На этот раз предстояло выполнить ответственную и щепетильную акцию в Венгрии. Там в обществе усилились прозападные настроения, а среди руководителей коммунистической партии оказался безответственный демагог, но, к сожалению, очень хороший оратор Милош Ремер. Он, как никто, умел увлечь толпу, вбить в головы радикальные идеи, воодушевить народ на самые решительные действия. Число его сторонников день ото дня росло. Органы безопасности давно упустили момент, когда его можно было устранить без лишнего шума, как надоедливую занозу. Теперь Милош Ремер представлял собой слишком заметную фигуру и всегда находился в окружении бдительной личной охраны. Попытка внедрить туда своего человека закончилась неудачей. Агент, как губка в ванной, мгновенно пропитался запрещенными идеями и переметнулся в стан врагов. Да еще и журналистам рассказал о своем задании. Скандал, как и следовало ожидать, раздули в западной прессе.
Но даже не ликвидация как таковая являлась в этом случае самым трудным. В конце концов, в арсенале спецслужб имелись проверенные средства от уникальных ядов до банальных снайперов. Милош Ремер всегда и всюду находился на виду, его сопровождали западные корреспонденты и фанатично преданные сторонники. Грубое устранение объекта могло взвинтить недовольство в обществе и привести к непредсказуемым последствиям. Поэтому Милош Ремер должен был неожиданно скончаться. Да так, чтобы никто не заподозрил, что его смерть насильственная.
Иван Витальевич поведал об этом Композитору и разложил ворох фотографий на журнальном столике.
– Вот этот предатель. Рассмотрите и запомните. Фотографии я заберу. В Будапешт выезжаете завтра. Как обычно, под видом журналиста, освящающего культурные события. Ведь в музыке вы разбираетесь не хуже любого настоящего композитора. – Бурмистров многозначительно улыбнулся. – Объект много ездит по стране, меняет маршрут. Но найти его не составляет труда. Он всегда в центре событий. Конкретную информацию получите на месте. И самое главное: ждать мы не можем. Каждый день его позиция усиливается, а число сторонников растет. На всё про всё – неделя. Не подведите.
Марк Ривун внимательно изучил пухлощекое лицо интеллигентного господина лет тридцати пяти с пышными усами и горящим взглядом. На всех фотографиях Милош Ремер был изображен во время пламенных выступлений перед большой толпой: в цеху, на площади, в концертном зале. Рот его был раскрыт, горло напряжено, в застывшей позе чувствовалась импульсивность.
Марк вернул фотокарточки. Генерал убрал их в карман и спохватился.
– Да, чуть не забыл. Наши сотрудники сделали запись голоса Милоша Ремера. Ведь вы всегда интересуетесь голосами клиентов.
Генерал включил большой магнитофон с подготовленной бобиной. Через специальную колонку, похожую на тумбочку, в комнату вошел разрозненный гомон толпы. Чей-то голос на незнакомом языке невнятно представил товарища Ремера. Раздались жидкие аплодисменты, которые тут же перекрыл уверенный баритон. Оратор начал тихо, почти вкрадчиво, но с каждой фразой его голос креп, расширялся, приобретал глубину, расцвечивался красками. Марк заинтересовался. Плохое качество записи, фонящий микрофон не помешали ему разобраться в уникальности ораторских способностей выступающего. Незаурядный сильный голос он сразу запомнил, теперь незачем будет напрягать обманчивую зрительную память. Он узнает этого человека в многотысячной толпе с закрытыми глазами.
– Достаточно, – Марк медленно опустил растопыренной пальцы.
Генерал протянул руку, щелкнул тумблер, шумный электродвигатель в магнитофоне затих.
– Вы никогда не были в Венгрии. Мы подготовили разговорник. Вот на этой пленке записаны самые распространенные фразы на венгерском. Включить?
Иван Витальевич вопросительно смотрел на притихшего Марка. Перед отправкой за границу Композитор предпочитал изучать местный язык только по фонограммам. Он слушал отдельные слова, фразы, отрывки диалогов, а затем идеально их воспроизводил. Понятия акцента для Композитора не существовало.
– Любопытный голос, – произнес Марк после некоторого молчания.
Бурмистров поежился. В присутствии загадочного агента он всегда чувствовал себя неуютно. На первые встречи трусливо брал наушники, не говоря про взведенный пистолет под пиджаком. Взгляд генерала пробежался по взъерошенной прическе и зимней одежде Композитора. К этому он тоже привык. Всё предусмотрено. Сегодня, как обычно перед новым заданием, агента посетит доверенный парикмахер. Затем ему принесут чемодан с подходящей одеждой, а то, что предстоит одеть к поезду, выложат прямо на стул.
