— Вам двоим выпала честь первыми испытать это новое и сокрушительное оружие против врагов. Вы — первые, кого задействовали в том, что потом войдет в историю как Симпу токубэцу когэкитай— Особый ударный отряд Божественного ветра. Это ваша возможность последовать по стопам майора Оды, стать перевоплощением симпу — божественных ветров, которые потопили в 1274 и 1281 годах пытавшиеся вторгнуться в Японию орды монголов и спасли ее от разрушения.
И Готаро и Нанги — как, впрочем, и всем в императорском военном флоте — была известна история пилота Оды, который пошел на таран и уничтожил своим истребителем Ки-43 американский бомбардировщик Б-17, чем спас целый японский конвой. Тогда он был сержантом. Посмертно его дважды повышали в звании.
— Майор Сато, — продолжал Ногути, — вас выбрали пилотом, который поведет первую “Оку” навстречу ее пламенной судьбе. Вы же, майор Нанги, будете пилотировать сам “Мицубиси”. — Он взглянул на лежащую перед ним стопку бумаг. — Нам известно местонахождение противника: это линкор и эсминец, без сомнения, авангард большой эскадры, которая направляется к Марианам. Ваша цель — эсминец. Корабли сейчас, — он снова сверился с донесениями, — в трехстах пятидесяти милях к юго-западу от острова Гуам. Выйдя из этой каюты, вы пройдете прямо на палубу. Ваше снаряжение для полета уже там. Вылет в пять тридцать. Я лично буду наблюдать за вами из боевой рубки.
Он встал. Инструктаж был закончен.
* * *
Предрассветный воздух был прохладным, с северо-востока дул резкий порывистый ветер. Нанги и Готаро, одетые в летные костюмы, пересекали обширное пространство открытой палубы авианосца. Перед ними виднелись очертания безобразного брюхатого монстра, готового разродиться смертоносным младенцем.
— Мой полет продлится дольше, чем твой, — сказал Нанги. — Им следовало бы выбрать для “Оки” меня.
Готаро улыбнулся.
— Таких, как ты, осталось немного, Тандзан. Большинство из тех, кто приходит сейчас, — сопливые новобранцы, мало или вообще ничего не умеющие. Учитывая это, а также и то, что война совершенно нас истощила, ты думаешь, разумно назначать на испытание этой летающей бомбы пилота-ветерана? — Он пожал плечами. — Что толку, если следующие настоящие участники Симпу токубэцу когэкитайничего не будут уметь? — Он покачал головой. — Нет, дружище, они сделали правильный выбор.
Готаро находился с наветренной стороны от Нанги. И когда он резко остановился и повернулся к нему, то своим телом загородил Нанги от жестокого порыва ветра.
Готаро достал из кармана белый лоскут, светящийся в предрассветной мгле.
— Это тебе, — сказал он и повязал его поверх шлема Нанги. — Древний символ решительности и отчаянной храбрости. Теперь к тебе подходит еще одно значение слова “симпу”. Ты его знаешь?
Нанги отрицательно покачал головой.
— Я слышал, что в Токио этим словом сейчас называют лихих таксистов: камикадзе. — Готаро рассмеялся. — Я бы назвал тебя так еще в каюте Ногути, но, боюсь, он счел бы такое слово слишком легкомысленным. Для него это был довольно-таки торжественный момент.
Нанги взглянул на своего друга.
— А для тебя, Готаро-сан? Ты ведь знаешь теперь, чем закончится этот полет.
— У меня есть вера, дружище, — ответил великан. — Я думаю только о том, чтобы служить своей стране.
— Они сумасшедшие, если думают, что “Ока” действительно испугает американцев. Насколько я их знаю, они, скорее всего, только посмеются над этим. У них нет понятия “сеппуку”, пути, которым умирает воин, — сказал Нанги.
— Тем хуже для них, — продолжал Готаро, — это действительно война двух не понимающих друг друга сторон. Я не могу думать о том, что будет с нами сейчас или что придет потом. У меня есть долг, и я должен его исполнить. А во всем остальном я полагаюсь на Бога.
Ветер усиливался, высокий небесный свод начинал светиться, растворяя свои черные, как смоль, краски в глубокой лазури. Далеко на востоке, там, где небо встречается с морем, уже показались первые розовые прожилки.
Готаро коснулся его.
— Послушай, дружище, капитан Ногути прав. Все мы любим жизнь — это тоже наш долг. Но помимо тебя самого существует еще нечто высшее. Это одна из первых заповедей христианства.
Они подошли к наполовину прикрытому брезентом самолету, механики уже принялись за дело, и коротко, но вразумительно объяснили им, как работают основные узлы этого, тандема. Все было довольно просто. Двухмоторный “Мицубиси” частично был разобран снизу, чтобы было куда пристроить брюхо грузной “Оки”. Его переделали так, чтобы с управлением мог справиться один человек — пилот.
