Вскочив на ноги, я стал ходить взад-вперед по комнате. Мысль о том, что придется дождаться утра, чтобы продолжить читать дневник, казалась невыносимой. Мне хотелось читать прямо сейчас, держать его в руках, оставить у себя на столько времени, сколько мне понадобится. Почему он не принадлежит мне? И почему бы мне его не выкрасть?
Я вновь задумался над этим вопросом.
Ну, вообще-то, мне нравится ходить в библиотеку. Нравится чувствовать себя научным работником, выполняющим важное исследование. Вполне благородные мотивы, хотя на самом деле была и более земная причина: не так-то просто пронести дневник через вахту, мимо бдительной охранницы, рискуя быть обысканным. И все же я еще не отказался от этой идеи. В юности мне и не такое сходило с рук, мы с ребятами несколько раз залазили в чужие дома и выносили вещи, которые можно было заложить, а попался я только один раз.
Но теперь мне было уже тридцать семь, а не пятнадцать лет, и я был солидным гражданином со степенью магистра и должностью в престижном университете. Способен ли я теперь действительно на что-нибудь подобное? И, что еще более важно, смогу ли я выйти сухим из воды?
31
Библиотека была еще закрыта, и я успел сделать пару кругов по клуатру Сан-Лоренцо со стаканчиком эспрессо в руке, когда ко мне подошел тот же молодой монах, что и в первый день.
– Синьор Перроне, come va [35]? – Брат Франческо, как всегда, улыбался.
– Bene, e lei [36]? – сказал я.
– Bello giornata. Niente da dire [37], – он воздел руки к небу.
– Sì, bellissimo, – согласился я, только теперь обратив внимание на погоду. – Прекрасный денек.
– Вы художник? – спросил он.
Я не мог припомнить, чтобы когда-нибудь говорил ему об этом, и нерешительно кивнул, хотя в последнее время уже не чувствовал себя таковым.
– Вы видели «Благовещение» брата Филиппо Липпи в северной часовне? – Он указал на церковь по ту сторону монастырской стены.
Я туда так и не зашел ни разу, всякий раз торопился в библиотеку. В отличие от обычного туриста, стремящегося посмотреть все, я не видел во Флоренции практически ничего.
– Это очень красиво, – заметил Франческо. – Хотя, возможно, я так говорю, потому что она была нарисована монахом.
– Среди монахов были великие художники, – сказал я, – как брат Анжелико [38].
Он спросил, побывал ли я в Сан-Марко, и я отрицательно покачал головой, заметив про себя, что действительно, не мешало бы и туда сходить.
– Одна из жемчужин Флоренции, – сказал брат Франческо.
В свою очередь я спросил, давно ли он состоит в ордене, и он ответил, что десять лет, с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать.
– И вы довольны?
– Ни разу не пожалел об этом.
Вот бы все так относились к прожитой жизни, сказал я, и монах спросил, не так ли я отношусь к своей. Я не знал, что ему ответить, не знал, как относиться к прожитым годам – они вдруг стали казаться далекими и зыбкими. Вспомнил я и те места, в которых вырос, и ту жизнь, из которой вырос.
– Я свою жизнь сильно изменил, – ответил я.
Брат Франческо смотрел на меня своими большими голубыми глазами, ожидая продолжения.
– В общем, грешил я много. Был не очень хорошим мальчиком. Понимаете?
– Бывали случаи, когда грешники становились святыми.
– Ну, я был не то чтобы совсем плохим, но и в святые меня, думаю, не возьмут, – я чувствовал себя как на исповеди, но в монахе было столько доброты, что мне захотелось открыться. – Подростком я участвовал в одной группировке, в банде… и мы занимались нехорошими вещами, воровали и…
– Вы знаете о святом Дисмасе, добром воре? Это один из святых с нехорошим прошлым. Он был распят подле Иисуса.
– А могу я надеяться на какой-нибудь другой хэппи-энд?
Монах рассмеялся.
– Вы веселый человек, синьор Перроне. Я уверен, что ваша жизнь сложится хорошо. Continua così. Avanti così. [39]
– Держать курс?
– Си. Мой учитель, старший и более мудрый брат, всегда так говорит.
– Держать курс, – повторил я и хотел попрощаться, но брат Франческо остановил меня.
– Ha un amico a Firenze?
– Есть ли у меня друг во Флоренции? Вы имеете в виду Александру, американку?