– Вы про голос Ремера?
Композитор молчал. Генерал встал из мягкого кресла.
– Я все-таки подготовлю катушку с разговорником. Останется только включить. – Иван Витальевич сменил пленку в магнитофоне, оделся. – Не забывайте про сжатые сроки, – напомнил он перед прощанием.
Бурмистров никогда не обсуждал с подопечным предполагаемый способ ликвидации. Отчасти потому, что Композитор не умел рассказывать, но главным образом из-за того, что когда тот начинал говорить, генерал больше прислушивался к внутренним ощущениям, чем к смыслу фраз.
Закрыв за собой дверь квартиры, партийный генерал мысленно перекрестился. Он знал, что сегодня крепко выпьет. Так было каждый раз после встречи с Композитором один на один.
Марк включил магнитофон, завертелась пленка. Два голоса, на русском и венгерском поочередно произносили фразы: добрый день… один, два, три… направо, налево…сколько стоит…
Через час Композитор мог спросить и ответить на безукоризненном венгерском на самые распространенные вопросы.
Под полукруглым куполом длинного металлического ангара дрожал и переливался голос Милоша Ремера. Оратор находился в торце здания на возвышении из деревянных поддонов, застеленных фанерой. Все пространство перед ним заполняли рабочие авторемонтного завода, на котором проходил митинг. По тонкой крыше равномерно барабанил заунывный дождь. Из-за погоды митинг и был перенесен с открытой площадки в самый большой ангар.
Марк Ривун жался к стене ближе к выходу. Это было уже третье выступление Ремера, на котором он присутствовал. Здесь, под круглыми скатами, голос Ремера резонировал, усиливался и приобретал особую красоту. Тихий шелест мелкого дождя ограждал от посторонних звуков и словно консервировал голос оратора.
Марк смотрел на рабочих. На небритых грубых лицах отражались умиление, восторг и безотчетная любовь. Впервые после встречи с оперной певицей Серебровской Композитор столкнулся с голосом, умеющим не только убеждать, но и внушать слушателям неосознанную и необъяснимую любовь. Все, кто слушал Ремера, независимо от своего желания симпатизировали оратору.
Милош стал декламировать стихи. Это был его коронный прием. Смысл их был совершенно не важен. Во время чтения голос Ремера приобретал особую мелодичность. Слушатели погружались в сладкую негу, испытывали чувство близкое к наслаждению. В этом состоянии они могли пойти за любимым политиком куда угодно. Как влюбленные, потерявшие рассудок, они могли лечь под танки или кинуться на штыки, лишь бы их кумир не пострадал.
Каждый раз после прослушивания Ремера Композитор уединялся и старательно копировал его голос и интонацию. Казалось, всё получается, он даже специально ввел в заблуждение посетителей одного из городских кафе, но обман быстро раскрылся. Марку не доставало той особой вибрации и блеска, которые вселяли флюиды любви. Его вновь одолела тоска. Он мог голосом почти всё! Убеждать, обманывать, унижать, входить в доверие, даже убивать. Но не мог заставить полюбить себя.
А Милош Ремер мог. И та певичка, которую он так быстро и глупо растерзал в "Метрополе", тоже могла. Как постичь их тайну? Хирург, обследовавший его в камере, говорил, что добраться до сути можно, только вскрыв все органы, отвечающие за индивидуальность голоса.
Что ж, теперь он не будет спешить. Он подготовится к операции основательно.
Дождь заканчивался. Одновременно терял обаяние голос Милоша Ремера. Марк уже изучил возможности клиента, и дальнейшее его не интересовало. Он покинул митинг, прошлепал по лужам, прислушиваясь к ударам редких капель и хлопкам лопающихся пузырей. Промокших ног он не замечал.
Автобус привез Композитора в центр Будапешта. За несколько дней пребывания в столице Венгрии Марк успел изучить все звуки старого города, поэтому сразу свернул на одну из улочек, уверенно проделал извилистый путь и юркнул в комиссионный магазин. Спустя пятнадцать минут над дверью звякнул медный колокольчик, Марк рассеянно шагнул на булыжную мостовую, держа в руке только что купленный фотоаппарат.
На противоположной стороне старинной улицы вертелся узколицый человек в шляпе и длиннополом плаще. Обычно он встречал Марка у гостиницы и сообщал о графике поездок Ремера. Он всегда выглядел одинаково, ни разу не представился, и Марк мысленно называл его Плащом. Сегодня погода оправдала ожидания незнакомца, плащ на нем был мокрым.
