Поклявшись в предельной осторожности, в надежде, что она его не запомнила, он следовал за ней до конца недели. Он не считал нужным объяснять самому себе, зачем он это делает, почему продолжает наблюдать за ней. Все, что он знал, она была его целью на протяжении каждого дня. Он радовался, когда она снова появлялась перед его глазами. Ему нравилось, как она идет, легкость, с которой она поправляет волосы и накидывает на шею шарф, наклон ее головы.
В пятницу, он знал, что не может ее больше увидеть до понедельника, затем у него появятся больше шансов, сделать дистанцию между ними короче. Теперь он оставался в стороне, чтобы избежать еще одной их такой встречи. И между тем, он этого жаждал.
Стоя на втором этаже, он видел, как она вышла их салона «Стиль Мисс Эмили». С такого расстояния она выглядела брошенной, одинокой, несчастной. В нем проснулась жалость, какую прежде он еще не знал. «Я сказал им, что она дала мне ключ…» — слова Гарри Фловерса эхом повторялись у него в голове.
Став на ступеньку эскалатора, он плавно поплыл вниз. Взглянув на стальной язык, под которым исчезали движущиеся ступеньки, он приготовился сойти с эскалатора. Она стояла в конце холла и выглядела нерешительно, и даже печально.
И он оступился и упал. Он даже не оступился. Это был хорошо ему знакомый сюрприз его колена, из-за которого он не мог играть в баскетбол. Из-за него он начал падать, когда нога, не почувствовав под собой земли, просто сложилась, будто швейцарский нож. Он кубарем скатился по движущимся ступенькам эскалатора, и его выплюнуло на нижний этаж. Его нос прошелся по кафельным плиткам пола, а руку обожгла резкая боль. Локоть принял на себя весь удар о пол. Он унижено распластался по полу, и его интересовало лишь одно: не переломан ли нос? Когда он потянулся рукой к носу, то боль началась именно в пальцах. Он коснулся носа: ничего особенного, и даже ни капли крови. С облегчением он понял, что обошлось без серьезного кровопролития. Ему стало противно. Он уже никого не хотел видеть, особенно, ту девчонку. Он почувствовал, что вокруг него собралась толпа: зашаркала обувь, разные голоса начали о чем-то озабоченно бормотать, и чистый детский голос произнес: «Он упай…». Крови вроде бы не было. Нос сильно не пострадал. Он открыл глаза и увидел лес собравшихся вокруг него ног, и, протестуя против всеобщего беспокойства, прошептал: «Я в порядке. Я в порядке, просто проблема с коленом». Он постепенно встал на ноги. Нос онемел. Он потрогал его рукой — крови не было. Колющая боль разрывала локоть. Он застеснялся окружающей его толпы и почувствовал, как щеки налились теплом. Он пытался не разглядывать окружающие его лица. Кто-то из собравшихся ему сочувствовал, кто-то проявлял любопытство, вокруг были старики и дети, женщины и мужчины. Его удивило количество собравшихся вокруг него людей, и он начал среди них искать глазами ту самую девушку. Ее не было. Он с благодарностью вздохнул. Может, она не видела, как позорно он опрокинулся с эскалатора на пол.
— Ты в порядке? — рядом с ним возникла женщина-охранник в униформе, напоминающей полицейскую. Бадди обрадовался ей, потому что толпа тут же начала рассасываться.
— Конечно, — ответил Бадди. — Колено иногда подводит, — эти слова повторялись эхом у него в голове, потому что за последние несколько минут он произнес их уже миллион раз. — Я в порядке, — еще раз уверил он женщину-охранника, чтобы поскорее выйти наружу. Уходя, он осторожно делал каждый шаг, чтобы не упасть еще раз, что было бы уже дважды на протяжении нескольких минут. Направляясь к ближайшему выходу, он чувствовал на себе взгляды собравшихся у эскалатора.
Он уже был снаружи, и его поприветствовал внезапный порыв свежего воздуха. Он всего лишь хромал, будучи благодарным колену, которое начало его слушаться. Ветер приласкал его лицо, и он глубоко вздохнул. Он начал тереть локоть, наверное, пытаясь рукой смахнуть боль. Он все еще не чувствовал свой нос, но поломанным он ему не показался. Он аккуратно прикоснулся к нему пальцем…
— Сильно поранился?
Он обернулся на голос и увидел ее. Она стояла рядом — Джейн Джером. Она нахмурилась, на лице прояснилась забота.
Он покраснел. Кровь прилила к его щекам.
— Я в порядке. Меня снова подвело колено, — проклятье. Он опять должен был это сказать. Смущение и стыд снова затянули его в свой водоворот. Он уже знал, что она видела, как он рухнул с эскалатора, и как нелепо это выглядело со стороны.