– Нет. Мужчина. Он приходит сюда ogni giorno.
– Каждый день? О чем вы?
– Lui aspetta.
– Он ждет?
– Си. Мне кажется, он дожидается вас.
– Почему вы так думаете?
– Он появляется, когда вы приходите, и исчезает, когда вы уходите.
– Где?
Монах подвел меня к выходу и показал на место у стены на восточной стороне площади.
– Вон там. – Он указал на несколько каменных ступенек перед старой деревянной дверью. – Там вход в наше общежитие, как вы это называете. Там и я живу. Но мы не пользуемся тем входом. Мы заходим через двор.
– Как он выглядит, этот человек, который ждет там?
– Высокий. – Монах показал жестом, что мужчина к тому же массивный и крепкий. Но его лица Франческо не смог описать, потому что тот, по его словам, «носит ун капелло, шляпа, и он всегда фумандо» – и он изобразил курильщика, затягивающегося сигаретой.
Я попросил монаха дать мне знать, если этот человек еще раз появится, на что Франческо заметил, что это может быть просто «коинсиденца», совпадение.
– Может быть, – согласился я. – Но все же, пожалуйста, скажите мне, если увидите его еще раз. Просто хочу посмотреть, может быть, я действительно его знаю.
– Хорошо, я буду, как у вас говорят, «подсматривать».
– Посматривать, – поправил я, невольно улыбнувшись.
32
Предположение, что за мной кто-то следит, вытеснило все остальные мысли. Я понял, что уже не смогу спокойно сидеть и читать. Не обнаружив никого на ступеньках, указанных братом Франческо, я внимательно осмотрел площадь на триста шестьдесят градусов вокруг себя – вокруг бродили разные люди, туристы фотографировали здания, несколько монахов направлялись к монастырю. Я постоял несколько минут, разглядывая мужчин в шляпах – таких было много; потом всех, кто курил сигареты – таких еще больше. Потом я сдался. Но теперь все поводы для беспокойства разом усилились: и желание выкрасть дневник, и непонятные маневры Александры, и странное исчезновение Кватрокки. Последнему я оставил уже несколько текстовых и голосовых сообщений. Я еще раз набрал его номер, но вновь услышал автоответчик. На этот раз я не стал оставлять сообщений, а отправился в университет.
В приемной кабинета Кватрокки сидела синьора Моретти.
– Профессор Кватрокки у себя? Мне нужно с ним поговорить.
– Нет, – ответила она и продолжала что-то печатать.
– Что «нет»? Его нет или мне с ним нельзя поговорить?
Она лишь мельком взглянула на меня и вернулась к работе.
– Профессор Кватрокки не пришел на назначенную деловую встречу и не отвечает на мои звонки. Я беспокоюсь за него. В университете что-нибудь известно, где он?
Она отрицательно покачала головой, но на сей раз в выражении ее лица, как мне показалось, промелькнула тревога.
– Я беспокоюсь, – повторил я. – Это нормально для него – пропадать, не дав о себе знать даже вам?
– Профессор сильно переживал из-за своей утраты. Я не хочу его беспокоить.
– Но чтобы вот так – не звонить, пропускать занятия? Я просто хочу повидать его и убедиться, что с ним все в порядке.
Поколебавшись, синьора Моретти вздохнула и смягчилась.
– Он живет возле Санта-Кроче. [40] – Она записала адрес на листочке бумаги и вручила его мне. – Пожалуйста, дайте мне знать, все ли в порядке с профессором.
Введя в Гугл-карты адрес Кватрокки, я пошел предложенным маршрутом, держа телефон перед собой, как кладоискатель лозу. Чудесный гаджет провел меня мимо музея Барджелло, который я собирался посетить, чтобы самому увидеть, наконец, воочию еще один шедевр, о котором так много рассказывал студентам – юного Давида, скульптуру Донателло, по мнению некоторых историков, положившую начало эпохе Возрождения. Украшенное зубцами здание музея возвышалось над маленькой площадью и покрывало тенью близлежащие улицы. Если я правильно понял указания GPS, путь мой лежал на юго-восток, за пределы исторической части города, в менее населенный район. Чем дальше я шел по кривым улочкам, тем больше менялся цвет зданий от тепло-серого и коричневого до охристого и даже розового. В каменных стенах и облупившейся краске весомо присутствовали ушедшие поколения, я ощущал в воздухе их запах, буквально вкушал историю этого старого города и наслаждался ей.
