Каждый советский морской офицер знал эту историю; знал больше, чем немногословно сообщалось в «Известиях» и военных газетах. Гущин был лишен звания, обвинен в обесчещивании Советского Военно-Морского флота и приговорен к длительному сроку на тяжелые работы в Гулаге. Его фамилия была синонимом того, что может случиться с некомпетентным морским офицером. А здесь же он был в форме полного капитана, дружески болтал с командиром, обсуждая операции советских подлодок в шведских водах Гельдер спустился в боевую рубку «Джульетты», и пока командир подлодки отдавал приказы экипажу на погружение, стоял в недоумении.
Так что же здесь, черт побери, происходит?
В воскресенье утром Рул вышла из дома, доехала до Национального аэропорта и села на «Восточный челнок» до Нью-Йорка. Она была слишком взволнована предстоящей встречей с Малаховым и потому не обращала особого внимания на зеркало заднего вида. Непосредственно перед приземлением в Нью-Йорке она поднялась, чтобы пройти в туалет, но, дойдя до середины прохода, остановилась. В кресле у окна, слегка похрапывая, сидел тот самый мужчина, который следил за ней. Тот самый топтун. Постояв несколько секунд и рассмотрев его хорошенько, она отложила в памяти его внешний вид. Пять футов девять или десять дюймов, прикинула она, грузный, вероятно, фунтов сто девяносто, лицо бледное, в нескольких застарелых оспинах, короткая стрижка, на макушке почти лысина, летний костюм из синтетики, сорок пятого размера, в общем, типичный представитель тех бездельников, которые в Вашингтоне занимаются как раз вот такой грязной работой для восточно-европейских посольств. Вероятно, у него плохие зубы и зубные протезы. Она ненадолго развлекла себя мыслью занять рядом с ним свободное место, чтобы напугать его до чертиков, когда он проснется, но затем проследовала в туалет.
В «Ла-Гардии» ей повезло, рейс до назначенного ей пункта было ждать недолго. В ее распоряжении было не больше часа, чтобы избавиться от «хвоста» и попасть на самолет компании «Нью-Ингленд Эр» до Берлингтона, и потому она поспешила занять очередь на такси как можно дальше впереди него. Не удалось. Как только ее машина отъехала, она заметила, как топтун протягивает деньги диспетчеру такси, а стоящий в очереди следующий за ней мужчина гневно грозит влезшему без очереди. Она раздумывала, насколько испугается ее водитель, если попросит его оторваться от преследующей машины, и еще ей хотелось, чтобы «хвост» знал о том, что она засекла его.
— Музей Метрополитен, — сказала она.
Движение было неоживленным, и на месте они оказались через полчаса. Она взбежала по широким ступеням к музею и вошла внутрь, даже не оглядываясь. Она и так знала, что он сзади. Она быстро показала членский билет у входа для членов и получила разрешение пройти. Он же, она была почти уверена, вряд ли является членом и должен отстоять очередь за обычным билетом для посетителей. Она быстро миновала охрану в центральном зале, быстро повернула направо, в музейный магазин и стала ждать. Общая очередь должна быть длинной, подумала она; пошло почти пять минут, прежде чем она увидела его отражение в витрине магазина, как он врывается в воскресную толчею центрального зала. Она дала ему пятнадцать секунд на беспомощное замешательство, затем прошла магазин насквозь и вышла из музея. В этом месте отследить ее было пустой затеей с его стороны. Ему бы надо было оставаться у входа — у единственного в этом здании входа. Она перехватила такси, из которого только что вышла женщина с тремя маленькими детьми, и за те же полчаса вернулась назад в «Ла-Гардиа», надеясь, что у топтуна нет партнера для слежки за ней. В самолете она отдышалась и попыталась успокоиться. Если она не избавилась от «хвоста», ей следовало бы отказаться от рейса на Берлингтон и от встречи с Малаховым.
В Берлингтоне она взяла напрокат автомобиль и направилась в сторону Стоува, вполне попадая в график. Она проезжала мимо крутых горных склонов, где зимой катались на лыжах, мимо псевдо-альпийских мотелей, похоже, закрытых летом. Она держалась южной дороги. Когда в поле зрения появилась бензозаправка «Тексако», она свернула на обочину и подождала минуту до трех часов, затем преодолела последние несколько сотен ярдов и остановилась. Ее автомобиль был единственным в этом месте. Она вышла из машины, наполнила бак, что заняло немного времени, потому что он на три четверти был полон, и оглядела дорогу, в ожидании связника. Но дорога оставалась странно пустой. Она зашла в станцию и расплатилась за бензин. Когда она вернулась к машине, на обочине стоял желтый «джип». За рулем сидел Эд Роулз. Не подавая виду, что они знакомы, он тронул с места и направился на юг. Она забралась в свою машину и последовала за ним, держась по возможности подальше от него, но не выпуская из виду. Проехав в южном направлении три или четыре мили, он свернул налево на гравийную дорогу, она за ним, удивляясь, что за эти пять или шесть минут езды она не увидела ни одной машины. Она решила, что по воскресеньям в середине лета в этой лыжной стороне и должно быть безлюдно.
