Егор усмехнулся, снова удивляясь своему неуместному хладнокровию. В чем нельзя было сомневаться, так это в том, что его отпустят не скоро. Время предварительных разговоров, насколько он понимал, прошло, и теперь пришел черед некоторых требований, отказ от которых грозил ему если не смертью, то определенными лишениями и, возможно, истязаниями.
Последнее соображение было не из приятных. Если в его положении вообще что-нибудь могло быть приятным. Детдомовская закалка позволяла проявлять Егору незаурядную стойкость во многих житейских испытаниях, где было место и уличным стычкам, и нахрапу бандитов, и борьбе за кусок хлеба. Но как вести себя в данной ситуации, он, вопреки богатому жизненному опыту, не знал. В книгах герой, проявляя чудеса ловкости и отваги, освобождался от наручников, побивал всех негодяев и благополучно спасал себя и мир. Здесь же об этом и думать было смешно. Дай бог, чтобы не придушили, как котенка. А там уж – как сложится.
Но на всякий случай Егор выработал нечто подобное на стратегию защиты. Первое: ни в чем не признаваться. Второе: начисто отказываться от наличия у него каких-либо необыкновенных способностей, кроме способности написать приличную книгу за месяц, максимум, полтора. Третье: нажимать на свое знакомство с сильными мира сего, которые, без сомнения, бросят на его поиски все имеющиеся в их распоряжении силы. И четвертое: тянуть время как можно дольше. Существовала надежда, что его и вправду скоро начнут искать и любое затягивание времени в отношениях с похитителями даст ему дополнительные шансы на освобождение.
Рассортировав в голове вышеозначенные пункты, как боезапасы перед боем, Егор сел ровнее, закрыл глаза и постарался отрешиться от этого подвала. Теперь вся его надежда заключалась в том, что он когда-нибудь сможет выйти отсюда целым и невредимым.
Но отрешиться не удалось. В ноздри лезла подвальная вонь, и мысли сами собой обращались к настоящему.
В принципе, доводить дело до того, что ему начнут загонять под ногти иголки, Егор не хотел. Если он будет поставлен перед жестким выбором, ему ничего не останется делать, как пойти на попятную. Не в его положении, в конце концов, диктовать условия. А он хотел просто жить и писать свои книги.
Но, если он попал в руки каких-нибудь маньяков, ждать можно всякого.
Прошло уже пятнадцать минут с тех пор, как он очнулся. Часы показывали половину одиннадцатого, а за ним никто и не думал приходить.
«Психологическая обработка, – решил Горин, стараясь не терять спокойствия. – Ждут, когда я начну кричать и обещать все исполнить, лишь бы меня отсюда выпустили. Возможно, так оно скоро и будет».
Он не успел додумать свою мысль, как послышались громкие шаги и двери распахнулись от сильного толчка.
То, что Егор увидел, едва не исторгло из его груди вопль ужаса.
В комнату один за одним вошли четверо человек в черных балахонах с нашитыми на груди красными крестами. На головы их были надеты высокие остроконечные колпаки с прорезями для глаз. Двое из них держали в руках громадные охотничьи ножи, и вид этих ножей произвел на Егора такое впечатление, что он в один миг забыл о своей стратегии и вжался в кресло, словно надеясь найти в нем защиту от того ужаса, который он внезапно почувствовал.
– Кто вы? – пролепетал он, бегая глазами по колпакам и колышущимся одеждам вошедших.
Ему не ответили. Та пара, у которой были ножи, встала по обе стороны от кресла так, что Егор прямо перед собой увидел сверкающие клинки.
– Что вам нужно! – закричал он и, теряя над собой контроль, забился, силясь вырваться из наручников.
Тяжелые руки опустились ему на плечи и придавили к сиденью.
Красные круги поплыли в глазах Егора. Ему показалось, что один из ножей приблизился к его груди, и он испустил хриплый, придушенный крик, впрочем, мгновенно затихший.
Перед ним стояли двое, одетых в балахоны. Они не были вооружены, но один из них, гигантского роста, сжимал в руках Библию в старинном кожаном переплете. Он сделал знак, и в рот Егору влез какой-то плотный матерчатый комок, от которого он едва не задохнулся. Выпученными глазами он пытался уловить сквозь прорези в колпаках взгляд своего мучителя, но видел только черные дыры, из которых на него, казалось, глядела бесконечность.
