— Я хочу видеть мистера Корсакова, — ответил я.
Кажется, он удивился:
— Он ждет вас?
Ну что ж, Борис жив, и он здесь. Я ответил:
— Я его старый друг, — и протянул свою визитную карточку. Полагаю, ему не понравилось то, что он там прочел — «Оперативная группа по борьбе с терроризмом», и я сказал: — Я здесь неофициально. Пожалуйста, отнесите это мистеру Корсакову, я подожду.
Он поколебался, но ушел в заднюю часть ресторана и исчез за красной портьерой.
Я оглядел ресторанную зону. Стена позади сцены с музыкантами возвышалась на двадцать футов — двумя ярусами, и по центру верхнего, под потолком, в огромном зеркале отражались огни хрустальной люстры. Наверняка это зеркало двустороннее, и кто-то, сидя за ним, видит весь ресторан. Возможно, там кабинет Бориса — и я помахал рукой.
На сцену вышли три певицы, все как на подбор высокие блондинки и, конечно, очень красивые. Мое внимание было настолько поглощено ими, что я не заметил, как подошел метрдотель. С ним был белобрысый, стриженный ежиком парень, одетый в костюм свободного покроя, подходящий только для тяжелоатлета. Метрдотель сказал:
— Это Виктор. Он отведет вас к мистеру Корсакову.
Я двинулся вслед за Виктором через ресторанный зал. Он отодвинул красную портьеру, и я оказался в коридоре с запертой стальной дверью, которую Виктор открыл ключом. Мы вошли в комнатку с двумя креслами, еще одной стальной дверью и лифтом. Единственное, что привлекло мое внимание, — вращающаяся видеокамера на потолке.
Другим ключом Виктор открыл двери лифта и жестом пригласил меня внутрь. Когда мы поехали, я спросил его:
— Так вы здесь шеф по десертам?
Он продолжал смотреть прямо перед собой, но улыбнулся. Немного юмора очень помогает для наведения мостов через пропасть между людьми. К тому же он понимал по-английски.
Двери лифта открылись в такую же прихожую, как внизу, включая камеру наблюдения и стальную дверь — эта была с глазком, снабженным широкоугольной линзой. Виктор нажал на кнопку, и через пару секунд засов отодвинули и дверь открылась.
В проеме стоял Борис.
— Рад видеть вас живым, — сказал он.
— А я — вас.
Борис подвел меня к мягчайшему креслу и сам сел напротив в такое же. На нем был черный костюм европейского кроя и шелковая рубашка с распахнутым воротом. Похоже, он до сих пор в неплохой форме, хотя и не так худ и силен, как я помнил.
Борис налил водки в две хрустальные рюмки, поднял свою и сказал по-английски:
— Ваше здоровье.
Его английский был почти безупречен; наверняка с тех пор, как я видел его в последний раз, он выучил много новых слов, таких как «налоговая декларация», «оборотный капитал» и так далее.
— На здоровье, — ответил я по-русски, что, как мне казалось, означает «ваше здоровье». Или «я тебя люблю»?
Затем Борис сказал что-то Виктору, тот пошел к двери, но открыл ее не раньше, чем посмотрел в глазок. Может быть, для русского ночного клуба это нормальная предосторожность? Или все-таки паранойя? Виктор ушел, и Борис закрыл за ним дверь.
Я встал и посмотрел в двустороннее зеркало на полстены, через которое был виден практически весь ресторан и бар. Вероника сидела все там же. На задней стене ресторана, в окнах, как в рамах картин, виднелись пляж и океан. Неплохо, Борис. Получше, черт возьми, чем в Ливии!
— Вам понравилось шоу? — спросил Борис. Наверняка он наблюдал за мной, когда я стоял у стойки метрдотеля.
— Вы поставили отличное шоу, — ответил я.
— Спасибо.
Я оглядел просторную комнату, заполненную всякой русской дребеденью — фарфоровыми вазочками, серебряными самоварами и множеством русских матрешек.
— Вы отлично устроились, — сказал я.
— Много работы, много хлопот, — ответил он. — Сюда постоянно приходят разные инспекции — пожарная, здравоохранение, алкоголь; я должен общаться с мошенниками-поставщиками, с работниками, которые воруют…
— Убейте их.
Он улыбнулся:
— Да, порой я скучаю по своей прежней работе в России.
— Там мало платили.
— Но власть опьяняет.
— Еще бы. А вы не скучаете по своей прежней работе в Ливии?
Он покачал головой.
— Нисколько.
Меня не волновало, чем Борис зарабатывал на хлеб в Советском Союзе. Но то, что он продался чужому государству и учил таких, как Халил, меня волновало. Я уверен, он жалел об этом, но сделанного не воротишь.
