– Да уж. Те отпечатки принадлежат некоему Марку Ван Дер Саару. Необычное имя. Голландец. В этой части света Ван Дер Сааров не так уж много. Так вот, этот конкретный Ван Дер Саар отбывал трехлетний срок в исправительном учреждении имени Гавернира за преступления, связанные с огнестрельным оружием.
– А сам он откуда?
– Из Массены. Там рядом.
– Под кем он ходил?
– Сейчас выясняем. А одним из его известных сообщников является – точнее, являлся, учитывая недавний переход мистера Ван Дер Саара в покойники, – некто Кайл Бентон. Личность тоже известная. Отсидел четыре года в тюрьме Огденсбурга, и тоже, случайно иль нарочно, за преступления с огнестрельным оружием. Огденсбург, если ты не знаешь, расположен в северной части штата.
– Спасибо за урок географии. Пожалуйста, продолжай.
– Бентон работает на Артура Лихагена.
Гэбриел на секунду сбился с шага, после чего снова размеренно зашагал.
– Имечко из прошлого, – буркнул он. – Это все, что у тебя есть?
– Пока. Я думал, ты будешь под впечатлением: до встречи со мной ты знал меньше.
Какое-то время они прогуливались в молчании: Гэбриел размышлял над услышанным, складывая и перекладывая в уме фрагменты мозаики. Луис. Артур Лихаген. Детка Билли. Все это было так давно… Постепенно мозаика складывалась, фрагменты подходили друг к другу. От наметившейся взаимосвязи Гэбриел ощутил прилив тихой отрады.
– Тебе не известны двое агентов ФБР – работают в паре, фамилии Брюс и Льюис? – удовлетворившись своими выводами, спросил он.
Милтон посмотрел на часы: явный признак того, что встреча близится к завершению.
– Мне это надо?
– Они живо интересовались делами нашего общего друга.
– Не уверен, что слово «друг» здесь очень уж подходит.
– Ему хватало дружелюбия все эти годы держать язык за зубами. Я склонен считать это поведение более дружеским, чем то, к которому привык ты.
Милтон возражать не стал, и Гэбриел понял, что набрал очко.
– Какого рода интерес они проявляют?
– Похоже, они не прочь порыться в его риелторских инвестициях.
Милтон вынул из кармана руку в перчатке и пренебрежительно ею махнул:
– Это все та херь, что началась с одиннадцатым сентября.
Гэбриел напрягся: бранными словами Милтон бросался лишь в минуты редкого душевного волнения.
– У них инструкция – распутывать бумажные следы, – продолжил собеседник. – Необычные бизнес-вложения, кажущиеся подозрительными финансовые сделки, нестыковки в делах с акциями и недвижимостью. Они мне вот уже где с этим своим ярмом.
– Но он не террорист.
– А ну и что. Террористов среди таких раз-два и обчелся, зато в процессе можно иной раз выудить интересную информацию, потянуть за ниточку, вынюхать след. Возможно, до этих самых агентов дошел какой-то звон, вот они и любопытничают.
– Они не просто любопытничают. Похоже, они кое-что знают о том, что за ним стоит.
– Это вряд ли можно назвать гостайной.
– Полностью да. А частично? – со значением посмотрел Гэбриел.
Оба остановились, щурясь на ярком свету. На сухом холодном воздухе парок от их дыхания сливался воедино.
– У него одиозная репутация, – сказал Милтон. – Он водится с дурной компанией – если такое человечески возможно, учитывая его собственную натуру.
– Ты, видимо, имеешь в виду того частного детектива?
– Да, Паркера. И детектив он, похоже, бывший. Лицензия у него отозвана.
– Возможно, он нашел себе какие-нибудь иные, более мирные способы времяпрепровождения?
– Сомневаюсь. Из того немногого, что мне известно о Паркере, он бедой просто живет и дышит.
– Не уверен, намного ли больше знаю о нем я, но похоже, что Луис ему чуть ли не симпатизирует.
– До такой степени, что готов ради него убивать. И кто знает, может, внимание он не привлек к себе, а перенаправил. Удивительно лишь то, что ФБР понадобилось столько времени, чтобы постучаться к нему в дверь.
– Все это замечательно, – сказал Гэбриел, – но неизвестного в нем никак не меньше, чем известного, и я уверен, что ты предпочел бы этот расклад не тревожить.
– Надеюсь, это не угроза?
Шаткой старческой дланью Гэбриел притронулся к руке своего более молодого спутника и легонько ее потрепал.