Роулз еще раз свернул налево, затем направо и вскоре съехал с дороги в асфальтированный передний двор сельской школы, типичной для Новой Англии, маленькой красной сельской школы с флюгерной башенкой и белой отделкой. С расстояния в четверть мили Рул увидела, как он вышел из машины и вошел в здание школы. Она въехала во двор, припарковалась рядом с «джипом» и вылезла из машины. Было жарко, солнечно и тихо. Неподвижный флюгер наверху здания указывал на восток. Передняя дверь была приоткрыта, и Рул вошла внутрь. Небольшая прихожая вывела ее мимо какой-то закрытой двери в единственный школьный класс. Стало ясно, что школа уже давно перестала быть школой. На возвышении справа от нее, где раньше стоял учительский стол, теперь находилась современная кухня. На освободившейся площади было расставлено с дюжину предметов удобной и роскошной мебели, хотя, может быть, и не модной. На стенах еще оставались доски для письма, а в одном из углов стояла пузатая печка. Взгляд Рул вернулся к возвышению-кухне на звук открываемой дверцы холодильника. Склонившийся Эд Роулз рассматривал нижние полки.
— Пива хочешь? — позвал он ее.
— А диетического ничего нет?
Он двинулся к ней по возвышению, неся зеленую бутылочку пива и жестянку диетической коки.
— Ты с магнитофоном? — спросил он, спускаясь по ступенькам и протягивая ей напиток.
— Нет.
— Хорошо. И ничего не записывай. Оставь свою сумку здесь и послушай, Кэт, все должно быть в глубокой тайне; ты не имеешь права использовать то, что узнаешь здесь, ни в каком отчете или разговоре в агентстве, пойми это.
Рул кивнула. Ей, конечно бы, хотелось, чтобы встреча состоялась в иных условиях, но она понимала, что Роулз заботится и о собственной безопасности. Она положила сумочку на край возвышения и пошла за ним обратно к входной двери. Он остановился перед той дверью, мимо которой она прошла раньше.
— Он не знает, кто ты, и что ты хочешь, но он предполагает, что от тех ответов, которые он тебе даст, зависит, когда он сможет выбраться отсюда.
— Спасибо за это, Эд, — сказала она.
— Внешность его изменена, и я даже подумывал надеть ему на голову колпак, но тогда бы он решил, что ты не больно важная шишка. Можно было бы использовать повязку на глазах, чтобы поднять твой статус, но уже на самых ранних допросах это действовало на него плохо. Когда он видит, с кем разговаривает, ему спокойнее, он более разговорчив, менее стандартен в ответах. И это естественно, я полагаю. Ведь он же долгое время занимал важный пост, и он требует уважения. С самого начала мы договорились, что он для меня старший по званию коллега, а не перебежчик, и это дало результат. Он уже провел беседы с полудюжиной людей, в основном технарями, которых интересовали вопросы связи и прочего оборудования, но девяносто процентов ответов он дал мне или наговорил на магнитофон. Ты первая женщина, с которой он встречается, не считая той леди, которая тут стряпает и следит за чистотой. Естественно, сексуально он возбужден; это можно как-то использовать, если ты, конечно, не убежденная шовинистка.
Рул не отреагировала на это.
— Можно определить, когда он лжет?
Роулз помотал головой.
— Он еще ни разу не солгал мне, или я не смог его поймать на этом. Но если он лжет, то делает это слишком хорошо, чтобы можно было определить. Что-нибудь еще?
— Нет.
— О'кей. — Роулз глянул на часы. — Ты должна выйти отсюда через сорок минут, чтобы успеть на последний самолет в Нью-Йорк.
— Надо полагать, что и он скоро исчезнет отсюда.
Она понимала, что Эд Роулз, вряд ли привез бы ее сюда, если бы Малахова не должны были вот-вот перевезти.
Роулз усмехнулся.
— Он исчезнет из этого штата до того, как ты доберешься до аэропорта.
