– Да, Оль… А вы где? Да, я закончил, сейчас обедаю и еду, – Фил говорил по телефону, одновременно расстегивая на себе многочисленные застежки рыцарских доспехов. – Да не вопрос, я успею! Здесь до Рублевки двадцать минут. Да, а потом сразу к вам… Все, договорились!
Он подхватил свой реквизит и направился к машине. Там его поджидал сюрприз. Какие-то остряки насадили муляж его отрубленной головы на торчавшую из стены арматурину. Во рту у резинового Фила торчала дымящаяся сигарета, а на переносице красовались его стильные черные очки.
– Это кто тут над покойником глумится?! – Фил со смехом огляделся по сторонам.
– Это же инсталляция, Валер! – с ехидцей крикнул ему кто-то из ассистентов.
Глядя на своего бессловесного двойника, Фил с сочувствием покачал головой:
– Что, Валерка, убили и обижают? – он снял с муляжа очки и нацепил их себе на нос.
С видеокамерой в руках к нему подошла Анна.
– Валер, встань к нему, я вас сниму, – предложила она.
Улыбающийся Фил приосанился и положил руку на резиновый затылок своей копии.
– Как смотримся, а?
– Супер! Ну просто красавцы! Плешку только ему прикрой…
Фил поправил вздыбленные волосы на темени муляжа и снова повернулся к камере. Вдруг его осенила неплохая идея – показать Оле и, главным образом, Ване только что отснятый бой.
– Ань, слушай, а ты трюк сняла?
– Конечно…
– Дай камеру, я Ваньке покажу, – попросил он. – А завтра я верну.
– Валер, пусть лучше Саша заедет… – негромко предложила Анна, отдавая ему камеру.
– Угу, я поговорю, – без особого энтузиазма пообещал Фил и кивнул своей отрубленной голове: – Ну что, брателла, поехали?
Он осторожно, с таким расчетом, чтобы не погасла сигарета, снял голову со штыря и шагнул к машине. В этот момент откуда-то сверху его окликнули:
– Валер, привет!
Фил обернулся – по лестнице спускался Андрей Кордон, продюсер фильма. На съемочной площадке он показывался крайне редко, поэтому Фил неподдельно удивился:
– Ба! Какие люди! – с издевкой в голосе протянул Филатов.
– Ань, сняли уже? – спросил Кордон подругу, пропуская колкость заимодавца мимо ушей.
– Сняли, сняли! – небрежно ответила она продюсеру и с циничной ухмылочкой подмигнула Филу: – Давно уже сняли…
– Ну и как трюк?
– Нормально, – ответил Фил. – Иваныч мне башку с одного дубля снес! А ты что это вдруг на площадке?
– Да вот, хочу посмотреть, как мои деньги тратятся… – с важным видом огляделся Кордон.
Фильм наполовину финансировался Бригадой, и Фил не.преминул напомнить об этом Кордону.
– Заметь, не только твои, да? – он поднял резиновую голову и сунул ее под нос продюсеру. – У-у-у!
Кордон не ответил, только с невозмутимым видом прикурил от огонька сигареты, торчавшей из муляжа.
Точить лясы с Кордоном у Фила не было ни малейшего желания, да и к Оле надо было поторапливаться. Он обогнул неподвижную фигуру продюсера и пошел к своему «мерсу». Муляж головы он убрал в сумку, а камеру положил на полку перед задним стеклом. После этого принялся стягивать с себя доспехи.
К нему подбежал ассистент – помочь справиться с громоздкой и тяжелой амуницией.
– Валер, ты обедать будешь? – спросил он, принимая сверкающую кольчугу.
– А что там?
– Рыба, как обычно… – скривился парень.
– Ладно, Миш, давай. Только скорее – мне ехать надо! – Фил взглянул на часы и усмехнулся, увидев, как осторожно ассистент складывает кольчугу. – Да что ты с ней возишься – не бойся, не помнется!
Если бы кто-нибудь из друзей застал Пчелу за этим занятием – насмешкам и издевкам не было бы числа.
Витя Пчелкин сидел на диване в старой двухкомнатной хрущобе своих родителей и держал растянутый между выставленными ладонями моток пряжи, а его мать быстро и сноровисто сматывала шерсть в клубок. Судя по всему, это занятие было для Пчелы довольно привычным – он следил за движениями матери и плавно покачивал руками, чтобы нитка шла легко и не застревала.
Это и в самом деле было так. Витя был поздним ребенком – он появился на свет, когда его родителям уже перевалило за сорок. К своему сыну они относились как к главному богатству в своей жизни. С раннего детства мальчик был окружен самой трепетной и нежной любовью. И такое же чувство – правда, тщательно скрываемое от чужих глаз – Витя испытывал к своим родителям. Он и сейчас старался не доставлять им огорчений, ни одна их просьба не оставалась невыполненной. Мать увлекалась вязанием и очень любила мотать шерсть с рук сына, и Пчела часто и не без удовольствия помогал ей в этом.