— Однажды я тоже упала, — предложила она. — В первый же день, как мы переехали в Барнсайд? — знак вопроса взвился на последнем слове, будто украшение, привнесенное в смысл всех ее слов. — У меня была переломана пятка, и здесь… я в новой школе… конечно… и я упала на глазах у всех…
Продолжая тереть локоть, слушать ее голос и глядеть на губы, которые произносили эти слова, Бадди Вокер вдруг и бесповоротно понял, что Джейн Джером он так просто не отпустит. Это произошло в два часа и сорок шесть минут в пятницу, в майский день около «Мола» в самом центре Викбурга.
Все было кувырком, ее безответная любовь на расстояние — парни, которых она поедала глазами, но не могла с ними даже заговорить. Недосягаемый Джереми Мэдисон, сыгравший главную роль в школьном спектакле, в сокращенной редакции «Бриолин». Когда он проходил мимо нее по коридору, то ее покидали силы, к тому же, она будто заболевала. Однажды в школьном кафетерии, когда их руки нечаянно соприкоснулись, то у нее забилось сердце, и она подумала, что упадет или лопнет, разлетится на множество кусочков. Он был одним из самых неприступных парней в школе. В костюме или в джинсах для нее он мало отличался от себя же, но в футбольном шлеме и комбинезоне. Когда однажды в субботу вся школа «Барнсайд-Хай» собралась на футбольном стадионе, она не могла оторвать от него глаз. Он был героем дня, принося своей команде победу за победой. Она тогда влюбилась до невозможности, выделяя его среди товарищей по команде. Мокрые от пота лица и лакированные шлемы блестели на солнце. Накал страстей на поле и ее чувства к нему были чем-то слившимся воедино. Но почему-то на последней минуте футбольного тайма всего этого как и не бывало. Она к нему охладела. Затем был Тимми Киренс. Первая встреча с ним, свидание, агония и экстаз, будто название старого кинофильма. Все было ужасно и прекрасно. Неделями она с обожанием наблюдала за ним издалека, пока он, наконец, пригласил ее в кино. Сладкие мгновения, его светлые кудрявые волосы, бездыханность и невозможность сосредоточиться на домашнем задании, и как следствие — «С» по математике. Если правильно выразиться, то после этого Тимми Киренс от нее отвернулся. Он не стеснялся, не робел, но, честно говоря, выглядел нелепо, чесал одно и тоже место у себя на голове, хлопал ресницами. Было похоже на то, что он ее игнорировал, хотя в автобусе они продолжали садиться вместе, вместе стояли в очереди за билетами, и их места в кинозале были рядом. Он никогда не смотрел ей в глаза. Ни разу. И ни разу сам ей не звонил — вообще. Вера в любовь и надежда на счастье сокрушились в ней, она думала, что навсегда. Нет, она не слишком хотела пойти с ним куда-нибудь еще, но то, что он больше не стремился с ней еще раз встретиться, было еще хуже, чем, если бы этих встреч не было вообще, будто она безвозвратно потеряла что-то ценное. Еще до вандального покушения на их дом и всех последовавших за этим перемен ей было приятно проводить время с Пэтти и Лесли, но и прежде они стыдились ее, особенно когда рядом с ней оказывался Тимми Киренс, которого она неделями расстреливала взглядом обожания. И они попросту постарались исчезнуть, когда однажды в школьном кафетерии она и Тимми лишь встретились лицом к лицу с подносами в руках — на глазах у всей школы.
И вот (она даже не представилась) перед ней был Бадди Вокер. Все уже было по-другому, не как прежде, когда она в очередной раз снова теряла голову. Но на этот раз внутри нее вдруг что-то пошевелилось. Будто, до сих пор, она не знала, что у нее есть сердце, будто это было не сердце, а что-нибудь другое — машина для перекачки крови из одной части тела в другую.
Началось с сочувствия — она засмущалась, увидев, как он упал с эскалатора, и ко всему вызов, который был у него в глазах — она ощутила это даже издалека, и не сразу подошла к нему, потому что ей показалось, что откуда-то она его знала, или лишь видела прежде, может, в школе «Барнсайд-Хай». Перед знакомыми ей людьми она всегда смущалась больше, чем перед теми, кого не знала совсем.
Затем, выйдя наружу, она к нему присмотрелась: он потирал локоть и выглядел мрачно, будто был брошен семьей и друзьями. Он был не плох собой, но с долей какой-то необъяснимой грусти в глазах. Она заговорила с ним, не собираясь того, удивившись самой себе и тому, как слова сами начали выходить у нее изо рта. И она рассказала ему свою сумасшедшую историю о переломанной пятке. Чтобы ему стало легче. Зачем ей захотелось, чтобы этому, совсем незнакомому ей парню стало легче? Она не знала, но затаившееся любопытство в глубине ее тела начало говорить само за себя: когда он посмотрел прямо ей в глаза, то по ее венам что-то потекло — взгляд, который она не смогла себе объяснить. Самым подходящим объяснением, наверное, было то, что это был не только взгляд, он еще и слушал — не только ее голос, но и какую-то неслышимую сладкую музыку, идущую из ниоткуда. И это ниоткуда было в ней самой.