– Ты слишком хорошо меня знаешь, – произнес он. – Я имею в виду одно: всякое расследование в конце концов упрется в стену. В стену из кирпичей, возведенную тобой и твоими коллегами. Но такие барьеры не сказать чтобы неодолимы, и нужные вопросы, заданные в нужных местах, способны выявить информацию, которая может оказаться неудобной для обеих сторон.
– Избавиться от него мы могли бы в любое время, – улыбнулся Милтон, что, однако, не умерило настороженности во взгляде Гэбриела.
– Если б вы думали это сделать, вы бы это давно уже осуществили, – заметил он. – А от меня вы бы тоже избавились?
Милтон снова тронулся с места, Гэбриелу пришлось несколько шагов его нагонять.
– С большим сожалением, – ответил Милтон.
– Меня это, можно сказать, утешает, – сказал Гэбриел.
– Что конкретно ты от меня хочешь? – задал вопрос Милтон.
– Отзови собак.
– Думаешь, это легко? ФБР ох как зубом цыкает, когда другие агентства лезут в его дела.
– Я думал, вы все на одной стороне.
– Мы да: каждый на своей собственной. Ну да ладно, кое с кем поговорю, посмотрю, что можно сделать.
– Моей благодарности не будет границ. Тебе ведь придется опекать ценного кадра.
– Когда-то ценного, – уточнил Милтон. – Хотя, конечно, если б его можно было задействовать для какой-нибудь работы…
– К сожалению, он, похоже, выбрал себе другую стезю.
– Жаль, очень жаль. Он был хорош. Один из лучших.
– Кстати, ты мне напомнил. – Гэбриел словно бы невзначай набрел на мысль, которая на самом деле не давала ему покоя с того самого момента, как он прознал о смерти Детки Билли. – Ты что-нибудь знаешь о Блиссе?[12]
– В смысле о блаженстве? – как будто бы не понял Милтон. – Знаю, и даже очень. Для меня это прежде всего аромат элитного виски, хорошая сигара. Или ты о чем-то другом?
– В некотором роде.
– Мы потеряли с ним контакт много лет назад. Начать с того, что он у нас никогда не был в списке на рассылку рождественских открыток. У меня он не вызывал ничего, кроме гадливости. И я не лил слез, когда он впал у нас в немилость.
– Но ведь вы же его использовали.
– Раз или два, и то через тебя. При этом я задерживал дыхание, а потом мыл руки с мылом. Насколько я понимаю, вы с твоим так называемым другом замышляли положить его карьере конец?
– Успех был умеренный, – скромно заметил Гэбриел.
– То-то и оно, что умеренный. Надо было класть больше взрывчатки.
– Мы хотели, чтобы сгинул только он, а не половина народа, которая на тот момент могла стоять рядом.
– В определенных кругах такой гуманизм сочли бы за слабость.
– Оттого я и извел столько времени и сил, чтобы этих кругов поубавилось. Как и ты, наверное.
Милтон в знак согласия мимолетно усмехнулся.
– Вместе с тем есть основания полагать, что Блисс может снова всплыть в поле зрения. Не исключено.
– В самом деле? – Милтон впервые за все время посмотрел на Гэбриела открыто, в упор. – Надо же. К чему бы это?
За долгие годы Гэбриел научился считывать лица и интонации, соразмерять слова и сопровождающие их жесты, по тончайшей модуляции голоса безошибочно улавливая, правда произносится или ложь. Слушая сейчас Милтона, он с уверенностью определял: собеседник выдает о происходящем явно не все, что знает.
– Может, если ты что-нибудь на этот счет разузнаешь, то найдешь возможность мне перезвонить? – ненавязчиво предложил он.
– Может быть, – туманно улыбнулся Милтон.
Гэбриел протянул руку и в момент рукопожатия неуловимым движением сунул Милтону под рукав бумажку.
– Мелкая благодарность, – пояснил он. – Тележка. Не подмажешь – не поедешь.
Милтон поблагодарил кивком.
– Увидишь нашу заблудшую овечку – передавай от меня привет.
– Передам, отчего ж не передать. Я знаю, он очень тепло о тебе думает.
– Вот уж да, – скорчил гримасу Милтон. – Как бы не обжечься.
* * *
В тот же вечер и так же через операторов Гэбриел связался с Луисом. В этот раз встреча была короткой – буквально несколько минут на заднем сиденье такси, которое отвозило Гэбриела на Бродвей. Шофер всю дорогу был погружен в нескончаемую и оживленную беседу по телефону, протекавшую почти исключительно на урду. В начале пути Гэбриел развлекался тем, что пытался уловить в разговоре хоть какие-нибудь знакомые слова.