Внизу был “цветок сакуры”. Нанги заглянул внутрь и содрогнулся от ужаса: настоящий летающий гроб, почти без всякого оборудования. Только приборы управления и переговорное устройство для связи с пилотом “Мицубиси”.
Механики объяснили, что Готаро будет лететь в большом аппарате до тех пор, пока не покажется цель. Затем он проскользнет через особое отверстие в узкую кабину “Оки”. Все фазы полета были обговорены в деталях, затем обоих майоров попросили все повторить. Было уже 05.19.
Они забрались в “Мицубиси”.
Море казалось сплошным заревом, отражая своей необъятной, покрытой рябью поверхностью кроваво-красный восход солнца. Огненные лучи света поднимались все выше и выше, вытесняя на небе все оттенки голубого.
Нанги и Готаро не слышали ничего, кроме монотонного жужжания и постоянной вибрации двух моторов. Теперь Нанги с полной ясностью осознал, в каком же отчаянном положении находится его страна. Он не раз летал на таких самолетах, но теперешний полет представлял собой нечто иное. Часть оборудования, как и говорили механики, была демонтирована. Разумеется, на самолете не было никакого оружия — он заметил это еще на земле, при первом же осмотре. Убрали также и значительную часть внутренней изоляции. Нанги понимал: это было необходимо, чтобы как-то компенсировать довольно значительный — четыре тысячи семьсот фунтов — вес “Оки”, на носу которой находилось более двух с половиной тысяч фунтов мощной взрывчатки.
Но чем дольше он летел на своем “новом” самолете, тем больше убеждался, что убрано было гораздо больше, чем того требовала крайняя необходимость. Он вспомнил, что сказал Готаро о плачевном состоянии личного состава японской армии. Не относятся ли эти слова в той же мере и к японской технике? До какого же уровня опустились их самолеты? Неужели к концу года неумелые подростки возьмут в свои неокрепшие руки винтовки и поплывут в гребных шлюпках навстречу вооруженному до зубов врагу? Мысль об этом заставила Нанги содрогнуться, и он поправил курс.
Прямо за его спиной Готаро, выполнявший в данный момент функции штурмана, изучал воздушную карту северной части Тихого океана. Он взглянул на часы и, наклонившись вперед, чтобы Нанги смог расслышать его сквозь оглушительный гул моторов, сказал:
— Мы увидим их примерно через десять минут, приблизительно в двухстах пятидесяти милях к юго-западу от Гуама. — Он снова взглянул на карту. — Мы столкнемся с ними почти прямо над Марианской впадиной. Говорят, это самая глубокая впадина на земле.
— Знаю! — Нанги пришлось кричать, чтобы быть услышанным. — И стараюсь об этом не думать. Я где-то читал, что там около сорока тысяч футов глубины. — Его передернуло.
— Не волнуйся, — беззаботно ответил Готаро, — ни тебе, ни мне не доведется сегодня поплавать.
Ровно через шесть минут Готаро коснулся плеча Нанги и указал ему на юг. Нетронутая поверхность океана казалась безмятежной и такой плоской, словно была сделана из цельного куска оружейного металла, прочного и непробиваемого. Но там, куда указывал палец Готаро, Нанги увидел два маленьких пятнышка. Он еще раз скорректировал курс.
— Время, — сказал ему в ухо Готаро. Нанги выравнивал в это время скорость.
— Подожди! — крикнул он. Но, когда повернул голову, друга уже не было. Нанги представил себе, как тот скользит по встроенному тоннелю в узкую и тесную, словно гроб, кабину.
— Я здесь, — услышал Нанги голос Готаро из переговорного устройства. Он сбавил обороты, и самолет начал снижаться. Нанги информировал Готаро о каждом своем движении.
— Мы на высоте тридцать пять тысяч футов. Я уже могу различить цель.
— Вижу эсминец, — сказал Готаро. — Только доставь меня туда вовремя, а уж я сделаю все остальное.
Опытные руки Нанги вели самолет прямо по курсу. Он чувствовал тугую повязку хатимаки вокруг шлема.
— Сато-сан, — сказал он.
— Да, дружище.
Что тут можно было сказать?
— Двадцать девять тысяч футов. Приближаемся к цели. — Он поднял руку и дотронулся до белой полоски ткани, концы которой трепетали на ветру.
Небо было необъятным. Слева вдоль горизонта собирались тучи, и от внимания Нанги не ускользнула резкая перемена в направлении ветра. Но территория, над которой они пролетали, все еще была залита солнечным светом. Насколько хватало глаз, везде простиралось безграничное море.
