Те отель некоторое время не трогали. Себя он окупал и благодаря местному туризму, международный же рынок требовал иных масштабов. В восьмидесятом году «Саглам» лишь отремонтировала его, добавив детскую комнату и ночной клуб, однако принципиально это ничего не изменило. Отелю требовался крупный инвестор.
Такой инвестор нашелся почти через двадцать лет в лице российской компании, владеющей отелем и по сей день. Тогда были достроены еще два корпуса, а «Акгюль» снова отремонтировали, чтобы он не выделялся на общем фоне. Именно поэтому здания казались абсолютно одинаковыми. В две тысячи десятом году они вместе прошли реконструкцию, и единый облик отельного комплекса сохранился.
– То есть первый корпус действительно был в два с половиной раза старше остальных, – указал Марат.
– То есть первый корпус не единожды проходил реконструкцию и был осмотрен людьми, куда более квалифицированными, чем твои нынешние источники. Ты думаешь, я не знаю, где ты этого нахватался?
– А что, внезапно знаешь?
– Вчера вечером в интернете появилась статья, написанная якобы постояльцем отеля – о том, что в обрушении корпуса виноват не шторм, а состояние этого самого корпуса. И тут вдруг ты мне звонишь и начинаешь такие расспросы. Я теперь очень надеюсь, что ты не имеешь к этой статье никакого отношения!
Что ж, настойчивостью Федора Михайловича оставалось лишь восхищаться… Интересно, как он до интернета добрался? В поселок съездил? Скорее всего, ведь на территории отеля с этим по-прежнему были проблемы.
– Про статью я ничего не слышал, – признал Марат. – Но догадываюсь, кто ее написал. Тебе не скажу.
– А мне и не надо, это не моя проблема. Моя проблема – это ты. Точнее, можешь ею стать, но, надеюсь, не станешь. Как видишь, я ничего не скрываю, потому что нечего на самом деле скрывать.
– Тогда почему все это не включено в сценарий? Дай догадаюсь: его нужно было согласовать с руководством «Пайн Дрим».
– Нужно было, и мы согласовали. Это нормальная практика, Марат. Весь этот исторический экскурс с покупкой «Акгюль» людям на самом деле даром не нужен. Всегда найдутся желающие спекулировать на трагедии – такое уже произошло. Мы рассказываем о работе МЧС, а не выискиваем скандалы и интриги. Ну так что? Мы пришли к взаимопониманию?
– Пришли. От меня твоим нервам бутылка, когда вернусь.
– Свои нервы побереги, – хмыкнула Катрин и тут же посерьезнела: – Обиды и правда нет, потому что я догадываюсь, какая там сейчас обстановка. Думаешь, я просто так с вами не поехала? Нет, я в это даже окунаться не хочу, на местах больших трагедий всегда веет паранойей. Но вы уж не поддавайтесь, додержитесь. Мертвых мы не воскресим и трагедию не отменим, ты сейчас там, чтобы сделать для людей хоть что-нибудь хорошее.
* * *
Полина не любила обращаться за помощью даже к коллегам, а уж к священникам и подавно: ей казалось, что этим она просто перекладывает ответственность на других. Но порой обойтись своими силами нельзя, а тут еще и в команде оказался отец Гавриил, которого она всегда уважала. Поэтому в ресторане Полина сидела до тех пор, пока в зал не пришел священник.
Она сразу же созналась:
– Хочу присоединиться к вам за ужином и загрузить работой. Это большой грех?
– И не грех это вовсе, а очень даже благое дело, – рассудил отец Гавриил. – Потому что Господу служат не в рабочие часы, а до самой смерти. Что уже случилось?
– Я хотела поговорить о той женщине, которая сидит на берегу. Вы слышали о ней?
– Я видел, как ты с ней беседовала.
– Тем лучше.
За ними наблюдали, но этого и следовало ожидать, отец Гавриил всегда привлекал внимание. Полине это не мешало, она знала, что никто просто так не подойдет. Они лишь заняли дальний столик, чтобы их не подслушали случайно.