«Это конец, – мелькнуло в голове у Егора. – Сейчас они зарежут меня, как барана».
Второй, стоявший без оружия, поднял видеокамеру и, отойдя в угол, начал снимать происходящее, плавно водя камерой вправо-влево. То, как он действовал, говорило о его немалом опыте в подобных делах.
Меж тем началось некое подобие церковной службы. Гигант открыл Библию и начал читать утробным голосом одну из глав Апокалипсиса.
«И я увидел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.
Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.
И когда Он снял вторую печать, я услышал второе животное, говорящее: иди и смотри.
И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч».
Голос звучал монотонно, торжественно, постепенно увеличивая свою мощь, и Егор чувствовал, что голова у него начинает идти кругом.
«И когда он снял третью печать, – продолжал чтение гигант, – я услышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей».
Слушая эту сводящую с ума декламацию и косясь на ножи в руках своих стражников, Егор чувствовал, что еще немного, и психика его не выдержит.
В его несчастной голове роились десятки вопросов.
Кто были эти люди, откуда они явились, почему нашли нужным пленить его и привезти сюда? Как вообще они смогли его выследить? Значит, они давно наблюдают за ним. Но почему? По какой причине? Может быть, из-за его книг? Но Егор, как ни старался, не мог припомнить, чтобы он хотя бы в одном своем романе оскорбил чувства верующих.
Тогда что? Желание убить известного человека, чтобы таким образом поднять свой престиж? Может быть.
«А может, – вдруг подумал Егор, – это из-за моих открывшихся способностей? Но откуда им об этом известно? Кто им мог рассказать?»
«Жанна, – сказал он себе. – Это она. Взялась якобы из ниоткуда, одурманила, растормошила, все выведала – и навела на меня своих сообщников. И вот сижу в пыльном подвале и слушаю этот жуткий речитатив».
«И я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть, – ревел, как орган, гигант. – И ад следовал за ним, и дана ему власть, над четвертою частью земли – умерщвлять мечом, и голодом, и мором, и зверями земными».
«Быть может, – думал Егор, следя за каждым движением гиганта, – это такой ритуал? Они почитают свою книгу, а потом мы нормально поговорим. Не привезли же меня сюда только для того, чтобы убить. Это можно было сделать на улице… Хотя нет, им нужно провести процедуру. Если это религиозные фанатики, то для них важно соблюсти форму. А потом – зарезать».
Он весь покрылся липким потом. Руки его поминутно дергали наручники, но эти движения были машинальны и слабы, так как все его внимание сосредоточилось на человеке, читающем заклинания.
Когда в чтении наступила пауза, Егор призывно замычал, стараясь выплюнуть кляп. Ему показалось, что в прорезях колпака он увидел взгляд, направленный на него и выражающий некоторое внимание. Он забился сильнее, ибо такое проявление человеческих чувств говорило о том, что у этих людей есть все-таки душа и, стало быть, можно взывать к их сочувствию. А если не сочувствию, то хотя бы к желанию дать пленнику слово.
Но его призыв остался незамеченным. Сводящее с ума чтение продолжилось, отдаваясь в бетонных стенах глухим и неодушевленным рокотом.
Горин понял, что объясниться ему не дадут. Эти люди притащили его сюда с заранее обдуманным намерением, и вряд ли в их планы входит, чтобы это намерение не осуществилось.
Гигант уже кричал во весь голос. Егору казалось, что он сейчас оглохнет, что потолок обрушится на него и погребет его вместе с этими людьми.
«И говорят горам и камням, – заревел на какой-то немыслимой ноте гигант, – падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца. Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?»
Внезапно чтение закончилось. Гигант сделал знак, и кляп изо рта Егора был выдернут.
– Спасибо, – выдохнул тот, шевеля наболевшими челюстями. – Я не…
Гигант повелительно вздернул руку.
– Молчи и слушай! – воскликнул он.
Егор замолчал, снова уловив в прорезях колпака внимательный взгляд.
– Тебе дается великая милость, – объявил гигант. – Ты можешь покаяться перед Всевышним.
– Прошу прощения, в чем? – как можно вежливее спросил Горин.
– В своем великом грехе, – ответствовал гигант.