Он смотрел, как морщинистые, покрытые сеткой вен руки матери сматывают шерсть в клубок и думал о своем.
Чеченские друзья Пчелы предложили Бригаде новое дело. Мало того, что оно сулило солидную прибыль, причем не только Бригаде, но и Пчеле лично. В случае его реализации Витя рассчитывал встать во главе крупного проекта, вырваться из-под надоевшей опеки Белова и зажить, наконец, своим умом. Но даст ли этому делу ход Саша? Сегодня должно произойти главное – будет принято окончательное решение.
Рядом за столом сидел отец Пчелы. Перед ним была расстелена старая немецкая карта Берлина. Карта давно дышала на ладан – протертая до дыр на сгибах, местами прожженная и надорванная, она выглядела настоящим музейным экспонатом. Василий Викторович, низко склонившись над столом, самым тщательным образом перерисовывал фрагмент карты на вырванный из тетрадки в клеточку листок.
– Бать, ты скоро? – поторопил его Пчела. – У меня времени впритык.
– Успеешь, – не отрываясь от своего занятия, пробурчал отец. – Мне семьдесят, и то не тороплюсь. Вот смотри.
Пчела, покачивая руками, вполоборота повернулся к отцу.
Василий Викторович показал ему свой рисунок и немецкую карту. Поочередно тыкая пальцем в обе бумажки, он объяснял сыну, где на них что.
– Это – Рейхстаг. А вот это, – вот, видишь? – та самая улица, где меня осколком жахнуло. Вот она… Ну, теперь там все по-другому, конечно. Но ты, Витя, все равно разыщи эту улицу и положи там цветок. Красную гвоздику.
– Может, розу? – предложил Пчела.
– Ну зачем розу? – отец терпеливо улыбнулся ему, словно неразумному малолетке. – Я же сказал – гвоздику. Только купи ее в Москве, да смотри, импортную не бери, бери нашу, подмосковную… Сделаешь?
Пчела кивнул. Шерстяная нитка описала последний виток, и его руки словно освободились от пут. Валентина Степановна опустила клубок в картонную коробку и робко предложила:
– Витюш, может, еще моточек?
– Мам, времени нет, серьезно… – покачав головой, Пчела приложил руку к груди и встал с дивана. – У меня ведь до самолета две встречи еще. Список лекарств где?
– В серванте, внизу, – показала мать. Пчела открыл створку серванта и взял еще один тетрадный листок, исписанный круглым материнским почерком. Он повернулся к родителям и улыбнулся:
– Ну все, давайте прощаться…
Ему и в самом деле нужно было спешить – до решающего разговора с Белым предстояло еще встретиться с Вахой и Асланом, чтобы обсудить все нюансы нового проекта. К тому же Пчела оказался без машины, поскольку Фила, доставившего его к родителям, срочно вызвали на съемки. К Аслану ему предстояло добираться самостоятельно.
Да, разговор с Сашей обещал быть трудным, при этом Пчела мог рассчитывать только на себя. Филу большинство коммерческих предприятий Бригады были, в общем-то, по барабану, ну а Кос – как это случалось в последнее время постоянно – наверняка встретит любое предложение Пчелы в штыки.
Так что убеждать Белого в перспективности нового дела, предложенного чеченцами, предстояло ему одному.
После нескольких дней почти непрекращающегося снегопада наконец-то выглянуло солнце. Оно отражалось тысячами искорок в свежевыпавшем снеге, в широких окнах и на блестящих оцинкованных крышах окрестных домов.
Оля вышла на крыльцо их загородного дома на Рублевке и зажмурилась – после затянутого в шторы и занавески помещения неудержимый водопад солнца ее буквально ослепил.
С тех пор, как она вернулась из Америки, Оля почти постоянно находилась в подавленном состоянии. Виной тому был ее муж – Белов совсем перестал таиться и практически в открытую крутил роман с наглой и развратной актриской. То, что до отъезда во Флориду было для Оли лишь смутным подозрением, по возвращении в Москву оказалось отвратительным, гнусным и очевидным для всех без исключения фактом.
Ее душила обида и злость, поэтому первым ее порывом было – немедленно уйти. Но по зрелому размышлению Оля пришла к выводу, что открытый разрыв с Беловым – не в ее интересах. Во-первых, Саша был ей по-прежнему дорог, и терять его навсегда она не хотела. Зная крутой характер мужа, Оля вполне резонно опасалась, что стоит ей громко хлопнуть дверью – и Белов запросто может закрыть для нее эту дверь навсегда. А во-вторых, к своему удивлению и даже некоторому стыду, Оля поняла, что ей совсем не хочется жить прежней жизнью – в крохотной бабушкиной квартирке или на старой даче, без охраны, без прислуги, но зато с постоянной заботой о хлебе насущном. Оказалось, что она настолько от этого отвыкла, что сама мысль о ежедневной работе (где? кем?) оказалась пугающе недопустимой.
