложила вилку.
— Это не может быть он.
— Вероятно, — согласился Августин. — Нам незачем ехать в морг.
Бонни поднялась из-за стола и направилась в ванную. Вскоре Августин услышал шум душа. Он мыл тарелки, когда Бонни вернулась в кухню. Уже одетая, мокрые волосы зачесаны назад, губы подкрашены розовой губной помадой, которую она отыскала в аптечке.
— И все же я хочу убедиться.
Августин кивнул.
— Да, так будет лучше.
* * *
Настоящее имя Кусаки было Лестер Мэддокс Парсонс. Мать назвала его так в честь одного политика из штата Джорджия, который прославился тем, что избил рукояткой топора темнокожих посетителей ресторана. Мать Кусаки была убеждена, что Лестер Мэддокс должен стать президентом Соединенных Штатов и всего сообщества белых людей. Отцу Кусаки больше нравился Джеймс Эрл Рей. Когда Кусаке было всего семь лет, родители впервые взяли его с собой на собрание Ку-клукс-клана. По такому случаю миссис Парсонс нарядила сына в балахон, сшитый из белых муслиновых наволочек, особенно она гордилась маленьким капюшоном. Все куклуксклановцы и их жены принялись наперебой расхваливать маленького Лестера, особенно подчеркивая, какой он симпатичный и какие у него правильные и типичные черты южанина. Это была явная лесть, потому что сквозь прорези капюшона были видны только карие бусинки его глаз. «Откуда они знают, а может быть, я негр!» — подумал тогда мальчик.
Ему нравились собрания Ку-клукс-клана, здесь жарили мясо на вертелах, зажигали огромные костры. И Лестер очень расстроился, когда их семья перестала посещать собрания, но он не мог спорить с родителями. А они вынуждены были прекратить посещение собраний из-за «несчастного случая», и мальчик прекрасно помнил ту ночь. Лицо отца было закрыто традиционным капюшоном, а когда наступил решающий момент поджигания креста, он нечаянно вместо креста поджег Великого Дракона местной организации. В отсутствие пожарного шланга перепуганные куклуксклановцы были вынуждены спасать своего горящего руководителя с помощью баночного пива. Когда огонь был потушен, отец Лестера уложил обгоревшего Великого Дракона на сиденье своей машины и отвез в больницу. И хотя Дракон выжил, от его тщательно охраняемой анонимности не осталось и следа. Так уж случилось, что когда Великого Дракона без капюшона и в обгоревшем балахоне доставили в приемный покой, там оказалась съемочная группа местного телевидения. И как только телевидение оповестило всех о принадлежности этого человека к Ку-клукс-клану, он ушел с поста окружного прокурора и уехал в Мэйкон. Отец Лестера винил себя в происшедшем, а другие куклуксклановцы гораздо более резко высказывались в его адрес. Усугубило ситуацию еще и сообщение в газете, поведавшее, что молодой врач, спасший умирающего Великого Дракона, был негром.
Парсонсы решили выйти из организации, пока у них еще был выбор сделать это. Отец Лестера вступил в лигу игроков в боулинг, в которую не принимали негров, а мать занялась рассылкой рекламных листков в поддержку Дж. Б. Стоунера — известного расиста, который периодически участвовал в выборах. Политика не привлекала молодого Лестера, который всю свою энергию подростка, достигшего половой зрелости, направил в криминальную сферу. В тот день, когда ему исполнилось четырнадцать лет, Лестер бросил школу, а его слишком занятые родители узнали об этом почти через два года. К тому времени доход парня от краж канавокопателей и бульдозеров дважды превышал доход его отца от ремонта таких машин. Парсонсы всеми силами старались не замечать, что сын отбился от рук, и даже когда у парня начались неприятности с полицией, мать заявила, что к их мальчику просто придираются. А отец сказал, что в его возрасте все мальчишки ведут себя так.
Лестеру Мэддоксу Парсонсу было семнадцать лет, когда он получил свою кличку Кусака. Он заводил фермерский трактор, стоявший на арахисовой плантации, и в этот момент его застукал сторож. Лестер выскочил из машины и бросился на сторожа, который спокойно «отрихтовал» Лестеру лицо прикладом обреза. Три дня Лестер просидел в полицейском участке графства, и только после этого появился доктор и осмотрел его челюсть, которая сместилась примерно градусов на тридцать шесть. Чудо, что ее вообще удалось спасти, а металлические скобы Лестер носил до двадцати двух лет.
Тюрьма штата Джорджия преподала Лестеру важный урок: свои расовые взгляды лучше всего держать при себе. Поэтому, когда Авила представил Кусаку остальным членам бригады «кровельщиков», Кусака отметил про себя (но промолчал), что двое из четырех рабочих были такие же черные, как гудрон, который они перемешивали. Третьим был молодой мускулистый гомик с татуировкой «69» на нижней губе, а четвертый — какой-то полоумный белый из графства Санта-Роза, он говорил на таком ужасном английском, что Кусака и остальные «кровельщики» с трудом понимали его. И хотя за плечами у каждого из них было немало уголовных дел, Кусака явно не испытывал к ним духовной близости.