Раз уж я встал, то воспользовался возможностью пройтись по комнате и посмотреть все это добро. Борис рассказывал об иконах, шкатулках, фарфоре и остальных своих сокровищах.
— Это все антиквариат, и очень ценный, — сказал он.
— Вот почему у вас такая мощная система безопасности.
— Ну да, правильно. — Он заметил мой насмешливый взгляд и добавил: — Но, конечно, самая большая ценность здесь — это я. В этом бизнесе легко наживаешь себе врагов, — с улыбкой пояснил он.
— Как и в прежнем вашем бизнесе, — заметил я.
— И в вашем, мистер Кори.
— Может быть, нам обоим стоит поискать другое занятие.
Он засмеялся, а я продолжал обход комнаты. На стене висел старый советский плакат — карикатура на Дядю Сэма с мешком денег в одной руке и атомной бомбой в другой. Он стоял на глобусе, широко расставив ноги, как бы распространившись на весь мир, и бедные народы всего мира тянули шеи из-под его ботинок. Советский Союз — СССР — был окружен американскими ракетами, нацеленными на отчизну.
— Некоторые мои друзья-американцы до сих пор считают этот плакат оскорбительным для себя.
— Не понимаю почему.
— Холодная война закончилась, — напомнил он. — Вы победили. Эти плакаты дорогие. Этот обошелся мне в две тысячи.
— Для успешного предпринимателя это не деньги, — заметил я.
Он не стал спорить.
— Да, теперь я и есть та самая капиталистическая свинья с мешком денег. Странно распорядилась судьба. — Он закурил сигарету и предложил мне, но я отказался. — Как вы меня нашли?
— Борис, я работаю на ФБР.
— Да, конечно, но мои друзья из Лэнгли уверяют, что информация обо мне является секретной.
— Вы не поверите, но ЦРУ часто лжет.
Мы оба улыбнулись. Потом он снова стал серьезным.
— Любая информация обо мне предоставляется по специальному запросу, если это действительно необходимо. Так что же у вас за необходимость во мне, мистер Кори?
— Зовите меня Джоном, — сменил я тему и тактику. — Ох, я пью на голодный желудок.
Он, чуть поколебавшись, ответил:
— Ох, я совсем забыл о гостеприимстве.
— Нет-нет, это мне следовало бы что-нибудь прикупить. Не беспокойтесь, давайте закажем какую-нибудь пиццу.
Он направился к телефону, стоявшему на столике у стены.
— Какое беспокойство? Это же ресторан, если вы заметили.
— В самом деле.
Борис имел вкус к сарказму, что свидетельствует об уме и душевном здоровье, как я часто объяснял своей жене.
Он сказал что-то в трубку по-русски; я расслышал слово «закуски», значение которого когда-то объяснил мне мой приятель Иван. Повесив трубку, он обратился ко мне:
— Садитесь, пожалуйста.
Я сел, и оба мы слегка расслабились, прихлебывая водку и наслаждаясь последними мгновениями, пока я не перешел к делу.
— Все забываю спросить, как поживает та милая девушка, что была тогда с вами, — сказал Борис.
В нашем деле, как я уже говорил, нельзя раскрывать никаких сведений о себе, поэтому я ответил:
— Мы по-прежнему вместе работаем, у нее все отлично.
— Передавайте ей, пожалуйста, привет от меня.
— Передам. — Я подумал, что пора вбрасывать мяч на поле, и спросил: — С вами не связывались ваши друзья из Лэнгли?
— Вы пришли ко мне с официальным поручением?
— Да.
— Тогда мне следовало бы попросить вас уйти и позвонить моему адвокату.
— Вы сможете это сделать в любой момент, как только захотите. Это же не Советский Союз.
— Скажите, почему я должен с вами разговаривать? — спросил он, не обращая внимания на мой выпад.
— Потому что ваш гражданский долг — помочь в расследовании преступления.
— Какого преступления?
— Убийства.
— Какого убийства? — спросил он.
— Возможно, что и вашего. Асад Халил вернулся.
За это требовалось выпить, и он налил себе.
— Вы удивлены? — спросил я.
— Ничуть.
Прозвучало начало мелодии — Чайковский? — и Борис подошел к двери и посмотрел в глазок. Затем открыл, и официант вкатил столик, уставленный едой, а Виктор прикрывал его с тыла.
Виктор запер дверь, а Борис, словно забыв о плохих новостях, которые я принес, занялся официантом, указывая ему, как расставить хрусталь, разложить салфетки и серебро.
— Пересядьте сюда, пожалуйста, — сказал мне Борис.
Я пересел, а Борис проводил официанта с Виктором к двери, закрыл ее за ними, запер и уселся напротив меня.