Там Полина и рассказала священнику о Елене. Женщина оказалась верной своему слову и продолжила дежурить на берегу. При этом оснований для того, чтобы вызвать медиков и увести ее насильно, не было. Елена нормально общалась с окружающими, не проявляла никакой агрессии, в нужное время ходила в ресторан, ела и пила, а потом возвращалась. Нельзя запретить ей находиться на пляже – это никому не запрещалось. И все же видеть ее там было жутко…
Отец Гавриил выслушал все это спокойно, возмущаться или бурно жалеть Елену он не спешил. Он лишь спросил:
– И что она там делает? Просто сидит?
– Нет, она… Она молится. Поэтому я и пришла к вам. Елена убедила себя, что все случившееся в ее семье – это наказание за ее проступки. В принципе, так делают достаточно часто: берут на себя несуществующую вину, чтобы придать горю хоть какой-то смысл.
– Но? Ты сейчас обязательно скажешь «но».
Полина не стала спорить:
– Но в случае Елены это усугубляется еще одним моментом. Она верит, что если будет молиться достаточно усердно, ее сын к ней вернется. Она не признает, что он умер и все уже кончено.
– А уже досконально известно, что он мертв?
– Нет никаких оснований считать, что он жив…
– Это не одно и то же, – покачал головой отец Гавриил. – Скажу честно, когда все идет хорошо, люди вспоминают о Боге куда реже, чем когда им что-то нужно. Но стоит случиться беде – и начинаются торги с Небом. Если я сейчас пойду туда и скажу этой женщине, что она ничего не добьется, она не поверит мне. Люди, испытывающие непередаваемую боль, хватаются за любое обезболивающее, независимо от того, какие могут быть последствия.
– Ну и что тогда? Просто позволить ей верить в то, что не случится?
– Оставить ее в покое хотя бы на некоторое время. Молитва, пусть даже начатая от отчаяния, дарует смирение. Проводя дни за таким занятием, эта женщина сама может успокоиться и принять волю Божию. Или отыщут тело ее сына, и это тоже поможет. Но прямо сейчас оставь право выбора за ней. Чем ей еще заниматься? Тихо плакать в своей комнате? Говорить с тобой? Но ты не в силах помогать ей круглые сутки, ты нужна другим. Я понимаю, что ты – натура деятельная, однако иногда нужно куда больше усилий, чтобы не делать что-то.
Полина не была уверена, что это действительно правильный путь, однако ничего лучше она все равно не предложила бы. Елена уже не стала ее слушать, она отклоняла советы психолога мягко, но решительно. Оставалось лишь надеяться, что со священником будет иначе, так ведь его нельзя затащить туда силой!
Значит, придется ждать. Полина не собиралась позволять этому ожиданию мучить себя. Она сделала для Елены все, что могла, но теперь настал момент отстраниться и позволить ситуации развиваться без участия психолога.
Уходить посреди ужина было неловко, поэтому она задержалась в компании отца Гавриила. И не только из вежливости: он являлся умным собеседником, не затрагивавшим религиозные темы без необходимости. Здесь Полина, вымотавшаяся за бесконечно долгий и мучительный день, по-настоящему отдыхала.
Полина даже расслабилась, но оказалось, что с этим она поторопилась. Когда ужин был закончен, она собиралась уходить, но отец Гавриил попросил ее подождать.
– Я хотел бы кое-что показать тебе, – пояснил он.
Священник достал из кармана смартфон, быстро что-то нашел и повернул экран к своей собеседнице. С яркой цветной фотографии на Полину смотрела большая счастливая семья. Из пяти человек, оказавшихся на снимке, она знала лишь одного, но мгновенно догадалась, что к чему.
Вот Боря – улыбается натянуто, но не потому, что несчастен, а потому, что он всегда ненавидел позировать на камеру. На руках он держит розовощекого младенца, а тому камера безразлична, малыш тянется к папе, на которого удивительно похож. Рядом с Борисом стоит невысокая, пухленькая, нежно красивая женщина, и вот она как раз улыбается искренне. К ней с обеих сторон прижались девочки-погодки, такие же золотоволосые, как она, но очаровательно объединившие в себе черты обоих родителей.
Полина знала, что внешне она осталась невозмутимой. А что она чувствовала сейчас – это ее личное дело.
